Пока мы шли к помосту, женщины изучающе разглядывали нас. Отец встал из-за длинного стола, чтобы поприветствовать нас, и мы очутились перед тремя тронами Гора, кланяясь и разводя руки.
Впереди восседал на своем троне Старший, и я заметила, что его сандалии вырезаны из дерева и что на подошвах у них нарисованы его враги. Фараон посмотрел на круглые, подкрашенные хной груди Нефертити, хотя в Большом зале было достаточно грудей, чтобы ему хватило разглядывать на всю ночь.
- Встаньте, - велела царица.
Когда мы встали, взгляды царевича Аменхотепа и моей сестры встретились. Нефертити улыбнулась ему, а я заметила, что сидящая рядом с царевичем Кийя внимательно смотрит на нас. Затем, поскольку Нефертити пока еще не была царицей, нас отвели за стол, стоящий сразу у помоста, за которым ели визири и где сидел и мой отец.
Нефертити, продолжая ослепительно улыбаться, прошипела:
- Это оскорбление - посадить нас ниже ее!
Отец погладил сестру по золотистой руке.
- Через несколько дней она будет сидеть здесь, а ты будешь царицей Египта.
Сидящие за нашим столом мужчины наперебой расспрашивали Нефертити о нашем путешествии в Фивы, о том, хороша ли была погода и в каких городах мы останавливались по пути. Я смотрела на Аменхотепа, а он не отрывал взгляда от лица моей сестры. Нефертити, должно быть, осознавала это, потому что смеялась, и флиртовала, и запрокидывала голову, когда красивый сын очередного визиря подходил к ней расспросить про путешествие из Ахмима. Я видела, что Кийя пытается разговаривать с царевичем, отвлечь его от созерцания моей сестры, но Аменхотеп не поддавался. Мне стало интересно, что он думает о своей будущей жене. А еще я изучала, как Нефертити удерживает мужчин в своей власти. Она говорила негромко, так что им приходилось наклоняться к ней, чтобы расслышать, и расточала улыбки экономно, так что, когда она смеялась, мужчине казалось, будто он купается в ее свете.
Когда подали угощение и мы начали есть, я не знала, на кого сперва смотреть. На помост, где Старший с вожделением пялился на нагих женщин, изгибавшихся в танце, или на царевича, выглядевшего умным и сдержанным - совершенно не похожим на того человека, который запомнился мне по похоронам. Я посмотрела на Панахеси, сидевшего напротив нас. Визирь носил кольцо с царской печатью, и он был высоким, как мой отец. Но во всем остальном он был полной противоположностью отцу. У моего отца глаза были голубые, а у Панахеси - черные. У отца были высокие скулы, которые от него унаследовала Нефертити, а лицо Панахеси было более вытянутым и полным. Пальцы Панахеси были унизаны кольцами, а отец редко надевал свои украшения. Я изучала соперника отца, пока музыканты не заиграли какую-то мелодию и все вышли из-за стола, чтобы потанцевать: женщины в одном кругу, мужчины в другом. Отец взял мать за руку и повел ее через зал, а Кийя придирчиво взирала на Нефертити, вставшую, чтобы присоединиться к женщинам.
- Ты идешь? - спросила меня Нефертити.
- Конечно нет! - Я взглянула на толпу красивых дочерей придворных. Все они выросли в Фивах, все знали придворные танцы. - Я же не знаю этих танцев. Как ты собираешься танцевать?
Нефертити пожала плечами:
- Посмотрю и научусь.
Возможно, Мерит чему-то научила ее, пока они оставались наедине, ибо я с удивлением увидела, как моя сестра подпрыгивает и поворачивается одновременно со всеми - прекрасное видение, вся из золота и лазурита. Лишь несколько женщин осталось сидеть, и я с некоторым беспокойством заметила, что я не одна за столом. Панахеси тоже никуда не пошел. Я посмотрела на него, на его длинные пальцы, сплетенные под черной клиновидной бородой; Панахеси был единственным визирем при дворе, позволяющим себе отращивать длинные волосы. Затем он заметил мой взгляд и произнес:
- Должно быть, это волнующее событие для тебя. Юная девушка из Ахмима вдруг оказывается во дворце с его празднествами и роскошью. Так отчего же ты не танцуешь?
Я поерзала на стуле и созналась:
- Я не знаю этих танцев.
Панахеси приподнял брови.
- Однако же твоя сестра танцует и выглядит совершенно естественно, - заметил он, и мы посмотрели на Нефертити, танцевавшую так, словно мы с ней всю жизнь провели при дворе. Панахеси перевел взгляд на меня и улыбнулся. - Вы, должно быть, не полнородные сестры.
Я понадеялась, что нанесенная Ипу косметика скроет охватившее меня чувство унижения, и прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь резкость.
- Ну так скажи мне, - продолжал Панахеси, - за кого ты выйдешь замуж, имея сестру в царском гареме?
Во мне поднялся гнев.
- Мне всего тринадцать лет.
- Да, конечно, ты еще девочка.
Он скользнул взглядом по моей груди. Внезапно рядом со мной появилась Нефертити. Музыка стихла.
- Да, но лучше быть расцветающей женщиной, чем увядающим стариком.
Она многозначительно взглянула на схенти Панахеси. Затем вновь появился отец и занял свое место за столом.
Панахеси резко отодвинулся от стола вместе со стулом.
- Твои дети очаровательны, - раздраженно бросил он. - Я уверен, что царевич полюбит их всей душой.
И он стремительно удалился - лишь белый плащ вился следом.
- Что случилось? - потребовал ответа отец.
- Визирь… - начала было я, но Нефертити перебила меня:
- Ничего.
Отец бросил на нее долгий взгляд.
- Ничего, - повторила Нефертити.
- Я предупреждал тебя, чтобы ты была осторожна. Аменхотеп прислушивается к визирю Панахеси.
Нефертити выпятила челюсть, и я поняла, что она хочет сказать. "Когда я стану царицей - перестанет". Но она промолчала. Потом она оглядела зал и заволновалась:
- А где царевич?
- Пока ты любезничала с визирем, он ушел.
Нефертити дрогнула.
- Так я не встречусь с ним сегодня?
- Нет, если он не вернется, - ответил отец.
Я никогда еще не слышала, чтобы он говорил так строго. Здесь был не Ахмим. Здесь - двор царя Египта, и ошибок здесь не терпят.
- Может, он вернется? - с надеждой произнесла я, но ни Нефертити, ни отец не обратили на меня ни малейшего внимания.
Зал наполнил мускусный запах вина. Кийю по-прежнему окружали ее женщины, придворные дамы, одетые, как нам и говорила Ипу, по моде, которую диктовала царевна: длинные волосы, длинные облегающие платья без рукавов и ступни, подкрашенные хной. Они вились вокруг Кийи, словно мотыльки, а ее округлившийся живот свидетельствовал, что она, а не моя сестра, была будущим Египта.
- Здесь слишком жарко, - сказала Нефертити, беря меня за руку. - Пойдем со мной.
- Не уходите далеко! - резким тоном предостерег нас отец.
Нефертити разгневанно пронеслась через зал, я - следом.
- Куда мы?
- Куда-нибудь, лишь бы уйти отсюда! - отозвалась Нефертити, стремительно шагая через дворец. - Он ушел, Мутноджмет! Он ушел, даже не подойдя ко мне! К его будущей царице! К будущему Египта!
Мы вышли под открытое небо и оказались у фонтана. Мы подставили руки под падающую воду, позволяя каплям стекать с рук на грудь. Струящаяся вода пахла жимолостью и жасмином. Нефертити сняла парик, и тут сквозь тьму послышался знакомый голос:
- Так значит, ты и есть та жена, которую выбрала для меня мать.
Нефертити подняла голову. Перед ней стоял царевич в своем золотом ожерелье. Сестра тут же изгнала со своего лица малейший след удивления и снова превратилась в ту же Нефертити, что и всегда, кокетливую и очаровательную.
- А что? Ты потрясен? - спросила она у царевича.
- Да.
Но в голосе Аменхотепа не было ни веселья, ни легкомысленности. Он сел и принялся разглядывать Нефертити в лунном свете.
- Неужели царевич Египта устал танцевать?
Она безукоризненно скрыла владеющую ею нервозность под внешней игривостью.
- Я устал смотреть, как моя мать склоняется перед верховным жрецом Амона.
Нефертити улыбнулась, и Аменхотеп внимательно взглянул на нее.
- Это что, смешно?
- Да. Я подумала было, что ты пришел сюда, чтобы поухаживать за твоей новой женой. Но если ты хочешь поговорить о политике, я готова слушать.
Аменхотеп сощурился:
- Слушать, как слушает мой отец? Или как ты слушала своего наставника, когда он преподавал тебе любовь в Ахмиме?
Даже в темноте я увидела, как побледнела моя сестра, и мгновенно поняла, что сделала Кийя. Мне почудилось, что сейчас мне станет дурно, но Нефертити быстро взяла себя в руки.
- Говорят, что ты ревностный почитатель Атона, - произнесла она. - И что ты собираешься строить храмы, когда станешь фараоном.
Аменхотеп снова уселся.
- Твой отец хорошо информирует тебя, - заметил он.
- Я сама себя хорошо информирую, - парировала Нефертити.
Она была умна и очаровательна, и даже Аменхотеп не мог противиться ее искреннему взгляду, устремленному на него при свете масляных ламп. Он придвинулся поближе.
- Я хочу, чтобы меня знали как народного фараона, - признался он. - Я хочу построить величайшие в Египте памятники, чтобы показать людям, что может сделать властитель, наделенный воображением. Жрецам Амона вообще не следовало позволять достигать такого могущества. Это могущество предназначено исключительно для фараонов Египта.
Тут послышалось поскрипывание гравия, и мы обернулись.
- Аменхотеп… - В освещенный круг вступила Кийя. - Все думают: куда это подевался царевич?
Кийя нежно улыбнулась ему, как будто его исчезновение было одновременно и оригинальным, и чудесным. Она протянула руку:
- Вернемся?
Нефертити кивнула.