Глава V
Верстах в двадцати от Рязани, неподалеку от обсаженного березами широкого тракта на Москву, находилось имение Аграфены Степановны Степниной - Рыбное.
Большой барский дом стоял на бугре почти над неширокою речкой, и только зеленая деревянная крыша его да окна выглядывали из густо разросшихся кустов жасмина и сирени. Вокруг него шумел запущенный, заросший лопухами и дудочником, старый сад, полный раскидистых яблонь и стройных груш и пересеченный березовыми аллеями; прохлада и тень царили в них даже в знойный полдень.
Аграфена Степановна два месяца назад в семидесятый раз отпраздновала день своего рождения, и хотя крепко погнулась к земле, но была бодра и подвижна, несмотря на значительную полноту.
Проживала она в имении не одна; с ней жила единственная дочь ее, давно овдовевшая, Серафима Семеновна Репьева, полная, что мать, но еще более добродушная и приветливая.
Два месяца назад в Рыбном праздновали не только день рождения его владелицы, но и свадьбу старшей внучки ее Ани, вышедшей замуж за молодого соседа, помещика Александра Николаевича Шемякина.
Младшая - и последняя - дочка Серафимы Семеновны, Соня, оставалась еще дома и наполняла его жизнью и смехом.
Но и она уже была на излете, и около нее целым роем увивалась молодежь.
Аграфена Степановна с дочерью, внучкой и двумя пожилыми приживалками сидели на балконе, высокие белые колонны которого густо обвивал плющ, и кушали душистый варенец , когда за садом послышался приближавшийся звон колокольчика.
Синеглазая, румяная Соня с длинной, почти белой косой положила ложку.
- Это к нам? - сказала она и прислушалась. - Ну, конечно, к нам! Наших звонок! - Она бросила скомканную салфетку на скатерть и вскочила.
- Сиди, егоза, сиди… кончай кушать! - проговорила Серафима Семеновна, но та уже сбежала по ступенькам балкона, и голубое платье ее замелькало среди кустов.
Не больше как через минуту она вихрем взлетела обратно.
- Не они… гусары приехали! - едва переводя дух, возвестила она, садясь на свое место и принимая чинный вид.
В зале послышалось звяканье шпор, и сквозь стеклянную дверь показались голубые ментики Курденко и Светицкого.
На балконе они сделали по глубокому поклону и, звякнув шпорами, подошли к ручке дам.
- А к вам еще гости будут сейчас! - сказал Курденко, после обмена обычными приветствиями и принимаясь за очутившуюся перед ним тарелку с варенцом.
Светицкий от варенца отказался и молча, но выразительно, поглядывал на Соню.
- Кто такие? - спросила Аграфена Степановна.
- Грунины всей семьей; мы их обогнали по дороге.
- Вот и отлично! Павла Андреевна, - обратилась Серафима Семеновна к одной из приживалок, - похлопочите, голубушка, насчет кофею!
Соня поняла наконец выразительные взгляды Светицкого, встала, медленно отошла к сходу в сад и, заложив руки за спину, устремила глаза куда-то вдаль.
Светицкий дал товарищу время вовлечь в разговор дам, затем поднялся и пошел к Соне.
- Что новенького у вас в городе слышно? - спросила Серафима Семеновна, любившая послушать городские толки; Аграфена Степановна относилась к ним равнодушно.
- А что у нас может быть нового? - ответил гусар. - Мы ведь своим мирком больше живем…
- Слыхала я! - несколько недовольным тоном произнесла Степнина. - Монастырь какой- то устроили… правда, что ль?
- Пустое! - усмехнувшись, возразил Курденко. - Так, шутим мы между собой.
- Да разве священным шутят?… - сказала Степнина. - Чины, сказывают, у вас всякие есть?
- Мы священного и не касаемся, Аграфена Степановна.
- На тебе-то чин какой?
По праву старости она, как было общепринято в те времена, всем говорила "ты".
- Я келарь… - Курденко засмеялся. - Ведь у нас общежитие, Аграфена Степановна, кто-нибудь должен же хозяйственными делами ведать, вот я и ведаю… Ей-богу, ничего греховного не делаем!
Аграфена Степановна покачала головой.
- То-то вот, дурите вы все в молодости, а потом и пойдете полы церковные лбом протирать, да всем святым надоедать, чтоб умолили за вас!
- А где же Сонечка? - хватилась Серафима Семеновна.
Но Сонечки и Светицкого уже и след простыл: они неслись на перегонки в аллее и издали слышались их веселые, звонкие голоса.
Такие же голоса раздались вдруг и в зале.
- Да это наши молодые, никак? - сказала Серафима Семеновна и радостная улыбка, словно солнечный луч, облила все лицо ее.
На балкон вбежала и бросилась целовать мать и бабушку Аня; за нею, стараясь казаться солидным, вошел ее муж. Обоим им вместе было лет сорок, оба были рост в рост, - небольшие и худенькие, и только на свежем лице Ани, что васильки, светились большие синие глаза, а у мужа ее они притаились, серые и насмешливые, под навесом высокого лба.
Усы у него только еще намечались, но тем не менее были уже для серьезности тщательно выбриты; на вид ему можно было дать несколько больше его двадцати двух лет.
- Мамочка, он так мне надоел, так надоел, сил моих нет! - весело щебетала Аня, указывая рукою на мужа, стоявшего, заложив руку за борт серого сюртука и отставив ногу, обутую в черный чулок и щегольскую туфлю.
- Да ну? Так скоро? - улыбаясь, спросила Серафима Семеновна.
- Я дома сижу, подушку для него же вышиваю, а он перед зеркалом станет, охорашивается и говорит: "Ах, Анечка, как я рад, что ты такая счастливая!" - "Чем счастливая?" - "А муж у тебя уж очень хорош!" А сегодня осмелился сказать, что "завидует" мне! Это же дерзость? Бабушка, мамочка, скажите, - ну, разве он лучше меня?
Под смех и обсуждение этого важного вопроса на балконе появились новые лица - семья Груниных; все, кроме Аграфены Степановны, поднялись им навстречу.
- У вас веселье, смех, как и всегда! - произнесла, целуясь с дамами, Марья Михайловна.
- А вот они все, потешники! - ответила Серафима Семеновна, усаживая гостей вокруг стола. - Каждый день что-нибудь новое выдумают!
Ловкий Курденко тем временем предложил руку черноглазой Нюрочке, и никто не заметил, как исчезла и вторая пара.
- Новостей я вам привезла из Рязани - целый короб! - продолжала Марья Михайловна. - Одна такая, что и не поверите!…
- Ну, ну, сказывайте, какая? - заинтересовалась Серафима Семеновна, но гостья пила маленькими глоточками свой любимый кофе и наслаждалась интересом, вызванным ее словами.
Супруг ее внушительно тронул себя за баки.
- Пента… - начал было он, но Марья Михайловна бесцеремонно ткнула его локтем.
- Пожалуйста, помолчи! - обрезала она. - Пентауров… строит… театр!
Новость, к ее удивлению, впечатления разорвавшейся бомбы не произвела.
- А Господь с ним, пускай! - отозвалась Степнина.
- Да ведь Пентауров, не кто-нибудь другой! - продолжала Марья Михайловна. - Вот что удивительно! Два года сиднем сидел, ни слуху о нем, ни духу не было, и вдруг - театр?
- Что же представлять в нем будут? - задала вопрос Серафима Семеновна.
Антон Васильевич поднял руку к бакам, без чего, как это было известно всей Рязани, он не мог начать говорить, и хотел что-то сказать, но не успел.
- Помолчи хоть немного! - еще внушительнее, чем в первый раз осадила его супруга. - Вот в этом-то и загвоздка! Можете себе представить, - дирижера настоящего себе из Москвы выписал, дворовым ученья у него теперь каждый день происходят; ну совсем как солдат на площадях муштруют! Один актер с кругу спился с горя, актерку высекли одну… Ты опять? Господи, что за несносный человек! - вскинулась снова Марья Михайловна на дернувшего рукой мужа.
- Матушка, да ты меня кофеем обварила!… - взмолился он, указывая, на пальцы, крытые кофейною гущей из разлитой в порыве увлечения только что поданной его жене второй чашки.
- Ну, так что ж из этого? Кажется, невелика беда!… - ответила та, пришлепывая салфеткой мокрое место на скатерти. - Дом под театр большой строит. Теперь катанье около него началось, - ну, совершенно, как по Елисейским Полям в Париже… решительно все ездят!… - засыпала она опять словами.
- Ведь больно… я хотел только это сказать… - пробормотал Грунин, воспользовавшись минутой, когда Марья Михайловна пригубила свой кофе.
- Видите, какой характер у человека отвратительнейший? - обратилась ко всем Марья Михайловна, с сердцем ставя чашку на блюдце. - Покоя от него нет, целые дни ворчит и брюзжит!…
- Я не ворчу совсем, а только…
Марья Михайловна схватилась за уши.
- Довольно, ради Бога, довольно, не делай мне сцен хоть в гостях! - величественно добавила она, опуская руки и одарив мужа уничтожающим взглядом. - Удивляюсь, как это я могла двадцать лет с таким человеком прожить?!
- Что ж такое с Пентауровым случилось? - поспешила сказать Серафима Семеновна, чтобы прекратить супружеские недоразумения.
- Ой! - вдруг громко произнес Шемякин, сидевший на противоположном конце стола рядом с женой.
Все оглянулись в их сторону; Анечка покраснела до ушей.
- Аня щиплется, маменька… - сохраняя серьезный вид, заявил Шемякин.