- Не знаю, у меня нет никаких объяснений. Вы, должно быть, получили послание, которое направлялось кому-нибудь другому.
- Линии перепутались, а? - шутил дядя Роберт. - Я бы назвал это - "мультипликатор духовного беспроволочного телеграфа"…
- Какие все глупости, - сказала миссис Грантли. - Я никогда не думала, что "планшетка" может так вести себя. Какие-то влияния вредят ее работе. Я чувствовала это с самого начала. Может быть, это потому, что вы позволяете себе слишком много шуток. Вы чересчур веселы.
- Некоторая серьезность необходима в данном случае, - согласился Крис, кладя свою руку на дощечку. - Позвольте мне попробовать. И пусть никто не смеется и не позволяет себе никаких шуток. А если вы рискнете фыркнуть хоть раз, дядя Роберт, то вас может постигнуть… уж я и не знаю, какое оккультное мщение.
- Я буду смирнехонек, - сказал дядя Роберт. - Ну а если мне захочется фыркнуть, могу я потихонечку уйти?
Крис кивнул. Без всяких предварительных колебаний, едва только рука Криса коснулась дощечки, "планшетка" стала двигаться быстро и равномерно по бумаге.
- Посмотри на него, - шепнула Льют своей тетке, - как он бледен.
Крис посмотрел на Льют, услышал ее шепот. Она замолчала, и водворилось общее молчание. Слышно было только царапанье карандаша по бумаге. И вдруг словно что-то ужалило Криса - он отдернул руку. Со вздохом, зевая, он отошел от стола и смотрел на всех, точно человек, только что проснувшийся.
- Кажется, я написал что-то? - сказал он.
- Да, вы действительно написали, - подтвердила миссис Грантли довольным тоном, поднимая лист бумаги и вглядываясь в него.
- Читайте вслух, - попросил дядя Роберт.
- Это начинается одним словом: "Берегись", написанным три раза подряд и буквами гораздо большего размера, чем все остальное. "БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ!.. Крис Дунбар, я намерен уничтожить тебя. Я уже два раза покушался на твою жизнь, но неудачно. Теперь неудачи быть не может. Я так уверен в успехе, что не боюсь сказать тебе об этом. Мне не нужно говорить тебе - почему. Твое сердце знает. Зло, которое ты делаешь…" Тут обрывается.
Миссис Грантли положила бумагу на стол и посмотрела на Криса, на которого уже обратились все взгляды. Крис продолжал зевать, не в силах победить странной сонливости.
- Могу сказать, веселый оборот, - заметил дядя Роберт.
- "Я уже два раза покушался на твою жизнь", - еще раз прочитала миссис Грантли.
- На мою жизнь? - спросил Крис между двумя зевками. - Ну, на мою жизнь ни разу никто не покушался. Но что это со мной? Я засыпаю стоя.
- Ах, дружок! Вы думаете о людях с плотью и кровью, - засмеялся дядя Роберт. - А перед нами бесплотный дух. На вашу жизнь покушались невидимые существа. Может быть, руки какого-нибудь привидения пытались задушить вас во время сна.
- О, Крис, - воскликнула Льют, - а сегодня днем? Вы сказали, точно какая-то рука схватила поводья.
- Но ведь я шутил, - возразил он.
- Все-таки… - Льют не окончила своей мысли.
Миссис Грантли с любопытством прислушивалась.
- А что случилось сегодня? Вашей жизни угрожала опасность?
Сонливость Криса исчезла.
- Я сам начинаю интересоваться этим, - сказал он. - Мы об этом никому еще не рассказывали. Мой Бен сломал себе спину сегодня. Он бросился с обрыва, и я едва не погиб вместе с ним.
- Вот видите, - торжествующе произнесла миссис Грантли. - В этом есть что-то. Это предостережение. Да. А вчера вы ушиблись, когда ехали на лошади мисс Стори? Вот вам и два покушения.
Она с торжеством посмотрела на всех.
- Все это глупости, - рассмеялся дядя Роберт, но в его смехе чувствовалось скрытое раздражение. - Такие вещи не случаются в наши дни. У нас двадцатый век, дорогая моя. А все, что тут происходит, пахнет Средневековьем.
- Я делала очень много чудесных опытов с "планшеткой", - начала миссис Грантли, но быстро оборвала свою речь, подошла к столу и положила руку на дощечку.
- Кто вы? - спросила она. - Как ваше имя?
Дощечка немедленно начала писать. Все головы, за исключением головы мистера Бартона, наклонились над столом и следили за карандашом.
- Это Дик! - воскликнула тетя Милдред. И в ее голосе послышались истерические ноты.
Муж ее выпрямился, и его лицо в первый раз стало серьезным.
- Это подпись Дика, - сказал он. - Я узнал бы его почерк из тысячи других.
- "Дик Картис", - громко прочла миссис Грантли. - Кто это - Дик Картис?
- Но это замечательно, - заметил мистер Бартон, наклонившись над столом. - Почерк в обоих случаях один и тот же. Ловко, могу сказать, необыкновенно ловко! - прибавил он с восхищением.
- Покажите-ка, - потребовал дядя Роберт. Он взял бумагу и стал рассматривать ее.
- Да, это почерк Дика.
- Но кто такой Дик? - настаивала миссис Грантли. - Кто такой Дик Картис?
- Дик Картис - это капитан Ричард Картис, - ответил дядя Роберт.
- Это отец Льют, - прибавила тетя Милдред. - Льют носит нашу фамилию. Она никогда не видела отца. Он умер, когда ей было несколько недель. Это мой брат.
- Замечательно, необыкновенно, - повторила миссис Грантли, восстанавливая в своей памяти первое послание. - И действительно - два покушения на жизнь мистера Дунбара произошли. Здесь ничего нельзя объяснить подсознательным "я", потому что никто из нас не знал о том, что произошло с мистером Дунбаром.
- Но я-то знал, - ответил Крис, - и в это время держал руку на дощечке. Объяснение вполне простое…
- А почерк? - вмешался мистер Бартон. - То, что вы написали и что написала миссис Грантли, - совершенно одинаково.
Крис наклонился и сравнил написанное.
- И кроме того, - воскликнула миссис Грантли, - мистер Стори узнал почерк! - И она посмотрела на дядю Роберта, ожидая подтверждения.
Он наклонил голову.
- Да, это рука Дика, я готов поклясться.
А в это время в душе Льют поднимались давно забытые образы. Пока вокруг нее спорили и в воздухе звучали фразы - "психический феномен", "самогипноз", "пережиток необъяснимой истины", "спиритизм", в ее уме проносились картины детства, в которых такую большую роль играл ее отец, хотя она никогда его не видела. У нее была его сабля, несколько старых дагерротипов, она много слышала рассказов о нем, и на основании всего этого ее детское воображение нарисовало ей живой образ отца.
- Совершенно невозможно, чтобы одно подсознательное "я" заразило своим знанием другое "я", - говорила миссис Грантли.
Перед мысленным взором Льют встал образ отца верхом на рыжей боевой лошади. И рядом с его физическим образом она рисовала себе его характер, его храбрость, его пылкость, его верность идеалам старого рыцарского прошлого.
- Позвольте мне продолжить испытание, - услышала она голос миссис Грантли. - Пусть теперь мисс Стори положит руку. Быть может, мы получим новое послание.
- Нет, нет, прошу вас, это слишком тяжело. Для чего эти обращения к мертвому? Я чувствую, что мои нервы расстроились совершенно. Впрочем, вы оставайтесь, продолжайте ваши опыты, а я уйду спать. Так будет лучше всего. А завтра утром вы мне все расскажете. Покойной ночи. - И тетя Милдред быстро удалилась. - Роберт может к вам вернуться, - крикнула она, - пусть только проводит меня в мою палатку!
- Было бы позорно прекратить сейчас, - сказала миссис Грантли. - Ну, что же, мисс Стори, вы не хотите попробовать?
Льют повиновалась. Но когда она положила руку на дощечку, ее вдруг охватил смутный, неопределенный страх и сознание, что она прикасается к чему-то сверхъестественному.
Она была человеком двадцатого века. А то, что происходило сейчас, действительно отзывалось Средневековьем, как сказал ее дядя. И все-таки она не могла победить в себе инстинктивный страх, который поднимался в ней, как наследие древних веков, когда ее волосатый обезьяноподобный предок дрожал перед темнотой и представлял себе стихии олицетворенными в существах, наводивших на него ужас. Ей показалось, что какая-то таинственная сила схватила ее руку и заставила писать. И в это время перед ней пронеслось другое видение - ее мать, которую она тоже не знала в сознательной жизни. Этот образ не был так жизненен и определенен, как образ ее отца. На этот раз перед ней проносилось неясное, туманное видение. Голова святой в ореоле мягкости и доброты. Образ кротости и самоотвержения. Мерцающее лицо той, которая в жизни знала только покорность.
Рука Льют перестала двигаться, и миссис Грантли приступила к чтению того, что было написано.
- Это другой почерк, - сказала она, - это женская рука. Подписано "Марта". Кто это - Марта?
Льют не была удивлена.
- Это моя мать, - сказала она просто. - Что она говорит?
Она не испытывала сонливости, как Крис. Наоборот, ее чувства были обострены, а затем она ощутила приятную и сладостную усталость. Когда стали читать, что она написала, перед ее глазами все время стоял образ матери.
- "Дорогое дитя, - прочитала миссис Грантли, - не обращай на него внимания. Он всегда был порывист в словах и поступках. Не будь скупой в любви. Любовь не может повредить тебе. Отрекаться от любви грех. Повинуйся своему сердцу, и ты никогда не сделаешь зла. Если ты будешь повиноваться мнению света или гордости или тем, кто мешает порывам твоего сердца, ты совершишь грех. Не обращай внимания на то, что говорит отец. Он теперь раздражен, как часто бывал раздражен в своей земной жизни. Но он скоро признает мудрость моего совета, потому что так бывало и в его земной жизни. Люби, дитя мое. Люби сильно. Марта".