Глава 25
Тея
95 год н. э.
- Еще один новый год, Афина. За это стоит выпить.
- Как скажешь, цезарь, - ответила я и пригубила вино.
Я сидела там, где он любил, чтобы я сидела - у его ног. Тогда он мог гладить мне волосы или же бить по голове - в зависимости от настроения.
- Что ж, за новый год! - весело воскликнул он и осушил кубок. - Сколько лет мы с тобой вместе?
- Почти четыре года, - ответила я, хотя, если признаться честно, с трудом могла припомнить даже последний год, потому что все они слились в одну бесконечную череду боли.
- Четыре года. Я слышу, как плебс называет тебя хозяйкой Рима… - Домициан слегка нахмурился, и его рука застыла в моих волосах. - Полагаю, в этом есть доля истины, поскольку Рим это я, а ты моя любовница. И все-таки мне это не нравится. Прошло уже четыре года, а я знаю тебя ничуть не лучше, чем в самом начале, - сказал он, и его рука вновь принялась гладить мне волосы. - Тебе известно, Афина, что предвещает новый год?
- И что же?
- Что будут раскрыты все секреты.
- У меня нет никаких секретов.
- О, думаю, их у тебя немало. Расскажи мне хотя бы один из них.
- Ну хорошо, хорошо. Один, так и быть, расскажу. Главное, не надо… хорошо? - набрав полные легкие воздуха, я продолжила: - Примерно месяц назад я отправилась на прогулку мимо храма Весты, и одна весталка посмотрела на меня.
- И?
- Она пожалела меня.
- Это секрет?
- Мне почему-то это показалось важным.
Глаза Теи сделались огромными, всезнающими.
- То, что на тебя, открыв рот, пялилась какая-то высохшая девственница? Скорее всего, ей было просто завидно. Расскажи мне лучше какой-нибудь другой секрет.
- Мне нечего тебе сказать, цезарь.
- Тогда давай я сам его тебе расскажу. Про гладиаторов, под которых ты ложилась, когда тебе было всего пятнадцать. Да-да, мне хорошо об этом известно.
- Я… я никогда…
- Ты не умеешь врать, Афина. По словам Лепиды Поллии, никогда не умела.
- Ты не должен доверять Лепиде, цезарь, - я попыталась сохранить спокойствие. - Она ненавидит меня.
- Что ж, верно. Ничего другого от нее ожидать нельзя. Но она была таким ценным источником важных сведений, что я могу быть ей только благодарен. Итак, признайся, каков же Варвар в постели?
Я открыла рот, но не смогла выдавить даже писка - ничего. Внутри меня все похолодело.
- Он не единственный твой трофей, как я понимаю, однако самый ценный. Гладиатор, которого называли богом войны, - что может быть почетнее для обыкновенной потаскушки? И сколько он тебе платил?
- Неправда, я никогда…
- Вон оно что! Так значит, это была любовь? О боги, как трогательно! Варвар и его прекрасная еврейка. Ты извивалась и хихикала, лежа под ним? Почему же тогда ты не делаешь то же самое со мной?
- Прошу, не надо об этом… Мне больно…
- Но еще больнее тебе было смотреть, как он умирал. Разве не так? Признавайся, тебе было больно? Так же больно, как сейчас?
- Я…
- Не думаю, что мне стоит по-прежнему ревновать тебя к нему. Хотя, сказать по правде, я был бы не прочь, чтобы он снова стал живым. Чтобы я мог посмотреть ему в глаза и сказать ему, что его женщина теперь моя. Что если захочу, я имею ее дважды за ночь. И она стонет подо мной как настоящая шлюха, и носит мой ошейник, и берет золото из моих рук…
Я швырнула кубок о стену; он со звоном отскочил и покатился по полу.
- Прекрати!
- О, наконец-то богиня мудрости вышла из себя! Какое милое представление! Не стесняйся, можешь пустить слезу. Мне нравится, когда женщины плачут. Сегодня ты вела себя как примерная девушка, Афина. И за примерное поведение тебе полагается вознаграждение. Например, вот такое. Что скажешь?
- Нет, цезарь, - выдавила я. Мне стоило неимоверных усилий не заплакать.
- Отказываешься от вознаграждения? В таком случае я поделюсь с тобой моими секретами. - Продолжая гладить мне голову, Домициан откинулся на подушках. - Как ты помнишь, я много рассказывал тебе о моем брате. Золотом Тите, любимце народа, о том, какой ушел из жизни так рано и неожиданно, в самом расцвете сил… Что ж, это я убил его. Подмешал ему в вино белого мышьяку. Я убил брата, а затем овладел его дочерью. Полагаю, Юлия что-то подозревала. И это свело ее с ума. А тебя это сведет с ума? Сомневаюсь. Ты слишком толстокожая, чтобы потерять рассудок, и, если не ошибаюсь, первый человек, кому я это рассказал… Теперь тебе придется хранить этот секрет до конца твоих дней. И надеюсь, тебе понятно, что я не позволю тебе никуда сбежать с этим секретом.
Что ж, скорее всего, не позволит.
- Пей до дна, Афина, пей до дна. - Домициан вновь откинулся на подушки. - Все-таки это новый год.
Вид у Юстины был слегка озадаченный.
- И почему ты считаешь, будто меня обманули?
- Ну не то, чтобы обманули, - быстро поправился Павлин. - Я вижу, что тебе здесь хорошо. Но считай, что тебе просто повезло. Ведь тебя забрали из семьи, когда тебе было всего десять лет, и ты никак не могла знать, что это такое - отказаться от замужества и детей, да и всего прочего тоже. В девять лет никто ничего не знает!
- Я знала, что это великая честь, быть избранной для служения Весте. И в некотором роде это наделяет меня даже большей властью, нежели та, которой наделен ты.
- Это как же? - Павлин уткнулся подбородком в ладонь и задумчиво посмотрел на свою собеседницу.
- Люди берут на веру все, что бы я ни сказала, без малейшей тени сомнения, а все потому, что я жрица и мое слово священно. Ты мог бы сказать о себе то же самое?
- Нет, - честно признался он. - Что бы я ни сказал, люди всегда ищут в моих словах какой-то подвох.
- Я чувствую себя в полной безопасности, куда бы я ни отправилась, потому что тот, кто отважится напасть на жрицу, рискует навлечь на себя гнев ее богини. Ты можешь сказать о себе то же самое?
- Разумеется, нет. Только в этом году на мою жизнь покушались дважды. Когда император назначил меня начальником над таким количеством людей, я нажил себе немало врагов.
- Если мне навстречу попадется преступник, которого ведут на казнь, я могу даровать ему помилование, которое не способен отменить даже император. Ты можешь сказать о себе то же самое?
- Неужели? - искренне удивился Павлин. - Ты можешь простить преступника, просто так, по собственной прихоти?
- Это не прихоть. Это голос небес, а небеса не ошибаются. Если Веста шепнет мне на ухо, что человек невиновен…
- И часто она шепчет тебе на ухо?
- Иногда. - Юстина сложила руки в молитвенном жесте, однако на губах ее по-прежнему играла улыбка.
- Похоже, я должен признать себя побежденным, - Павлин откинулся на спинку кресла, - при условии, что тебе по силам на полном скаку врезаться верхом на коне в толпу орущих, раскрашенных синей краской дикарей.
- Нет, - серьезным тоном ответила она. - В этом случае я рискую испачкать свои белоснежные одежды.
- В таком случае, согласимся, что мы квиты. - Павлин заложил руки за голову.
- Павлин.
- Что такое?
- Ты хвастун.
- Может быть, и так.
- Зачем тебе понадобилось хвастаться перед женщиной, давшей обет целомудрия?
- Потому что я хочу, чтобы ты обо мне хорошо думала.
- А я и так хорошо о тебе думаю. И тебе нет нужды похваляться передо мной.
- Хорошо. Могу я спросить у тебя одну вещь?
- Разумеется.
- Я произвел на тебя впечатление?
Юстина расхохоталась. Павлин тоже расплылся в улыбке и, взлохматив себе волосы, посмотрел в пол.
- Так да или нет?
- Огромное.
- Неужели? - Он вновь ощущал себя мальчишкой.
- Я весталка, Павлин. - И вновь смех. - И мое слово священно.
Тиволи
Меч вылетел из рук Ария и, описав в воздухе дугу, упал в весеннюю грязь.
Викс застыл на несколько секунд, не веря собственным глазам, после чего в ликующем жесте пронзил воздух собственным мечом.
- Да! Я разоружил самого Варвара. Да, я бог!
Он издал победный клич, чем испугал слетевшихся в виноградник ворон. Трехногая собачонка, свернувшаяся калачиком в тени на плаще своего хозяина, на миг подняла голову, а затем снова погрузилась в сон.
- Повезло, - произнес Арий довольным голосом, хотя и не спешил показывать свою радость. - Попробуй еще раз.
Расплывшись в довольной улыбке, Викс снова принял боевую позу, приготовившись нанести удар. Арий тоже занес меч, но Викс блокировал его движение, слегка пригнулся и вновь ударил. Движения его теперь были плавными, незаметно перетекая одно в другое. Он сражался не нахрапом, а с расчетом, избегая телесного контакта с Арием, который превосходил его в силе, полагаясь в первую очередь на свою проворность. Их поединок превратился в соревнование в быстроте и ловкости.
Лишь когда ленивое весеннее солнце начало клониться за виноградник, оба вонзили мечи во влажную землю, а сами рухнули на нее в изнеможении.
- Завтра будем учиться работать щитом, - произнес Арий, передавая Виксу кувшин с водой. - Предупреждаю заранее, чтобы привыкнуть к его весу, требуется время.
- А каким щитом? - уточнил Викс. Как известно, у разных классов гладиаторов свои щиты. Большой щит и длинный прямой меч у мурмиллона; небольшой круглый у фракийца, который сражается коротким искривленным мечом. А ретиарию вообще не положен никакой, потому что он выходит на арену, вооружившись трезубцем и сетью. Насколько Викс мог судить, ретиарии были презреннейшими из презренных.