- Куплю матери ферму… отдам Жоржину в монастырский пансион для благородных девиц и отложу для нее крупное приданное, а что касается меня - буду сдержанно играть в Монте-Карло…
- Значит ты не выйдешь замуж, Сюзетта?
- Замуж? - Она резко рассмеялась. - К чему, Николай?… Связать себя с одним мужчиной, гм!.. Ради чего?… а в то же время, кто может сказать?… Быть честной женой это то, чего я еще не испытывала. - Она снова рассмеялась.
- А кто такая Жоржина, ты не говорила о ней прежде, Сюзетта?
Она слегка покраснела под своими новыми терракотовыми румянами.
- Нет? О! Жоржина - моя первая маленькая ошибка. Но она у меня великолепно воспитывается, Николай, в монастыре Святой Девы в Сен-Брие. Ты должен знать, что там я, так сказать, ее тетка - жена небольшого парижского лавочника. Она обожает меня, и я жертвую, что могу, Святому Георгию. Жоржина будет настоящей дамой и выйдет замуж за сына городского головы… когда-нибудь.
Меня что-то безгранично растрогало. Эта забавная маленькая мать из полусвета, ее мысли, сосредоточенные на чистоте ее ребенка и на подходящем для нее замужестве в будущем. Ее плебейское дерзкое круглое личико такое добродушное в состоянии покоя.
Я уважаю Сюзетту гораздо больше, чем моих светских знакомых.
Когда она уходила - может быть это и было дурным тоном - я дал ей основательный четырехзначный чек.
- На воспитание Жоржины, Сюзетта.
Она закинула мне за шею руки и чистосердечно расцеловала меня в обе щеки. На ее веселые черные глаза навернулись слезы.
- В конце концов, у тебя есть сердце и ты джентльмэн, Николай! Вот! - и она выбежала из комнаты.
VI.
В течение двух дней со времени последней записи, я старался не видеть мисс Шарп. Я уделял своей книге непродолжительное время, и она отвечала на большое количество деловых писем. Теперь она знает большую часть моих дел и Буртон передает ей все счета и бумаги. Сквозь тонкую дверь я слышу, как они разговаривают. Кажется что на моей жизнеспособности отразилось возбуждение того раза, когда я был так груб. Мною овладело полное утомление, я почти не двигался с кресла.
Вчера к завтраку пришел отставной гвардеец, полковник Харкур. Он так же цинично причудлив, как всегда. У него новая любовь - итальянка, до сих пор она отказывалась от всех его подарков, так что он страшно заинтересован ею.
- Каким невероятным образом работает ум женщины, Николай, - сказал он. - Иногда под этим у них есть определенная цель, но они "кузнечат".
По всей вероятности, я выглядел озадаченно.
- "Кузнечить" - это новый глагол, - заявил он. - Его создала Дэзи Ривен. Это значит - занявшись чем-либо, перескочить на другое, как перепрыгивает кузнечик. Прелестные, работающие на военные нужды, американки все время "кузнечат". Невозможно поспеть за ними.
Я рассмеялся.
- Все же у них, кажется, есть определенная цель - извлечь из жизни наслаждение…
- "Кузнеченье" не исключает наслаждения для кузнечика. Это утомительно только для слушателя. Вы не можете вести продолжительного разумного разговора ни с одной из этих женщин - они заставляют вас извлекать удовольствие только из их кожи.
- Умеет ли разговаривать графиня?
- В ней южная медлительность. Она не перескакивает с одной темы на другую, а чистосердечно заинтересована только любовью.
- Скажите честно, Джордж… верите вы в то, что существует такая вещь, как настоящая любовь?
- Мы обсуждали это раньше, Николай. Вы знаете мои взгляды, но я надеюсь, что Виолетта изменит их. Она, как раз, ежедневно спрашивает, люблю ли я ее.
- Почему женщины всегда делают это - даже случайные подружки шепчут этот вопрос?
- Это работа их подсознания… Чертовски хорошие сигареты, дорогой мой!.. Довоенные, а?… Да, чтобы оправдать свою податливость. Они хотят, чтобы вы словами уверили их в том, что обожаете их, так как, видите ли, любовные действия не доказывают самой любви. Любая чужая женщина, которой случится повлиять на чувственность, может также вызвать их, как дама сердца.
- Тогда логично ли со стороны женщин задавать этот вечный вопрос?
- Вполне. Я принял за правило всегда отвечать на него без раздражения.
Хотел бы я знать… если мисс Шарп полюбит кого-нибудь, задаст ли она?… Но я твердо решил не размышлять о ней в дальнейшем.
Когда полковник Харкур ушел, я позвонил, но, когда она вошла в комнату, открыл, что не вполне уверен, зачем, собственно, я сделал это. Вызывающий наибольшее раздражение факт это то, что мисс Шарп держит меня в постоянном состоянии нервности.
Ее манеры были безразлично выжидательными, если можно употребить такое парадоксальное определение.
- Я… я хотел бы знать, играете ли вы на рояли, - вырвалось у меня.
Она выглядела удивленно, если только можно сказать, что она как-то выглядит благодаря этим очкам, совершенно скрывающим выражение ее глаз. Как всегда, она ответила одним словом.
- Да.
- Думаю, что вы не согласитесь поиграть мне… гм… это могло бы вдохновить меня для следующей главы.
Она подошла к инструменту и открыла крышку.
- Какого рода музыку вы любите? - спросила она.
- Сыграйте все равно что, то что вы думаете может мне понравиться.
Она начала фокстрот. Играла она с неизъяснимым подъемом и вкусом, так что звук не раздражал меня, но вывод был не совсем приятен. Как бы то ни было, я не сказал ничего. Затем она сыграла "Улыбки", и нежная простая мелодия много сказала мне, снова пробудив желание жить, танцевать и испытывать глупенькие удовольствия. Как может эта девушка - маленькая ледяная гора - вкладывать так много настроения в свое прикосновение к клавишам. Если бы не интерес, который вызвала во мне эта проблема, я думаю, что тоска, которую вызвали во мне эти звуки, довела бы меня до сумасшествия.
Никто, могущий так играть танцевальную музыку, не может быть холоден, как камень.
С этого она неожиданно перешла на Дебюсси и, сыграв труднейшую его вещь - я не помню названия - остановилась.
- Любите ли вы Дебюсси? - спросил я.
- Нет.
- Тогда зачем вы играли это?
- Я думала, что вам понравится.
- Если бы вы просто сказали: "я считаю вас бездельником, который хочет сперва танцевальную музыку, а затем беспокойный, модный, декадентский, блещущий умом набор дисгармоний", вы не могли бы яснее высказать ваше обо мне мнение.
Она молчала - я способен был дать ей пощечину.
Я откинулся в кресле и испустил резкий вздох - если вздох может быть резким - во всяком случае, у меня вырвался какой-то звук.
Она вернулась снова к роялю и начала "Водяную лилию", а потом начала "1912" и меня охватила та же самая странная дрожь, которую я испытал, услышав лепет ребенка. Мои нервы были, должно быть, в ужасном состоянии. И тут меня охватило желание вскочить и сломать что-нибудь - разбить окно, расшибить лампу, закричать… Я вскочил на свою единственную ногу - ужасающая, вызванная внезапным движением, боль принесла мне пользу и заставила меня опомниться.
Мисс Шарп отошла от рояля и приблизилась ко мне.
- Боюсь, что вам не понравилось это, - сказала она. - Я так сожалею… - ее голос был не так холоден, как обычно.
- Мне понравилось, - ответил я, - простите, что я такой ужасный осел. Я… видите ли, я страшно люблю музыку…
Минуту она стояла неподвижно, мой костыль упал и я удерживал равновесие, держась за стол. Затем она протянула руку.
- Могу я помочь вам снова сесть? - предложила она.
Я позволил ей, мне хотелось почувствовать ее прикосновение, никогда прежде я не пожимал ее руки. Но когда я почувствовал, что она ведет меня к креслу, меня охватило безумнейшее желание схватить ее, сорвать эти очки, целовать прекрасные голубые глаза, которые они скрывали, крепко прижать к груди ее хрупкое тело и сказать ей, что я люблю ее и хочу держать ее так, мою и ничью больше на свете… Боже мой, что я пишу. Я должен подавить эту глупость… я должен быть здравомыслящ. Но… что за переживание. Сильнейшее испытанное мною в жизни из-за женщины.
Когда я снова уселся в кресло, на минуту все исчезло, а затем я услышал голос мисс Шарп, в котором звучало что-то - не беспокойство ли? - говоривший: "Пожалуйста, выпейте брэнди". Должно быть она сходила в столовую и, взяв на буфете графин и стакан, налила его, пока я был без сознания.
Я взял его в снова сказал:
- Мне ужасно жаль, что я такой осел.
- Если вы теперь хорошо себя чувствуете, я должна вернуться к работе, - заметила она.
Я кивнул и она тихо вышла из комнаты. Оставшись один, я напряг всю свою волю, чтобы успокоиться, и проанализировал положение. Мисс Шарп презирает меня и если она решит уйти, я не смогу удержать ее никакими средствами. Сохранить ее присутствие я смогу, только продолжая роль холодного работодателя, а для этого я должен видеть ее возможно меньше, так как сильное, вызываемое ею во мне, волнение отзывается на моих издерганных нервах - и при всем желании вести себя, как порядочный, равнодушный человек - я не могу сделать это благодаря физической слабости, и принужден строить из себя совершеннейшего дурака.
Даже в тревожные, предшествующие атаке, минуты я никогда не испытывал этой ужасной малодушной дрожи. Я знаю, что значит трусость, я испытал ее в тот день, когда я совершил вещь, за которую меня наградили Крестом Виктории. Но сейчас это не совсем-то трусость. Хотел бы я знать, в чем дело, чтобы подавить это чувство в себе.