Я кивнула на стену и процедила сквозь зубы:
- Хенуттауи. Это она испортила.
- Мы пожалуемся фараону Сети!
- И кому он поверит? Ты же сегодня сама видела - она из него веревки вьет.
По щекам у меня потекли слезы. Мерит обняла меня.
- Не плачь, госпожа. Мы наймем живописца, и он все поправит.
- Ведь в память о моей мауат больше ничего не осталось, - рыдала я. - И что проку нанимать мастера, если фреску все равно уничтожат!
- Кто сказал? - воскликнула Мерит.
- Хенуттауи за этим и приходила. Исет, оказывается, ждет ребенка. А если она станет главной женой, то заберет храм для своих акху.
Мерит сощурилась.
- Сегодня она поняла, что ты - серьезная соперница, и решила тебя припугнуть. Наговорила тебе всего и воображает, что ты теперь не вернешься во дворец!
- Тогда она ошибается! - воскликнула я.
И вдруг ясно представила, какая участь меня ждет, если я сдамся: останусь прозябать в каком-нибудь храме в Файюме. При дворе меня не примут, а если и примут, то Хенуттауи и Исет устроят мне невыносимую жизнь. Рамсес сделает Исет главной женой. Будет с ней шутить, а она будет звонко смеяться над его шутками - пустым, точно стебли тростника, смехом. Она станет царицей и матерью наследника, а Рамсес будет терпеть ее невежество ради красоты. Если он и вспомнит про меня, то лишь с недоумением: куда это я делась и почему решила не возвращаться. Я же навсегда потеряю своего лучшего друга.
Я взглянула на Мерит, освещенную лунным светом, и повторила:
- Хенуттауи очень сильно ошибается.
У меня много причин вернуться!
Глава седьмая
МОЛИТВА БОГИНЕ СЕХМЕТ
В храме Алоли пустилась выспрашивать у меня подробности ночных событий. Несколько дней я уходила от разговора, но в конце концов сдалась.
- Она уже беременна!
Алоли перестала играть на арфе и нахмурилась.
- Кто?
- Исет. - Я сморгнула слезу. - Носит первенца Рамсеса.
Алоли сочувственно глядела на меня.
- Может, это будет девочка, - утешила она. - Или Исет не доносит. Важнее, что сказал сам Рамсес. Он по тебе соскучился?
Я вспомнила, как Рамсес покраснел, разглядывая мой наряд из бусин, и кивнула.
- Да. Уосерит думает, что когда он вернется с войны, то решит, кого объявить главной женой. И если войско одержит победу, я должна участвовать в праздничном шествии.
Алоли захлопала в ладоши.
- Отличная новость! - Она заглянула мне в лицо. - Почему же ты не радуешься? Ведь вы с ним с детства близкие друзья. А теперь ты стала женщиной. Красивой женщиной. Чего еще он может пожелать от царицы?
- Ребенка.
- А кто сказан, что ты не родишь ему ребенка?
- Алоли, - начала я несчастным голосом, - моя мать умерла, когда меня рожала.
Жрица откинулась назад, и на ее украшениях заиграл свет масляной лампы.
- Разве боги не позаботятся о египетской царевне?
- Моя мать была царица, и боги о ней не позаботились! И потом… что, если я не хочу иметь детей?
Алоли шумно вздохнула.
- Этого хочет каждая женщина.
- И ты?
Алоли махнула рукой, словно отводя непослушную прядь.
- Кому я нужна! Мне-то царицей не стать.
- Но ты бы рискнула родить ребенка? - не унималась я.
- Думаю, да, если найдется человек, которому по карману покупать мне драгоценности, - легкомысленно сказала жрица, но, перехватив мой взгляд, серьезно добавила: - Я не шучу! В своих мечтах я никогда не представляю себя просто вдвоем с мужчиной. Я всегда мечтаю о семье. - Алоли сдвинула брови. - А ты? О чем ты мечтаешь?
Я вспыхнула.
- Ты мечтаешь о фараоне! - воскликнула она.
- Я думаю только о нас с ним… никаких детей.
- И вы с ним… в постели?
У меня горели щеки, но я кивнула.
- И ты делаешь так, как я тебя учила? - быстро уточнила жрица.
- Алоли!
- Это важно!
- Да. С тех пор как Рамсес отправился воевать, я только о нем и думаю. И в банях, и перед наосом, даже в святилище.
- Если ты мечтаешь о нем по ночам, - серьезно заметила Алоли, - то и он тоже.
Я уставилась на нее.
- Откуда ты знаешь?
- Он с тебя глаз не сводил. - Алоли широко улыбнулась. - Поверь мне, царевна. А когда он вернется, то уж постарается, чтобы мечты стали явью.
Я думала о Рамсесе - вспоминает ли он запах моих волос, подобно тому как я, закрыв глаза, вспоминаю запах его кожи? Представляет ли он себе, как мы лежим рядом, и ничто не разделяет наши тела, кроме теплого летнего ветерка? Как мы падаем на кровать, на мягкие льняные простыни, пахнущие лавандой? Я вспоминала все, чему учила меня Алоли - где целовать нежно, а где крепко, как поцелуями довести мужчину до слез. Мечты мои становились все ярче. Ночью я представляла себя в объятиях Рамсеса, а днем переживала из-за того, что происходит на юге, думала, вернется ли он в Фивы.
Однажды утром, в начале месяца хатира, Пасер спросил меня:
- Ты еще практикуешься в аккадском языке?
- До языков ли тут, если Рамсес может погибнуть в Нубии?
Пасер посмотрел на меня долгим взглядом.
- Если ты решила переживать из-за Рамсеса, то всю оставшуюся жизнь проведешь без сна. Быть фараоном - значит сражаться с врагами, которые хотят захватить твое царство. А когда фараон не сражается с захватчиками, он должен подавлять внутренние мятежи. За Нубию с ее золотыми копями держался даже фараон-еретик. Рамсес вернется не раньше, чем окончательно подавит мятеж. Так что тебе ничего не остается…
- Остается! - прервала я. - Я могла бы поехать с ним.
Пасер посмотрел на меня так, словно мне на голову вдруг сел ибис.
- И что бы ты там делала? - спросил он. - Фараон Рамсес обучался военному ремеслу с малых лет. Там - кровь, смерть, раненые кричат по ночам…
- Женщины могут ухаживать за больными, - возразила я.
- Тебе приходилось видеть, как человеку отрубают в бою руку?
Я, стараясь не побледнеть, ответила:
- Нет.
- А кишки, выдернутые стрелой из живота?
- Нет. Зато я видела состязания колесниц и воинов, что погибали под колесами и лошадиными копытами.
- Война - не игра и, уж конечно, не состязание, - с чувством вздохнул Пасер. - Что с тобой будет, если фараон погибнет в бою? Тебя ждет плен, унижения. А Египет окажется ввергнутым в хаос. Кто станет править? Кто сменит на троне фараона Сети? В стране начнутся войны, и все, у кого есть деньги и голова на плечах, постараются уехать.
- Ты же говорил, что в Нубии не опасно. Ты сказал, что он вернется…
- Ну пусть не в Нубии, так в стране хеттов, в Ассирии, в Кадеше! Царевне на войне не место. Если хочешь помочь фараону - молись богине Сехмет, чтобы она возвратила его домой целым и невредимым. А теперь займись аккадским языком.
И все же мне никак не удавалось сосредоточиться. Я не могла ни спать ни есть. Мерит приносила с кухни самые вкусные яства - гусятину с чесноком, медовые лепешки с орехами, но мне ничего не хотелось.
- Так нельзя! - сердилась няня. - Ты превратишься в былинку. Посмотри на себя. - Она взяла меня за руку. - От тебя скоро ничего не останется!
Наконец, когда с отбытия войска минуло почти три месяца, ко мне в комнату заглянула верховная жрица.
- Мерит сказала, ты совсем не ешь. Вот Рамсес вернется из Нубии, а ты рядом с Исет будешь выглядеть облезлой кошкой!
Сидя на постели, я с ужасом уставилась на нее.
- Ни за что!
- Сейчас повара принесут несколько блюд, - сурово продолжила Уосерит, - и ты отведаешь от каждого. - Жрица помедлила у дверей - Утром прибыли гонцы. Войско фараона подавило мятеж.
Глава восьмая
ПЕРВАЯ ПОБЕДА
Если фараон возвращается с войны с победой, это означает, что боги не только смотрят на него, но и протянули ему руку помощи. Улицы Фив заполнили ликующие толпы. Горожане покупали у разносчиков медовые лепешки и гранатовое вино. Из-за холода люди носили длинные набедренные повязки, а я закуталась в подаренный Уосерит плащ. Мы с Уосерит стояли на Аллее сфинксов у храма Амона, и жрица взволнованно шепнула:
- Помни, что я тебе говорила.
- Рамсес должен прийти ко мне сам.
- Не бросайся на него, словно голодная кошка. Но если он захочет встретиться с тобой наедине, можешь согласиться.
Я удивленно посмотрела на Уосерит: раньше она такого не говорила.
- Мужчина - все равно что ивив, - сказала жрица, и мне вспомнился изнеженный песик царицы Туйи. - Корми его хорошенько, и он будет вокруг тебя крутиться. Только нужно, чтобы он понимал: даром его кормить не станут. - Жрица говорила мрачно, а я не понимала, почему она нервничает еще больше меня. - Дай ему понять: если он не примет решение, ты вернешься в храм. - Уосерит сверкнула глазами на мою золотую диадему и плащ, открывавший прозрачную тунику. - И я сильно удивлюсь, если он…
Слова ее потонули в грохоте труб и криках толпы, встречающей приближающееся войско.
На ступенях храма стояли в горделивом ожидании фараон Сети и царица Туйя, окруженные самыми важными сановниками. Из всех присутствующих, одетых в тяжелые парики и обвешанных золотыми браслетами, самый торжествующий вид имела Исет. Животик ее красиво округлялся под накидкой, грудь была напудрена перламутровой пыльцой.
Вместе со всеми я встала на цыпочки и вытянула шею - мимо катили боевые колесницы с блестящими колесами и золочеными боками. Запах лошадиного пота смешивался с ароматом роз и ладана. Толпа пришла в исступление. Кто-то вытолкнул меня вперед. Я оглянулась; Алоли, стоявшая вместе с другими жрицами, вызывающе улыбалась.