- Учтите: каждой женщине, осмелившейся самостоятельно вершить свою судьбу, неизменно грозит опасность. Кстати, вы одна из немногих, кто мог бы это предвидеть.
Я улыбнулась, выслушав ее предостережение, и, повинуясь внезапному порыву, указательным пальцем нарисовала в воздухе тот знак, который когда-то показала мне Жанна: колесо Фортуны. И Марджери все поняла. Она молча улыбнулась и удалилась.
Месяца два я выжидала, и однажды в полночь, уже на излете лета, когда Ричард в очередной раз тайком пришел ко мне, я нырнула в его объятия со словами:
- А у меня для тебя новость!
Затем я подала ему бокал самого лучшего вина, сделанного в Гаскони. Внутри у меня так и пузырился смех - я предвкушала, как поведаю ему столь радостную для меня весть. Я вся была во власти восторга и чувствовала себя удивительно смелой.
- Хорошая? - уточнил он.
- Хорошая. Любимый, я должна сообщить тебе… - Странно, но я вдруг утратила дар речи; я просто не могла произнести ту простую фразу, которую собиралась. Но я довольно быстро взяла себя в руки и решительно закончила: - Я беременна.
Бокал выпал у него из рук и разлетелся вдребезги на каменном полу. Но он даже головы не повернул; казалось, он и звона-то никакого не слышал, а на драгоценный бокал ему было попросту наплевать.
- Что ты сказала?
- Я беременна, - спокойно повторила я. - По крайней мере, уже месяц.
- Что ты говоришь?
- Я говорю, что у нас, скорее всего, будет девочка, - продолжала я. - И родится она в самом начале следующего лета.
- Какая девочка? - все еще ничего не понимая, пролепетал он.
Я уже с трудом сдерживала рвущийся наружу смех, и его перепуганное лицо ничуть меня не обескураживало.
- Любимый мой, - терпеливо промолвила я, - успокойся и радуйся. Я ношу твоего ребенка. И ничто на свете не могло бы сделать меня более счастливой, чем это. Для меня это начало всего. Наконец-то я стала настоящей, земной женщиной! Я стала плодородной почвой, в которой прорастает твое семя.
Он уронил голову на руки и воскликнул:
- Значит, я все-таки стал причиной твоего падения! Господь, может, и простит меня за мою любовь к тебе, но сам я никогда себя не прощу. Ведь я люблю тебя больше всего на свете, однако из-за меня вся твоя жизнь пойдет под откос.
- Ничего подобного, - возразила я. - Не надо думать о каких-то бедах и несчастьях. Все чудесно. Этот ребенок станет решением всех наших проблем. Мы поженимся, и тогда…
- Теперь нам непременно придется пожениться! - перебил он. - Иначе ты будешь опозорена. Но если мы поженимся, ты впадешь в немилость, будешь обесчещена. Господи, в какую же ловушку я угодил! В какую ловушку я вовлек тебя!
- Вовсе нет, - заметила я. - Это как раз и есть выход из ловушки, ведь теперь никто не заставит нас отказаться от брака, особенно если выяснится, что мы уже обменялись клятвами и ждем ребенка. Королевский совет, моя мать, сам король - им всем придется с этими обстоятельствами смириться. И даже если это им будет не по нраву - что ж, тем хуже для них. Как-нибудь переживут. Ходят слухи, что и мать нашего короля вышла замуж за Оуэна Тюдора без разрешения…
- И впала в немилость! Она, королева, спала со своим дворецким! С тех пор она больше уже никогда не вернулась ко двору. А ее собственный сын изменил земельный закон, дабы предотвратить возможность подобного поступка для вдов из королевского семейства. И к тебе этот закон вполне применим.
- Екатерина Валуа все это отлично пережила, - спокойно произнесла я. - Она родила в новом браке двух красивых сыновей, единоутробных братьев короля, ставших его любимцами. Ричард, я не могу без тебя жить. И ни за кого другого я замуж не пойду. Страсть свела нас и сделала любовниками, а теперь любовь велит нам стать мужем и женой.
- Я не хочу быть причиной твоего краха, - упрямился Вудвилл. - Прости меня, Господи, ведь я по-прежнему страстно желаю тебя, Жакетта. Однако не желаю твоей погибели. Я всегда презирал Оуэна Тюдора за то, что он обрюхатил королеву, хотя должен был бы служить ей; я презирал его, поскольку он погубил женщину, во имя которой должен был бы пожертвовать собственной жизнью, - и вот теперь я сам оказался столь же эгоистичным! Нет, я должен немедленно уехать отсюда. Отправиться в крестовый поход. Или же пусть меня повесят за измену.
Выдержав довольно долгую паузу, я подняла к нему лицо и посмотрела на него глазами, чистыми и прозрачными, как лесное озеро.
- Ах, Ричард, неужели я ошиблась в тебе? Неужели я так долго заблуждалась? Неужели ты не любишь меня? Неужели не хочешь на мне жениться? Неужели собираешься от меня отказаться?
Он упал на колени.
- Богом клянусь, ты мне дороже всех на свете! И я, конечно же, мечтаю жениться на тебе, и всем сердцем люблю тебя.
- В таком случае я готова стать твоей женой, - весело заявила я. - И буду совершенно счастлива в этом качестве.
Вудвилл покачал головой.
- Для меня было бы великой честью взять тебя в жены, любовь моя, и это куда больше того, чего я заслуживаю. Но я так боюсь за тебя! - Его лицо исказилось, словно ему было больно. - За тебя и за нашего ребенка! - Он нежно коснулся ладонью моего живота. - Боже мой, ребенок! Отныне я должен хранить и беречь вас обоих. О вас обоих заботиться, вас обоих любить…
- Я стану Жакеттой Вудвилл, - мечтательно промолвила я, пробуя это имя на вкус. - Жакеттой Вудвилл. А ее будут звать Элизабет Вудвилл.
- Элизабет? Ты уверена, что это девочка?
- Уверена. И ее имя - Элизабет. Она будет первой из множества наших детей.
- Если только мне не отрубят голову за предательство.
- Тебе не отрубят голову. Я поговорю с королем; и поговорю с королевой Екатериной, его матерью, если будет нужно. Не беспокойся; мы будем счастливы.
Когда в ту ночь он покидал меня, я чувствовала, что душа его по-прежнему не знает покоя, а разум мечется между радостной возможностью жениться на мне и тяжкими угрызениями совести, поскольку он уверен, что навлекает на меня беду. После его ухода я села у окна, положила руку на живот и посмотрела на луну. Молодая луна была еще в первой четверти - самая удачная фаза для любых начинаний, для пробуждения надежд, для того, чтобы вступить в новую жизнь. Вдруг мне захотелось раскинуть карты, и я достала подаренную бабушкой колоду. Я разложила карты перед собой рубашкой вверх, и пальцы мои наугад вытащили одну - это оказалась самая любимая моя карта: "Королева кубков", королева воды и любви, карта самой Мелюзины, говорящая о нежной любви и способности предвидеть события. Девушка, которой соответствует эта карта, обычно сама становится королевой, причем королевой любимой.
- Я выйду замуж за твоего отца, - обратилась я к той маленькой искорке зарождающейся жизни, что уже таилась во мне. - И я знаю, что когда ты появишься на свет, то будешь поистине прекрасна, ведь твой отец - самый красивый мужчина в Англии. Но вот что мне действительно интересно: как ты распорядишься своей судьбой и как далеко сумеешь продвинуться по жизненному пути, прежде чем тебе станет окончательно ясна главная твоя цель, прежде чем ты встретишь того, кого полюбишь всем сердцем, и поймешь, какой именно жизни хочешь.
Графтон, Нортгемптоншир, осень 1436 года
Мы ждали до тех пор, пока королевский двор не начал постепенно возвращаться в Лондон. Сами мы в то время оставались в Нортгемптоне, и однажды рано утром, когда мои фрейлины крепко спали, я выскользнула из своих покоев и встретилась с Ричардом на конюшне. Он уже успел причесать и оседлать мою Мерри, да и его конь тоже был полностью готов, так что мы выехали со двора и отправились по проселочной дорожке в его родную деревню Графтон. Там в полном одиночестве жил, удалившись на пенсию, один священник, добрый друг его семьи, а неподалеку от господского дома находилась маленькая часовня. В часовне нас ждал отец Ричарда; лицо его было одновременно суровым и взволнованным; с собой он привел троих свидетелей. Пока Ричард ходил за священником, его отец, помогая мне спешиться, напрямик спросил:
- Я надеюсь, вы понимаете, что делаете, ваша милость?
- Выхожу замуж за самого лучшего из известных мне людей! - с гордостью ответила я.
- Это вам дорого обойдется, - с грустью предупредил он меня.
- Для меня было бы куда хуже потерять его.
Он молча кивнул, словно не был так уж в этом уверен, и подал мне руку, чтобы идти в часовню. Там, у восточной стены, я увидела небольшой каменный алтарь, над ним крест с распятием и горящую свечу. Перед алтарем уже стояли священник в коричневой сутане францисканского монаха и рядом с ним Ричард, который застенчиво мне улыбался. Вид у него был такой торжественный, будто мы венчались в присутствии многотысячной толпы и были облачены в золоченые одежды.