Я глубоко уважаю Алатею и все же я уверен - и в этой уверенности меня поддерживает ее рот, - что, люби она меня, она ни в каком случае не была бы холодна. Чем только я могу заставить ее полюбить меня?
После завтрака я вернулся в Версаль, до того повидавшись с врачом, чтобы посоветоваться относительно моего глаза. Он думает, что за последнее время глазная впадина очень хорошо зажила и что мне можно будет вставить стеклянный глаз много раньше, чем на Рождестве. Хотел бы я знать, вернется ли ко мне некоторая самоуверенность, когда я почувствую, что людям не противно смотреть на меня? Правда, это снова излишняя чувствительность. Конечно, никому не противно, они испытывают только жалость, но это пожалуй не лучше. Хватит ли у меня мужества, когда я получу также и ногу, начать ухаживать за Алатеей и пустить в ход все свое искусство, имевшее такой успех в былые времена?
Думаю, что и прежде, в 1914, я бы нервничал в ее присутствии, как кошка. И опять-таки, не является ли это одним из признаков любви?
В вопросе любви у полковника Харкура есть много правил. Одно из них это то, что французы думают больше всего о способах любви, англичане об ощущениях, а австрийцы о переживаниях. Хотел бы я знать, правда ли это. Он говорит также, что женщина не ценит по-настоящему человека, который уважает весь ее пол отвлеченно и рыцарски относится ко всем женщинам. Она считает его в некотором роде простачком. Она больше ценит мужчину, обладающего циническими взглядами на женщин вообще, но выказывающего уважение и рыцарское отношение к ней одной в частности.
Я чувствую, что это может быть и правдой.
Я не рассчитывал услышать ничего об Алатее в понедельник, так как она должна была придти только во вторник в одиннадцать часов, но, когда, после захода солнца, я вернулся с террасы, я получил две телеграммы. Первая гласила:
"Очень сожалею, не могу быть завтра, брат серьезно заболел. А. Шарп."
И никакого адреса.
Значит я не смогу выразить свое сочувствие и даже предложить какую-либо помощь. Я готов был выругаться вслух. Значит гроза все-таки излила свою ярость, и бедный мальчуган, по всей вероятности, простудился.
Если бы только я мог принести им какую-нибудь пользу! Быть может, им недоступен лучший врач? Полный беспокойства, я вскрыл другую телеграмму, - она была от Сюзетты.
"Буду сегодня вечером в восемь".
Разгневанная Сюзетта (Renée Adorée). Сцена из фильма "Man and Maid".
Было уже почти семь, так что я не мог избежать ее визита, да и не знаю, хотел ли я сделать это. Сюзетта, все-таки, добродушное человеческое существо, а сердце у нее горячее.
Когда Буртон одевал меня, я рассказал ему о телеграмме мисс Шарп.
- Бедная дама, - сказал он.
Буртон всегда говорит о ней как о "даме", он никогда не путает классов.
Сюзетта для него это "мамзель" и о ней он говорит, как может говорить мать о шумных, надоедливых, шаловливых школьных приятелях своего мальчика - необходимом зле, которое нужно выносить для его пользы. О "дамочках" он докладывает всегда с каменным лицом, употребляя их полный титул - "госпожа графиня" в т. д., и т. д. Он почтительно вежлив к Нине и еще одной или двум англичанкам, но к мисс Шарп он относится с абсолютным уважением, судя по которому, она могла бы быть королевой.
- Я предполагаю, что бедный мальчуган вчера промок насквозь, - сказал я наугад.
- Он так хрупок, - заметил Буртон.
Значит все же Буртон знает больше о ее семье, чем я.
- Откуда вы знаете, что он хрупок, Буртон, и что вообще у мисс Шарп есть брат?
- Я не знаю наверное, сэр Николай, раз от разу это выплывало само собой. Молодая дама не разговаривает.
- В таком случай, как же вы догадались?
- Иногда, когда я приносил ей завтрак, я видел, что она расстроена, и однажды я осмелился сказать ей: "Прошу прощения, мисс, но, может быть, я могу сделать что-нибудь для вас?" и тогда она сразу сняла очки, поблагодарила меня и сказала, что беспокоится о своем маленьком брате. Хотите верьте, хотите нет, сэр Николай, но только ее глаза были полны слез.
Не знаю, понимал ли Буртон, что он заставил меня перечувствовать. Моя любимая с полными слез прекрасными глазами, а я бессилен даже утешить ее или помочь ей.
- Да, да, - сказал я.
- Она тогда сказала мне, что он нежен с самого рождения и что она опасается как он перенесет зиму и Париж. Думаю, сэр, что она работает так много для того, чтобы отправить его на юг.
- Буртон, что бы мы могли сделать?
- Не знаю хорошо, сэр Николай. Много раз я очень хотел предложить ей взять для него персики, виноград и другие вещи, но я, конечно, знаю свое место и не посмею оскорбить даму. Если бы она принадлежала к другому классу, было бы иначе, она сразу же ухватилась бы за них, но в ее положении она должна была бы отказаться, хотя из-за него они могли бы соблазнить ее, и могла бы получиться неловкость.
Буртон не только знает свет, но еще и тактичен.
Начав на эту тему, он продолжал:
- Однажды, выходя из трамвая в Отейле, я увидел ее около винного магазина. Она смотрела на бутылки с портвейном, и я постарался пройти незамеченным, но она обернулась и приветливо сказала: "Как вы думаете, Буртон, есть ли в этом магазине действительно хороший портвейн?" Я сказал, что я могу войти и посмотреть, и она вошла туда со мной. У них был вполне приличный, хоть и слишком молодой, и он стоил тридцать пять франков бутылка! Я видел, что она не рассчитывала на такую большую сумму, - ее лицо вытянулось. Знаете ли, сэр, я думаю, что у нее не было с собой этих денег, это было как раз за день до ее получки жалования. Она бледнела и краснела, а затем сказала: "Не знаю, Буртон, но можете ли вы сделать мне одолжение до завтра и заплатить лишние десять франков, я должна иметь лучший". Можете мне поверить, сэр Николай, что я достаточно быстро вытащил кошелок, а она так мило поблагодарила меня - "доктор прописал его моей матери, Буртон", сказала она, "и, конечно, она может пить только лучший".
- Кем она может быть, Буртон? Меня это беспокоит, не могли бы вы узнать? Я так бы хотел помочь им.
- Я чувствую это, сэр, но я себе представляю это таким образом: если люди хорошего происхождения живут заграницей, но не слишком-то желают сообщить вам свой адрес, не очень хорошо стараться разузнать его.
- Буртон, вы молодец. Но ведь я не стараюсь разузнать, а просто хочу помочь ей. Конечно, так как она сама сказала вам, вы можете сочувственно отнестись к положению ее брата - и наверно можно будет что-нибудь сделать. Знаете ли, я видел ее у герцогини, как вы думаете, знает ли она ее?
- Да, сэр Николай, я не собирался говорить об этом, но однажды Ее Светлость зашла к вам, когда вас не было, и заметила мисс Шарп в приотворенную дверь - и тогда Ее Светлость подпрыгнула, как кошка. "Халтей!" воскликнула она, или что-то в этом роде, а мисс Шарп вскочила и спустилась с ней по лестнице. Кажется, она что-то объясняла и, по-моему, Ее Светлость была не очень-то довольна.
(Буртон думает, что всех английских или французских герцогинь нужно называть "Ее Светлость".)
- Но тогда мы наверно узнаем от герцогини.
- Я не слишком-то в этом уверен, сэр Николай. Видите ли, герцогиня очень добра, но она светская дама и у нее могут быть свои соображения.
- Что же вы предлагаете, Буртон?
- Право не знаю, быть может выждать и посмотреть.
- Властная бездеятельность?
- Быть может, я сам мог бы разузнать кое-что, если бы знал, что от этого не будет никакого вреда.
Я не вполне понимал, что Буртон хотел сказать этим. Какой это могло принести вред?
- Узнайте все, что можете, и сообщите мне.
Сюзетта открыла дверь и вошла, как раз, когда я кончил одеваться. Буртон вышел из комнаты. Она дулась.
- Значит книга не кончена и английская "мисс" приходит три раза в неделю… вот как?
- Да, а разве это волнует тебя?
- Я думаю.
- Разве я не могу иметь секретаршу? Скоро ты будешь протестовать против визита моей тетки или моего обеда с друзьями.
Я рассердился.
- Нет, друг мой… не то, эти они не для меня, но секретарша… "миис"… зачем тебе мы обе?
- Вы обе? Не думаешь ли ты, Сюзетта?… Бог ты мой! - Я окончательно рассердился. - Моя секретарша приходит, чтобы переписывать мою книгу. Давай объяснимся! На этот раз ты перешла границу и этому нужно положить конец! Назови какую по-твоему сумму я должен внести на твое имя и больше я не хочу тебя видеть.
Она разрыдалась. Она ничего не хотела сказать… она ревновала… она любила меня и ей не помогла даже поездка к морю. Я был ее "обожаемым", ее солнцем, луной и звездами. Что значит нога или глаз! Я был ее жизнью, ее любовником.
- Глупости, Сюзетта! Ты часто говорила мне, что это только потому, что я очень богат, будь же теперь разумна, ведь эти вещи всегда кончаются раньше или позже. Скоро я отправлюсь обратно в Англию. Позволь мне обеспечить тебя - и расстанемся друзьями.
Она все еще бушевала и злилась. Виноват был кто-то другой - причиной была "миис". С тех пор, как она появилась, я изменился. Она, Сюзетта, отомстит, она убьет ее.
Тут я тоже пришел в ярость и взял над ней верх, а напугав ее, как следует, обратился к ее лучшим качествам. Когда она уже тихо всхлипывала, вошел Буртон, чтобы сказать что обед готов, - его лицо было красноречиво.
- Не давай же лакеям увидеть тебя в таком состоянии, - сказал я.