- Высокая, худющая и рыжая, - ответил Оззи. - И у нее отличная лошадь для охоты. - В его голос вкрались нотки злости, возможно, воспоминания о полученном отказе. - Ее дядя ни за что не согласился бы на брак с нищим костоправом, но они поженились сразу после его кончины. Разумеется, это долго не продлится.
- Вот как, викарий?
Оззи улыбнулся свояченице.
- О, в глазах посторонних - может и продлится. Но вряд ли шумная миссис Энис будет долго довольна мужем, который то посещает пациентов, то занят экспериментами.
- Кстати, - сказала Ровелла, - ты помнишь доктора Трегелласа, Венна?
- Да-да, я помню.
- Это один старик, который жил неподалеку от Бодмина, викарий, - объяснила Ровелла, ее лицо тут же оживилось. - Говорили, будто он искал способ превратить медь в золото. Когда однажды к нему зашел наш отец, доктор сидел в халате и шляпе с кисточкой, со спущенными до самых башмаков чулками, читал какую-то арабскую книгу и прихлебывал из пустой чашки, а тем временем вся вода из чайника выкипела и начался пожар!
- Ха! Ха! - воскликнул Оззи. - Хорошая история, должен признаться!
- Но это правда, викарий. Истинная правда!
- О, я тебе верю.
- Однажды доктор Трегеллас заболел и упал со стула в глубоком обмороке, две его дочери подняли его и снова усадили, а он снова стал читать свою книгу, как ни в чем не бывало!
Они покончили с телятиной, и за ней последовал жареный ягненок с мятой и спаржей. Морвенна пару раз взглянула на сестру. Ровелла тоже посмотрела на сестру.
- Ты ничего не ешь, Венна.
- Нет, дорогая. Мне нужно выпить всё это, - Морвенна указала на высокий бокал портвейна. - И еще яйца на завтрак, хотя они легко проскальзывают, каким бы ни был аппетит. Но я хорошо питаюсь. По сравнению с тем, что было несколько недель назад, я просто объедаюсь!
За ягненком последовали цыплята с цветной капустой, шпинатом и огурцом, затем пудинг с изюмом и сидр со сливками. Оззи, обычно пьющий мало, на сей раз допил полбутылки канарского и добавил к нему бокал коньяка.
Морвенна удалилась на послеобеденный отдых. Ровелла задержалась за столом, как иногда случалось в последнее время, и Оззи поговорил с ней обо всем, что приходило в голову: о первой жене, о матери, о делах прихода, о стремлении стать викарием в церкви святого Сола, о родственных отношениях с Конаном Годольфином, о взлете Уорлегганов и нерасторопности церковных служек.
Ровелла встала - высокая, худая, но какая-то бесформенная; плечи поникли, длинное платье едва касалось бархатных туфель на плоской подошве. Оззи тоже поднялся и будто случайно последовал за ней в мрачный коридор. В этот сырой июльский день весь дом был погружен в темноту. От реки поднимался туман, и деревья в дальнем конце сада стали похожи на привидения.
Ровелла взяла в гостиной книгу, это оказалась "Илиада", и поднялась наверх, прошла по комнате для игр, где занимались Энн и Сара, мимо комнаты Морвенны и мимо детской, откуда доносились звуки, дававшие понять, что Джон Конан Уитворт проснулся. Ровелла поднялась еще на один пролет к своей спальне, и лишь открыв дверь, поняла, что преподобный Осборн Уитворт следует за ней. Держа ладонь на дверной ручке, она вопросительно посмотрела на него, прищурившись, в таинственных зеленых глубинах ее глаз не отразилось ничего, кроме случайного любопытства.
- Викарий?
- Ровелла, я хотел с тобой поговорить. Могу я на минутку войти?
Она помедлила, но открыла дверь и подождала, пока он войдет. Но Осборн придержал дверь и пропустил вперед Ровеллу.
Комната в мансарде была маленькой, но приятной, а Ровелла украсила ее женскими мелочами: цветами, яркими подушками, цветным ковриком у кресла, шторами, принесенными сюда снизу.
Осборн, высокий и дородный, глубоко дышал. Ровелла указала ему на удобное кресло, но он не сел.
- Вы хотели со мной поговорить, викарий?
Он поколебался.
- Ровелла, наедине ты можешь называть меня Осборном.
Она кивнула. Осборн оглядел ее с головы до ног. Она перевернула страницу книги.
- Завидую, что ты так хорошо знакома с греческим.
- Отец учил меня с юности.
- Ты и до сих пор юна. Но в некотором отношении таковой не кажешься.
- О чем вы?
Оззи перевел разговор на другую тему.
- Какое место ты сейчас читаешь?
Ее глаза сверкнули.
- Ахилл позволил Патроклу драться.
- Я изучал греческий, разумеется, но увы, позабыл его. Даже не помню эту историю.
- Патрокл повел армию против троянцев. И победил. Но он был слишком спесив.
- Что?
- Спесив. Высокомерен. Называйте как угодно.
- Ах да.
- И потому слишком долго наслаждался триумфом.
День выдался очень тихим.
Осборн взял ее за руку.
- Продолжай.
Ровелла выдернула руку, чтобы перевернуть страницу, ее губа задрожала, но не от страха, не от смущения.
- Вы наверняка помните, викарий. Патрокла убил Гектор. Потом началась страшная битва за тела, потому что для греков было очень важно выполнить похоронные ритуалы над телом героя...
- Да, да.
- Вам точно интересен мой рассказ?
- Да, Ровелла, разумеется, я...
Он снова взял ее за руку и поцеловал ладонь.
Ровелла не отдернула руку, а продолжила рассказ.
- Всё это время Ахилл страшно гневался. По глупости (они приписывают это Ате, богине заблуждений) он отказался сражаться, потому что... потому что его оскорбил Агамемнон. Викарий, я...
- Прошу, называй меня Осборном.
- Осборн, мне кажется, вам совсем не интересна эта история.
- Ты совершенно права.
- Тогда зачем вы сюда пришли?
- Хотел с тобой поговорить.
- О чем?
- Мы можем просто сесть и поговорить?
- Как пожелаете.
Она снова указала на кресло, и теперь Осборн сел. Затем, по-прежнему не выпуская ее руки, он осторожно притянул Ровеллу, и пока та не опустилась ему на колено.
- Мне кажется, так не подобает, Осборн, - сказала она.
- Почему же? Ты ведь просто дитя.
- Вы должны помнить, что девочки рано взрослеют.
- Так ты уже повзрослела? Э-э-э... Хм... Я...
- Да, Осборн, я уже взрослая. О чем вы хотели со мной поговорить?
- О... О тебе.
- А, я подозревала, в чем дело.
- Что?.. Что подозревала?
- Что вас интересует не схватка за тело Патрокла. Что вас интересует тело вовсе не Патрокла.
Осборн уставился на нее, пораженный прямотой девушки, настолько странно это звучало из юных уст, и пораженный тем, как ясно она почувствовала, что его заботит.
- Ох, милая, ты не должна думать о подобных вещах! Я...
Ровелла мягко соскользнула с его колена и встала рядом - тощая и неуклюжая в свете угасающего дня.
- Но разве вы не интересуетесь мной? Если я еще дитя, хотя на самом деле я женщина, разве не следует сказать мне правду? Вы совершенно точно мной интересуетесь.
Осборн откашлялся, хмыкнул и на мгновение застыл в неловкой позе.
- С чего вдруг ты это решила?
- А разве это не так? Разве нет, викарий? Тогда почему вы так смотрите на меня за обедом и каждый раз, когда мы сталкиваемся? Вы все время меня разглядываете. И чаще всего смотрите сюда, - она приложила тонкую ладонь к блузке. - А теперь поднялись за мной наверх. - Она покосилась на Осборна. - Разве я не права?
При взгляде на девушку глаза Осборна внезапно налились кровью, во взгляде не осталось ни капли стыда. Физический контакт, когда она сидела на его колене, а потом встала, стал последней каплей.
- Если ты просишь...
- Да, я прошу.
- Тогда да. Придется тебе сказать. Это правда. Придется... признаться, Ровелла, что это правда. Это правда.
- И чего вы хотите?
Он не мог ответить, его полное лицо напряглось.
- Этого? - спросила она.
Он уставился на нее, сердце вырывалось из груди. Осборн облизал губы и кивнул, не смея вдохнуть.
Ровелла посмотрела на угасающий за окном день, надула губки, взмахнула длинными ресницами.
- Какой унылый день, - сказала она.
- Ровелла, я...
- Что?
- Я не в силах сказать...
- Что ж, в таком случае и не нужно. Если вы именно этого хотите.
Она стала медленно и аккуратно расстегивать блузку.
Глава четырнадцатая
- Передай мне вон тот молоток, - попросил Дрейк. - Нет, маленький. А то я не смогу его просунуть.
- Даже не знаю, как у тебя это получается, Дрейк, - сказал Джеффри Чарльз. - Ты такой рукастый!
- Я четыре года ходил в учениках у Джека Бурна. Но он завистлив. Я вечно был только на побегушках, он ничего не давал мне самому сделать. Вот у меня и получается хуже, чем надо.
Он мастерил новое колесо для фургона с шахты Уил-Китти. Заднее колесо и вся задняя часть фургона повредились во время обвала, и легче было начать заново, чем пытаться подлатать. В мастерской Пэлли Дрейк редко занимался подобной работой, его считали больше кузнецом, но постепенно люди поняли, что он может соорудить отличное колесо, оно выйдет дешевле и дольше прослужит. Но это означало необходимость покупать высушенную древесину, которая стоила дороже, да и достать ее было сложно, поэтому Дрейк неохотно брался за такую работу.
- А почему ты делаешь внешнюю часть колеса вогнутой? - спросил Джеффри Чарльз.
- Ну, это чтобы оно было прочней на ухабах. Если сделать плоским, то все спицы от тряски поломаются.
- Когда-нибудь ты должен меня научить. Я бы предпочел мастерить колеса, чем корпеть над дурацкими латинскими склонениями.