- Когда вас не было, я думала о том, как красив замок и сколько труда вложила в него ваша мама.
Маркиз вдруг застыл на месте, и его рука безвольно опустилась.
- Можете считать меня бестактной, - продолжала Фортуна, - но мне почему-то кажется, что ее душа где-то рядом с вами, она любит вас и желает вам счастья, так же, как желала, когда была жива.
Наступило молчание. Затем маркиз резко повернулся и, подойдя к звонку, дернул за шнур.
- Мы уезжаем в Лондон, - объявил он, и его голое прозвучал так громко, что Фортуне даже почудилось, что стены библиотеки отозвались эхом.
- В Лондон! - воскликнула она.
- Да, в Лондон, - резко бросил маркиз. - Возьмите с собой накидку, остальные вещи прибудут позже. Я немедленно велю закладывать фаэтон.
- Но почему… почему мы уезжаем? - спросила Фортуна. - Нам здесь было так… хорошо.
- Хорошо? - спросил маркиз, и его голос прозвучал очень жестко. - Хорошо в этом скучном месте? Уверяю вас, Фортуна, я люблю веселье, люблю, чтобы меня окружали люди, люблю общество своих друзей и конечно же - гетер, которые, в отличие от вас, умеют меня развлечь.
Говоря это, он вышел из библиотеки и с шумом захлопнул за собой дверь. Фортуна окаменела. Глаза ее наполнились слезами, а в груди вспыхнула непреодолимая боль, и она поняла, что любит его.
Она любила его, как женщина любит мужчину, и он был для нее потерян.
Глава 8
На рассвете Фортуна встала с постели и, подойдя к окну, выглянула на площадь Беркли.
В лучах рассветного солнца на фоне неба выделялись силуэты крыш и кроны деревьев, под которыми еще лежали синие ночные тени. Фонари перед большими домами горели слабее или вообще были потушены.
Вчера она долго плакала, но все равно не смогла уснуть и всю ночь проворочалась в постели. Страдания ее усиливались от сознания того, что счастливые минуты, испытанные ею в последний день пребывания в замке, больше уже никогда не повторятся.
Какой же глупой она оказалась, не сумев понять, что влюбилась в маркиза с того самого момента, как впервые увидела его.
Она всегда в глубине души любила его. С тех самых пор, как она себя помнит, он являлся ей во сне и в мечтах, но это был не живой человек, а идеализированный Аполлон. Словом, тот маркиз, которого она себе представляла, был таким же мифом, как и бог, с которым она его отождествляла.
И вот она полюбила этого человека - жесткого и циничного, вспыльчивого, полного сарказма. Она любила его так сильно, что все ее тело содрогалось от мысли, что она его потеряла.
- Я люблю его! - громко шептала ока в темноте ночи.
Она с отчаянием думала, что не может предложить ему ничего, кроме своего сердца, которое было ему совсем не нужно.
Она скова и скова возвращалась к той минуте, когда он вернулся в библиотеку и заговорил с ней таким резким и грубым голосом, что ей показалось, будто он вонзил в нее кинжал.
Что она такого сделала? Что сказала?
Они были так счастливы в тот долгий волшебный день, когда ей удалось его рассмешить, и они стали друг другу ближе, чем когда-либо раньше.
- Я… тебя… люблю.
Повторяя снова и снова эти слова, она чувствовала, что ее голос прерывается от слез, и горько сожалела о том, что не поцеловала маркиза, когда он потребовал этого в качестве награды победителю.
Теперь она понимала, что больше всего на свете хочет почувствовать прикосновение его губ и ощутить, как его руки обнимают ее.
Она не могла себе представить ничего более чудесного, более волнующего, чем это, и снова и снова вспоминала тот разговор в библиотеке, когда он сказал: "Я имею право требовать все, что пожелаю". Она с живостью вспоминала, какое странное возбуждение охватило ее от этих слов, возбуждение, от которого стало трудно дышать - что-то затрепетало в ее груди и перехватило горло.
Это была любовь - теперь она это поняла.
Что такого сказала ему леди Шарлотта, от чего он пришел в ярость? Ведь все изменилось после ее визита.
Молодой человек, катавший Фортуну на лодке по озеру, ехавший рядом с ней на коне по парку, человек, с которым они так восхитительно беседовали за обедом, превратился в мужчину, который, казалось, ненавидел ее.
- Боже, что же мне делать? - спрашивала себя Фортуна, закрыв лицо руками…
Они ехали в Лондон в молчании; впрочем, ей было бы трудно говорить, даже если бы она и хотела, ибо маркиз гнал лошадей, как сумасшедший, и только его необыкновенное умение управлять экипажем не позволило им разбиться - а они несколько раз были на грани гибели.
Если бы Фортуна не была так поглощена своим горем, она бы почувствовала восторг от столь быстрой езды - никогда в жизни она еще не ездила с такой скоростью - в одном экипаже с человеком, который, казалось, только и думал о том, чтобы разбиться.
Но они уцелели и приехали на площадь Беркли за рекордно короткое время.
От лошадей шел пар, а Фортуна чувствовала себя разбитой и полностью измотанной не только от страха за свою жизнь, но и оттого, что не спала ночь. Во время езды ее все время бросало из стороны в сторону, и она должка была крепко держаться за козлы кучера, чтобы не вывалиться из фаэтона.
Забыв о приличиях, маркиз прошел в дверь впереди нее.
- Заложите мое лондонское ландо, - сказал он дворецкому. - Я уеду сразу же, как только переоденусь.
- Слушаюсь, милорд, - ответил слуга. - Будет ли ваша светлость ужинать дома?
- Нет, я поужинаю в другом месте, - ответил маркиз и, даже не взглянув на Фортуну, стал подниматься по лестнице в свою спальню.
Она стояла в холле, чувствуя себя брошенной.
- Вы желаете поужинать в столовой, мисс, или у себя? - спросил дворецкий.
- Благодарю вас, я не хочу есть, - ответила Фортуна, и в ее голосе зазвучали слезы.
Однако ей удалось взять себя в руки, и, пока миссис Денверс и заботливые горничные не ушли и не оставили ее одну, ока крепилась и не давала волю слезам.
Но стоило им только закрыть за собой дверь, как Фортуна зарылась лицом в подушку и разрыдалась так горько и так бурно, как она еще ни разу в жизни не рыдала.
Небо слегка посветлело, и она подумала, что еще вчера она верила, что сияние солнца в саду замка - это самая прекрасная вещь на свете. А теперь ей казалось, что свету никогда не победить тьмы.
Услыхав топот копыт на улице, ока выглянула в окно.
К дому подъехал экипаж. У Фортуны перехватило дыхание, когда она увидела, что из него вышел маркиз. Он нес в руке свою шляпу, и лучи восходящего солнца освещали его темные волосы, элегантный белый гофрированный шейный платок и блестящие лацканы фрака.
Маркиз был необыкновенно элегантен, и она подумала, что он всегда будет выделяться среди других мужчин.
- Я люблю его, - прошептала Фортуна. - Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела, но даже если бы он был некрасивым или увечным, я все равно любила бы его. Я ничего не могу с собой поделать, хочет ли он этого или нет - я принадлежу ему.
Маркиз вошел в дом, экипаж уехал, а Фортуна вдруг поняла, что сейчас уже около четырех часов утра. Сердце ее упало.
Нечего было спрашивать, где он провел ночь, она и так это хорошо знала.
Был ли он у Одетты, которая умела развлечь его гораздо лучше, чем ока, или у какой-нибудь другой гетеры - еще более прекрасной и привлекательной, которая могла целовать маркиза и принимать его ответные поцелуи?
И Фортуна истязала себя, вспоминая, как Одетта поцеловала его на пирушке.
Эта стройная француженка была полна веселья; секрет ее привлекательности таился не в красоте лица, хотя оно было очень милым, а в том очаровании, которого не было в ней, и Фортуна это хорошо понимала.
А ведь у нее была возможность поцеловать маркиза, и она сама от нее отказалась! При этой мысли глаза ее вновь наполнились слезами.
Она наскучила ему, а скука, сказала себе Фортуна, гораздо хуже ненависти, поскольку с ней нельзя бороться.
Ей вдруг стало очень холодно, и она улеглась в постель.
Но страдания ее были так сильны, что она не могла лежать; она снова встала и принялась ходить по комнате. Она постояла у окна, посидела в кресле, словом, все время двигалась, поскольку чувствовала, что если будет лежать, то задохнется от своего горя.
В девять часов ей был подан завтрак, и, когда миссис Денверс полчаса спустя зашла в комнату Фортуны, она вскрикнула от ужаса при виде ее лица.
- Что с вами, мисс? - спросила она. - Вы, часом, не заболели?
Фортуна отрицательно покачала головой.
- Нет, я здорова, - ответила она, но, увидев, что миссис Денверс не поверила ей, добавила: - У меня немного побаливает голова.
- И это меня ничуть не удивляет, - произнесла миссис Денверс ворчливым голосом, каким няньки разговаривают с провинившимися детьми, - примчались домой, как сумасшедшие, и отправились спать не поужинав. Удивительно еще, что у вас не болит все тело.
Фортуне очень хотелось сказать, что на самом деле у нее болит только сердце, но постыдилась выставлять напоказ свои чувства.
Сделав над собой усилие, она спросила небрежным тоном:
- Есть ли у его светлости какие-то особые планы на сегодня?
Миссис Денверс удивленно посмотрела на нее.
- Его светлость уже уехал из дома, - ответила она. - Разве он не говорил вам, что сегодня утром покидает Лондон?
- И куда же он отправился? - спросила Фортуна.
Миссис Денверс улыбнулась.