Под париком у меня выступила испарина.
- Где Исет? Где все придворные?
- Готовятся к празднеству Уаг.
- Исет не собирается принимать просителей?
Жрец поднял брови.
- Наверное, она придет, если надумает.
Музыканты все еще играли - они и будут играть до тех пор, пока глашатай не объявит о приходе просителей. Я сидела на троне и чувствовала, как жар разливается с моей шеи на щеки. Весь двор ушел вместе с Исет, со мной в зале остались только старики, игравшие в сенет. Не слышно веселого смеха дочерей сановников; даже девушки из эддубы, которым Исет никогда не нравилась, и те ушли. Все до единого думают, что она - будущая главная супруга.
Я стукнула о пол золотым жезлом фараона и приказала:
- Пускайте просителей!
К столу советников приблизились трое. Двое держали в руках свитки с прошениями, а третий - деревянный посох. Длинная борода старца была молочно-белой, словно цветы моринги. Египтяне бород не носили, и я пыталась угадать, откуда проситель родом.
- Где твое прошение? - спросил Пасер.
Чужеземец покачал головой.
- Я отдам его только царевне Нефертари.
- Царевна прочитает его потом, а сначала должен посмотреть я.
Пасер протянул руку, но старик стоял на своем:
- Только царевне Нефертари!
- Уведите его! - не выдержал Пасер.
Несколько стражников выступили вперед, но старик закричал:
- Стойте! Стойте. Мое имя - Ахмос!
- Мне это ни о чем не говорит, - холодно отозвался Пасер.
- Ахмос из царства Халдейского.
Пасер поднял руку, и стражники отступили.
- Такого царства не существует, - сказал советник. - Его завоевал Хаммурапи, вавилонский царь, а потом завоевали хетты.
Проситель кивнул.
- Когда пришли хетты, мой народ бежал в Ханаан. А когда египтяне завоевали Ханаан, мою мать привели в Фивы как пленницу.
Хотя Пасер сидел далеко, я заметила, что он даже дыхание затаил.
- Так значит, ты - хабиру?
Рахотеп нацелил на Ахмоса налитой кровью глаз, игроки в сенет замерли. Хабиру - безбожники, опасные люди, которые живут не в городах, а в пустыне, в шатрах.
Ахмос кивнул.
- Да, я хабиру. И хочу отдать прошение царевне Нефертари.
"Быть может, - подумала я, - у него убежала дочь, вот он и стесняется говорить о своем деле вслух".
- Ведите его сюда! - громко велела я.
- Госпожа, этот человек - хабиру, - предостерег Пасер.
- Если он пришел с просьбой, я его приму.
Я понимала, что мое согласие выслушать еретика не понравится придворным, оставшимся в тронном зале. Но ведь я теперь ношу наследника Рамсеса, именно меня фараон желал взять с собой в Нубию. А если бы кто-то отказал в помощи моей матери только потому, что некоторые считали ее вероотступницей?
Ахмос сунул покрытую пятнами руку в складки одежды и извлек свиток. Стражники заняли свои места у дверей, но смотрели на старика с большим подозрением. Он медленно шел через зал, тяжело опираясь на посох. Рахотеп развернулся в кресле и глядел на меня. Не совершаю ли я большую ошибку?
Старик остановился перед возвышением, но в отличие от других просителей не простер ко мне руки. Я расправила плечи.
- Скажи, почему ты пожелал подать прошение именно мне?
- Потому что нас привел в Египет твой дед! - ответил он на языке ханаанеян. - Он заставил нас воевать в его войске.
Я посмотрела на советников - поняли они его слова или нет?
- Откуда тебе известно, что я знаю твой язык?
- Все Фивы знают, госпожа, что ты говоришь на многих языках. - Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом Ахмос протянул мне свиток. - Царевне Нефертари, дочери царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина.
Арфистки тихонько перебирали струны, старики в глубине зала вернулись к своей игре и даже засмеялись, когда кто-то сделал неудачный ход.
Я развернула папирус, и кровь бросилась мне в лицо. Я подняла взгляд на Рахотепа - смотрит ли он на меня своим красным глазом?
- Чего ты просишь? - переспросила я.
- Я прошу, чтобы фараон отпустил хабиру из своего войска, - ответил Ахмос. - Чтобы мои люди могли возвратиться в Ханаан.
- Разве они - твои, а не фараона?
- Я - их вождь. В Фивах я - единственный, кто может приблизить их к нашему богу.
- Вы - безбожники.
- Если это означает, что мы верим иначе, чем египтяне, то да.
- Это означает, что вы не поклоняетесь Амону, - сурово сказала я и поверх свитка посмотрела на придворных.
И Рахотеп, и Пасер уже занимались другими просителями.
- Мы верим в единого бога и хотим вернуться в землю ханаанскую.
- Ханаан принадлежит Египту, - напомнила я, возвысив голос ровно настолько, чтобы показать старику свое неудовольствие. - Почему хабиру хотят уйти из Фив и поселиться в диких землях, которые принадлежат Египту?
Ахмос сверлил меня глазами. "Наверное, Пасеру тоже не по себе от такого пронзительного взгляда", - подумала я.
- Тебе известно, каково это, когда тебя заклеймили еретиком и то и дело угрожают. И потому ты одна можешь выполнить мою просьбу. В Ханаане нет египетских храмов, и мы будем веровать в своего бога.
В тот миг я поняла: от моих акху мне никуда не деться. Глядя на свиток, я неожиданно рассердилась на старика.
- Тебя послала Хенуттауи - напомнить, что мои акху были еретиками?
- Твои акху не были еретиками, - ответил он. - Они видели проблеск истины, но их погубила алчность.
- Какой проблеск истины? - спросила я.
- Истины Господа. Фараон Эхнатон называл его Атоном…
- Ты поклоняешься Атону?
- Хабиру называют своего бога другим именем. Фараон называл его Атоном, и фараона сгубила алчность.
- Его сгубило отступничество, - жестко возразила я. Ахмос, похоже, не боялся моего гнева. Глаза у него были спокойны, словно озеро в безветренный день, и мои слова его не пугали.
- Значит, они видели проблеск истины, - продолжала я. Мне не о чем было говорить со странным просителем, но что-то не давало мне покоя. - Кто же показал им истину?
Ахмос наклонил голову.
- Я, - тихо ответил он. - Я воспитывал Эхнатона, когда он ребенком жил в Мемфисе.
Скажи Ахмос, что он был акробатом, я и то не испытала бы такого потрясения. Передо мной стоял человек, который посеял в моем роду семена гибели, - и он просил меня о милости! Если бы не Ахмос, Эхнатон никогда не пришел бы к мысли о едином боге, не заставил бы Нефертити изгнать из Египта культ Амона! И ее не убили бы жрецы Атона, разгневанные тем, что после смерти супруга она захотела вернуть Египту его прежних богов. И если бы мой отец не погиб во время этих событий, кто знает, как бы все повернулось? Быть может, у моей матери не пропало бы желание жить. Я посмотрела на старика и хрипло прошептала:
- Ты погубил мою семью.
Ахмос сразу понял, какой вывод я сделала из его слов.
- Бог может исцелять, а может и убивать. Твои акху выбрали второе, заставили весь Египет голодать ради собственной славы.
- Египет страдал из-за Эхнатона, моя мать тут ни при чем! И отец тоже! - Я даже забыла, что мы с Ахмосом не одни. - Зачем ты мне все это рассказал? - почти прошипела я, с трудом держа себя в руках. - Ты мог просто подать мне прошение и ничего не говорить!
- Мне важно, чтобы ты знала, кто я, и, еще важнее - чтобы не ошибалась на мой счет. Я не поклоняюсь золоту, как фараон Эхнатон.
Когда Ахмос произнес имя моего дяди, я даже вздрогнула, и он поднял брови:
- Престол должен был занять старший брат Эхнатона, а его самого отправили в Мемфис, чтобы он стал жрецом. Эхнатон был младшим сыном, трудным ребенком… он завидовал судьбе старшего брата. Я надеялся, что наш бог его спасет.
- А теперь ты просишь отпустить из войска фараона всех хабиру?
Ахмос твердо смотрел мне в глаза.
- И со строительства пирамид и храмов, и еще - из дворца, где наши женщины вам прислуживают.
- Пусть уходят!
- А из войска? - настаивал Ахмос. - Каждый здоровый мужчина обязан служить в египетском войске. При Эхнатоне войско строило в пустыне города, и нас заставляли трудиться, точно скот. Фараон обещал освободить наш народ, когда будет построена Амарна, но с тех пор на египетском престоле сменились три фараона. А воинов-хабиру так и не отпустили.
- Им платят, как и прочим воинам.
- В отличие от прочих воинов, хабиру не могут оставить службу, пока у них есть силы держать оружие. Если это не рабство и мы не рабы, то кто же мы?
- Вы - египтяне! - горячо сказала я.
Ахмос уверенно покачал головой.
- Нет. Мы - хабиру и желаем свободы.
Я откинулась назад и в изумлении взирала на Ахмоса.
- Даже просто говоря с тобой, я подвергаю опасности свое доброе имя. Ты принес проклятие на моих акху. Народ считает меня вероотступницей, как и мою тетку!
- Считает - потому что в этом зале есть люди, которые хотят, чтобы народ так думал!
Взгляд Ахмоса остановился на верховном жреце Рахотепе.
- Нет.
Но Ахмос, конечно, говорил правду. Я всегда думала, что Хенуттауи подкупила рыночных торговок, чтобы в день моей свадьбы они выкрикивали мне угрозы. Однако на улицах я тогда столкнулась с неподдельной ненавистью: никто не подкупал женщин со взглядами холодными, словно оникс. Нет, людей убедили с помощью слов, куда более сильных, чем золото, убедил кто-то, чья власть над душами гораздо сильнее власти Хенуттауи. А я, наивная, до сих пор этого не понимала!
Ахмос, опершись на посох, подался вперед.