- Для меня важна только ты! Мы вместе строим памятники богам, - пылко произнес он.
- Да. Храм Атона.
Нефертити слабо улыбнулась. Она так убедительно разыгрывала свою роль, что на глаза Аменхотепа навернулись слезы.
- Нефертити!
В голосе фараона прозвучала подлинная боль, и мне стало жаль его. Он бросился на кровать Нефертити, и я перепугалась.
- Перестань! Перестань, ты повредишь ребенку!
В дверь постучали, и на пороге появился мой отец, а с ним - лекарь. Нефертити встревоженно посмотрела на него.
- Не бойся, - многозначительно произнес отец. - Он здесь, чтобы помочь тебе.
Что-то промелькнуло в их взглядах, и Нефертити позволила врачу взять у нее кровь из руки. Лекарь повертел темную жидкость в чаше, изучая цвет, а мы все стояли и ждали, пока он изучит все детали. Старик кашлянул. Он посмотрел сперва на отца, коротко кивнул ему, а потом перевел взгляд на фараона.
- Ну что? - нетерпеливо спросил Аменхотеп.
Лекарь опустил голову:
- Боюсь, ваше величество, она очень больна.
В лице у Аменхотепа не осталось и кровинки. Его поборница, его жена, его самая ревностная сторонница больна оттого, что носит его ребенка. Аменхотеп украдкой взглянул на свою возлюбленную Нефертити; ее волосы рассыпались по подушке, стекая с нее, словно черные чернила. Она выглядела прекрасной и вечной, словно скульптура. Фараон повернулся к лекарю.
- Ты сделаешь все возможное, чтобы исцелить ее, - приказал он. - Все, что в твоих силах.
- Конечно, - поспешно откликнулся старый лекарь. - Но ей необходим покой. Ее нельзя тревожить, пока она носит ребенка. Никаких плохих новостей, никаких…
- Вылечи ее!
Лекарь закивал, кинулся к своей сумке и извлек оттуда несколько пузырьков и флакон с мазью. Я пригляделась, пытаясь разобрать, что у него там. А вдруг оно опасное? Что, если от этих лекарств ей и вправду станет плохо? Я посмотрела на отца. Тот оставался бесстрастным, и я поняла, что там. Розмариновая вода.
Старик дал Нефертити лекарство, и мы просидели весь оставшийся вечер с моей сестрой, пока она засыпала. Пришла мать, потом Ипу и Мерит принесли свежие фрукты и льняное белье. Когда настала ночь, мать вернулась в свою натопленную комнату, а мы с отцом и Аменхотеп остались. Но чем дольше я смотрела, как Нефертити спит, тем сильнее во мне разгорались обида и возмущение. Если Нефертити настолько эгоистична, нам с отцом не следует принимать участие в подобной глупой возне. Мы вовсе не обязаны торчать у ее постели, как часовые, отогревая руки у огня, пока она лежит, уютно укутавшись в одеяла, а Аменхотеп гладит ее по щеке. В конце концов даже отец ушел, но, уходя, он многозначительно велел мне:
- Мутноджмет, присматривай за ней.
Он закрыл за собою дверь, а Аменхотеп встал у постели Нефертити.
- Насколько тяжело она больна? - спросил царь Египта.
Его удлиненное лицо из-за игры теней казалось треугольным.
Я подавила страх.
- Я боюсь за нее, ваше величество.
Это не было ложью.
Аменхотеп посмотрел на свою спящую царицу. Она была безукоризненно прекрасна, и я поняла, что никогда в жизни не буду любима столь самозабвенно.
- Целители излечат ее, - пообещал Аменхотеп. - Она носит нашего ребенка. Будущее Египта.
- Ваше величество, а как же Небнефер? - не сдержавшись, спросила я.
Фараон посмотрел на меня как-то странно, словно совсем позабыл о ребенке Кийи.
- Она - вторая жена. Нефертити - моя царица, и она верна мне. Она понимает мои мечты о том, как приумножить величие Египта. О Египте под водительством всемогущего Атона. Наши дети изберут Солнце и станут самыми могущественными правителями изо всех, кого благословляли боги.
У меня перехватило горло.
- А Амон?
- Амон мертв! - ответил Аменхотеп. - Но я воскрешу мечты моего деда о фараонах, которые не страшатся власти жрецов Амона. Я воздам ему почести, и меня запомнят навеки благодаря моим деяниям. Нашим деяниям, - произнес он, подчеркнув это "нашим", и посмотрел на Нефертити, свою супругу и соратницу, свою верную союзницу.
На всякую попытку Кийи что-либо предпринять Нефертити отвечала предложением создать новую статую, новый дворик, новый блестящий храм.
Аменхотеп просидел у постели жены всю ночь. Я наблюдала за ним, размышляя над тем, что же такое должно найти на человека, чтобы он уничтожил богов своего народа и возвысил вместо них покровителя, о котором никто не слыхал. "Алчность, - подумала я. - Его ненависть ко всему, во что верит его отец, и его жажда власти. Без жрецов Амона его власть станет безграничной". Я уселась в кресло с толстыми подушками и посмотрела, как фараон гладит мою сестру по щеке. Он с нежностью коснулся ее лица и вдохнул лавандовый запах ее волос. Когда я уснула, он так и остался сидеть, молясь Атону, чтобы тот ниспослал чудо.
На следующее утро, когда я проснулась, у меня было такое чувство, словно у меня вместо глаз две гири. В прихожей уже дожидался посланник с вестями из Фив, в украшениях из золота и лазурита. Но Аменхотеп не желал ничего слушать.
- Чтобы никто не смел тревожить царицу! - с силой произнес он.
Из-за спины посланца вынырнул Панахеси:
- Ваше величество, это касается царевича.
Аменхотеп подошел к дверям.
- Ну что еще такое? Царица больна.
Панахеси, нахмурившись, вошел в комнату.
- Я глубоко сожалею о том, что ее величество заболела.
Он взглянул на дверь, ведущую в спальню Нефертити.
- Царица Тийя и Старший шлют благословения вашему сыну, - продолжал он. - Празднество в честь его рождения состоится сегодня вечером, с позволения вашего величества.
Аменхотеп тоже взглянул в сторону покоев Нефертити. Дверь была открыта, и Панахеси мог видеть, что Нефертити лежит в постели, а Мерит с Ипу хлопочут вокруг нее.
- Иди, - подала голос моя сестра. - Он - твой сын.
Аменхотеп прошел обратно к ней в комнату и коснулся ее руки:
- Я тебя не оставлю.
- Боги послали тебе сына. - Нефертити слабо улыбнулась. - Иди, вознеси благодарности.
Она лучезарно улыбнулась супругу - воплощенная красота и великодушие, - и я осознала, насколько хитроумно она спланировала эту сцену. Это она давала ему позволение уйти, а не фараон сообщил ей, что уходит на празднество.
- Иди, - прошептала она.
- Я буду думать о тебе весь вечер, - пообещал Аменхотеп.
Панахеси, остававшийся в прихожей, изучающе взглянул на меня.
- Весьма прискорбно слышать, что царица заболела. Когда это случилось?
Я почувствовала, что краснею от стыда.
- Вчера вечером.
- Примерно тогда же, когда царевич появился на свет, - заметил Панахеси.
Я промолчала. Затем из комнаты Нефертити вышел Аменхотеп, и Панахеси попытался изобразить улыбку.
- Так следует ли нам устраивать празднество, ваше величество?
- Да, но я не настроен праздновать, - предостерег его фараон.
Как только они ушли, Нефертити тут же села.
- Панахеси знает, - предупредила ее я.
- Что знает? - весело спросила она, встала и принялась расчесываться.
- Знает, что ты лжешь.
Нефертити обернулась так быстро, что подол платья обвился вокруг ее ног.
- Кто сказал, что я лгу? Кто сказал, что я не болею?
Я не стала ничего отвечать. Нефертити могла одурачить весь мемфисский двор, но ей не под силу было одурачить меня. Она переоделась в чистое платье и велела Мерит принести фруктов.
- Сколько ты будешь продолжать эту затею? - спросила я.
Нефертити улыбнулась - одними лишь краешками губ.
- До тех пор, пока впечатления от рождения нового царевича не изгладятся. - Она слегка пожала плечами. - И я снова стану центром Египта.
Впечатления изгладились быстро - да иначе и быть не могло, ведь строительство храма Атона было превыше всего. И через три дня Нефертити чудесным образом исцелилась. Лекарь пришел и заявил, что это было чудо. Отец принес с винодельни для Нефертити винный напиток шедех, а моя мать по случаю ее исцеления выдавила из себя несколько слезинок. Мне начало казаться, что все мы - какие-то лицедеи, а не правящая семья Египта.
- А какая разница? - поинтересовалась Нефертити, когда я поделилась с ней этой мыслью. - И те и другие нуждаются в масках.
- Но это ложь! Ты солгала! Ты что, совсем его не любишь?
Нефертити остановилась во дворике, где ждали колесницы, чтобы отвезти нас к строящемуся храму. Примостившаяся в темных волосах кобра на ее короне блестела на солнце.
- Я люблю его настолько, насколько это под силу женщине. Ты не понимаешь. Тебе всего четырнадцать. Но любить - это значит лгать.
Сквозь арку во дворик вошел Аменхотеп, и рука об руку с ним - моя мать. Они дружно смеялись, и я застыла от изумления.
- Твоя мать - очаровательная женщина, - тепло произнес Аменхотеп, и Нефертити широко улыбнулась матери.
Моей матери.
- Да, правда, - согласилась она. - Моя семья - это благословение богов.
Фараон помог моей матери взобраться в колесницу, и она зарделась от гордости. Потом Аменхотеп протянул руку Нефертити, и кортеж тронулся. Рядом с нами ехали тяжеловооруженные всадники, и прохладный ветер паофи трепал их схенти. Мне хотелось наклониться к матери и спросить, чем Аменхотеп так ее рассмешил. Но потом я подумала, что, быть может, мне лучше этого не знать.