Мы начали подниматься на холм, что высился над Нилом и раскинувшейся вокруг нагой землей. Аменхотеп хотел возвести свой храм в таком месте, где его было бы лучше всего видно. Когда колесницы внезапно остановились, вооруженные стражи тут же выстроились вокруг нас кольцом. Мы сошли с колесниц, и мать потрясенно прошептала:
- Великий Осирис!
Я застыла, ошеломленная представшей передо мной картиной строительной площадки, на которой тянулись к небу колонны.
- Они, наверное, никогда не останавливаются.
Тысячи строителей стонали под весом тяжелых колонн, устанавливая их вертикально. Окруженный колоннадой дворик храма Атона был готов, равно как и придел храма, и гранитный алтарь. На этот раз, поскольку выполнялись тяжелые работы, Аменхотеп не стал требовать поклонов.
Откуда-то появился Панахеси и низко склонился перед фараоном.
- Ваше величество.
Он улыбнулся, льстивый, как всегда. Затем он повернулся к моей сестре.
- Моя царица, - произнес он с куда меньшим рвением. - Может быть, пройдемся и осмотрим храм?
Нефертити ликующе взглянула на Аменхотепа, как будто это был ее подарок ему, и мы, спустившись с небольшого холма, неспешно двинулись через хаос. Нефертити хотелось разглядеть каждую колонну, каждый фрагмент мозаики, каждый обтесанный камень.
Добравшись до той части строительства, где трудились художники, Аменхотеп остановился.
- Что это? - холодно вопросил он.
Работник встал и вытер пот со лба. У него было сложение колесничего: мускулистые руки и широкая грудь.
- Мы трудимся над изваянием вашего величества, - с поклоном ответил он.
Аменхотеп наклонился пониже и увидел высеченные черты фараона - такие, какими их изображали художники на протяжении столетий. Безукоризненная линия подбородка, длинная борода, глаза, подведенные сурьмой. Аменхотеп выпрямился и нахмурился.
- Это не я.
Работник растерялся. Он ведь изобразил фараона так, как изображали всех фараонов вот уже две тысячи лет.
- Это не я! - выкрикнул Аменхотеп. - Моя статуя должна воспроизводить меня! Разве не так?
Художник в ужасе уставился на него, а потом преклонил колено и склонил голову. Все вокруг прекратили работать.
- Конечно, ваше величество.
Аменхотеп резко развернулся к Панахеси.
- Я что, по-твоему, желаю, чтобы боги перепутали меня с моим отцом? Или с Тутмосом? - прошипел он.
Тут вперед выступила Нефертити.
- Пускай остальные скульптуры сделают похожими на нас, - распорядилась она.
Панахеси резко втянул воздух.
- Художники используют образцы. Им придется сменить…
- Значит, так и сделайте! - приказала Нефертити.
Она обняла Аменхотепа, и фараон согласно кивнул. Затем она повела его прочь по грязи и камням. Панахеси со злостью смотрел ей вслед. Потом он перевел взгляд на работника с фигурой колесничего:
- Исправь это!
- Но как, о святейший?
- Разыщи лучших скульпторов Мемфиса! - разъяренно крикнул Панахеси. - Немедленно!
Работник оглядел остальных присутствующих.
- Но лучшими считались мы, - ответил он.
- Значит, вы все будете уволены! - разбушевался Панахеси. - Либо вы найдете мне художника, способного изобразить фараона в соответствии с его желаниями, либо никогда больше не будете работать!
Художник запаниковал.
- В городе есть один такой скульптор, весьма известный, о святейший. У него есть свои причуды, но его работы…
- Немедленно отыщи его и приведи ко мне! - вышел из себя Панахеси. Он посмотрел на изображение Аменхотепа, ничем не отличающееся от прочих фараонов, и пнул его с размаху, да так, что барельеф полетел на землю. - Никогда больше не изображай его величество в таком виде! Подобных ему нет! Его нельзя сравнивать ни с каким другим фараоном!
Я поспешила вслед за Нефертити и Аменхотепом. Рабочие трудились над внешним двором, устанавливая колонны с высеченными на желтом камне изображениями бога солнца. Так много работы, и так много людей здесь трудятся… Я окинула двор взглядом и увидела в дальней его части военачальника Нахтмина. Он смотрел на меня. Затем в сторону военачальника двинулся Аменхотеп, и Нахтмин тут же отвел взгляд. "Что он делает в Мемфисе? Он же из Фив, из окружения Старшего". Все это не прошло мимо внимания моей матери с ее цепким взглядом.
- Этот военачальник смотрел на тебя? - поинтересовалась она.
Я быстро покачала головой.
- Нет. Не знаю.
- Царь не любит военачальника Нахтмина.
- Да, меня предупреждали.
- Не вздумай влюбляться в солдата.
Я отвела взгляд.
- Ничего я и не влюблена!
- Вот и отлично. Когда придет время, ты выйдешь замуж за знатного человека, которого одобрит фараон. Такова наша плата за близость к трону, - сказала мать.
Я обиженно посмотрела на нее, вспомнив, как она смеялась с Аменхотепом, и мне захотелось переспросить: "Наша?" - но я лишь сжала губы.
На следующее утро Аменхотеп ворвался в Зал приемов, напугав визирей и послов из Миттани, рассевшихся вокруг стола моего отца. За ним по пятам вошли Панахеси и Нефертити, и Нефертити посмотрела на отца предостерегающе. Он тут же встал:
- Ваше величество, я думал, вы ездите на Арене.
Визири и послы поспешно поднялись и поклонились.
Аменхотеп поднялся на помост и уселся на трон.
- Лошади из Вавилона не прибыли, а египетские скакуны мне надоели. Кроме того, верховный жрец Атона нашел для нас скульптора.
Он оглядел зал и остановил взгляд на иноземцах, которые поглаживали курчавые бороды.
- Это что такое? - спросил он.
Отец поклонился:
- Это послы из Миттани, ваше величество.
- Какое нам дело до Миттани? Отошли их.
Послы принялись обеспокоенно переглядываться.
- Отошли их! - громко повторил Аменхотеп.
Послы тут же встали и гуськом потянулись к выходу.
- Встретимся позже, - негромко, спокойно произнес им вслед отец.
Аменхотеп удобно устроился на троне. Теперь, с появлением Панахеси, в Зале приемов собралась толпа, состоявшая из музыкантов и дочерей визирей. Панахеси, явившийся сюда со стройплощадки ради того, чтобы представить фараону нового скульптора, вышел к помосту.
- Привести ли скульптора, ваше величество?
- Да. Пусть войдет.
Двери Зала приемов распахнулись, и все придворные повернулись ко входу. Скульптор вошел. Он был одет словно царь: на нем был длинный парик с золотыми бусинами, и сурьмы на нем было больше, чем считалось подобающим для мужчины. Скульптор подошел к помосту и низко поклонился:
- О ваше всемилостивейшее величество! - Он был красив, как красива женщина, надевшая свои лучшие драгоценности и подкрасившаяся хной. - Верховный жрец Атона сказал, что твоему дворцу потребовался скульптор. Меня зовут Тутмос, и если на то будет воля вашего величества, я прославлю ваши лики навеки!
По залу пробежал взволнованный гомон. Нефертити, тоже восседавшая на троне, подалась вперед.
- Мы хотим, чтобы они не были подобны другим, - предостерегла она.
- Не будут, - пообещал Тутмос. - Ибо никогда еще не было царицы, равной вам по красоте, и фараона, что выказал бы подобное мужество.
Видно было, что Аменхотеп настороженно относится к этому человеку, более красивому, чем он сам. Но Нефертити была тронута его словами.
- Мы хотим, чтобы ты сегодня же изваял нас! - объявила она, и Аменхотеп холодно кивнул. - Тогда мы увидим, вправду ли ты настолько хорош, как о тебе говорят!
Придворные встали. Мы вышли в коридор, и Панахеси тут же пристроился поближе к Аменхотепу.
- Полагаю, ваше величество, вы сами убедитесь, что это - наилучший скульптор во всем Египте, - предрек он.
Для Тутмоса приготовили временную мастерскую. Панахеси отворил двери. Окна в мастерской были открыты, а столы завалены красками и глиной. Тут было все, что могло потребоваться художнику: тростниковые ручки и папирус, чаши с белым порошком и толченым лазуритом. Здесь же был устроен помост.
Тутмос предложил руку Нефертити и сопроводил ее до ее трона. При виде подобной фамильярности визири принялись перешептываться, но в движении скульптора не чувствовалось ни капли заигрывания.
- С чего начнем, ваше величество? С резьбы по камню, - скульптор взмахнул свободной рукой, - или с раскрашенного изваяния?
- С изваяния, - решила Нефертити, и Тутмос согласно кивнул.
Полсотни придворных расселись, словно приготовились наблюдать за танцовщицами или слушать певицу, подыгрывающую себе на лире. Скульптор вопросительно взглянул на царя.
- И как ваше величество желает быть изображенным?
Поколебавшись мгновение, Аменхотеп ответил:
- Как Атон на земле.
Теперь заколебался скульптор.
- Как жизнь и смерть одновременно?
- Как мужчина и женщина одновременно. Как начало и конец. Как столь великая сила, что никто не может прикоснуться к ее божественности. И я хочу, чтобы мое лицо было узнаваемо.
Тутмос помедлил.
- Чтобы оно было в точности таким, как есть, ваше высочество?
- Сильнее.
По рядам придворных поползли шепотки. Уже тысячу лет, вне зависимости от внешности фараона - был ли он толстым, низкорослым или старым - изображали в храмах и гробницах молодым и стройным, с безукоризненно подведенными глазами, с безупречно уложенными волосами. Теперь же Аменхотеп пожелал, чтобы в вечность смотрело его собственное лицо, его миндалевидные глаза и узкие скулы, его полные губы и вьющиеся волосы.
Тутмос задумчиво склонил голову.