Рамсес был прав - говорила я лучше, чем он. Однако он, видимо, понял всю нашу беседу. Я назвала посланнику свое имя, и тот опять поклонился.
- Рад с тобой познакомиться, царевна. Меня прислали сюда выучить ваш язык.
- Разве в Митанни никто не знает египетского? - удивилась я.
- Многие знают. Только еще хуже, чем я.
Мы с Рамсесом рассмеялись, а Аша и Исет промолчали.
- Ты хотел услышать о нашей победе при Кадеше? - спросила я и рассказала посланнику все, что узнала сама, пока была в храме.
- Благодарю тебя, госпожа, - почтительно заметил Кик-кули, выслушав меня. - Я и не думал, что при дворе фараона столь хорошо знают наш язык.
- Хурритский язык изучают многие члены царской семьи, - польстила я. - Мы глубоко сочувствуем твоей стране.
Киккули смотрел на меня во все глаза.
- Я непременно передам своему народу твои теплые слова.
- Да, - подтвердил Рамсес. - Египет надеется сохранить дружбу с Митанни. Мы не сомневаемся, что, если хетты соберутся выступить против нас, ваши предводители сообщат нам.
Посланник нагнул голову и стал похож на ибиса.
- Если хетты дерзнут пройти через Алеппо или Нузу, то Египет об этом узнает, даю вам слово!
Рамсес улыбнулся, но Киккули смотрел только на меня.
- У вас необыкновенная царевна, - похвалил он.
Наши с Рамсесом глаза встретились, и его взгляд сказал мне куда больше, чем любые слова. Он мною гордился!
- Ну? Что он говорит? - спросил Аша.
Исет стояла рядом, холодная и недвижная, словно камень. Она привыкла очаровывать людей своей красотой, но кого она могла очаровать, стоя молча, точно обелиск?
- Он сказал, что понесет народу Митанни весть о мощи египетского войска, - ответила я.
Стоявший рядом с Киккули ассирийский посланник прокашлялся и спросил:
- А если хетты захотят вернуть себе Кадеш?
Рамсес покачал головой.
- Прошу меня извинить, но я не говорю на аккадском языке.
- Посланник спрашивает, что будет, если хетты захотят вернуть Кадеш, - перевела я, потом повернулась к ассирийцу и ответила: - Тогда Египет отправит на север двадцатитысячное войско и отвоюет город снова.
Рамсес воззрился на меня.
- Откуда ты знаешь язык ассирийцев?
- Я учила его в храме.
Рамсес смотрел на меня с восхищением.
- А вот и верховная жрица Хатор! - объявила Исет.
Я поймала взгляд Уосерит и поняла, что сейчас будет. Она улыбнулась Рамсесу, а у меня забилось сердце.
- Как тебе празднество? - спросила она у него. - Ты, наверное, не ожидал увидеть здесь Нефертари?
- Да, - признался Рамсес, не сводя с меня глаз.
Глядя на него вблизи, я поняла, что война сделала из него взрослого мужчину.
- Нефертари, - сказала жрица, - тебе пора посетить усыпальницу в Джамете. Ты готова?
- Мы можем поехать с вами, - предложил Рамсес.
Уосерит покачала головой.
- Нефертари хочет выразить почтение предкам. Она должна ехать одна.
Аша и Рамсес смотрели на меня, словно ждали возражения, но я отлично поняла цель Уосерит.
- Рамсес, Аша, всего вам хорошего! - Я поочередно улыбнулась каждому из них. - Исет, так приятно было с тобой повидаться.
- Ты придешь проститься, когда мы выступим с войском? - тихонько спросил Рамсес.
- С каким войском? - Я посмотрела на Ашу. - Войско только что вернулось из Кадеша! Неужели вы снова собираетесь воевать?
- Нубийцы подняли мятеж. Рамсес преподаст им урок.
Рамсес кивнул, не сводя с меня глаз.
- Что ж, как придет время, посмотрим, где будет Нефертари, - сказала Уосерит. - А до тех пор - или до следующего празднества Уаг - пожелай ей удачи на выбранном пути.
Исет улыбнулась, на этот раз искренне. Я с готовностью последовала за Уосерит - к Мерит, которая ждала меня у наемной колесницы.
- Отвезешь царевну и ее няню к заупокойному храму в Джамете, - приказала Уосерит вознице.
Юноша помог мне усесться, и кони взяли с места. Я оглянулась: придворные уже ушли, и Рамсеса тоже не было.
- Ну, что он сказал? - спросила Мерит.
- Не… не знаю, - напряженно ответила я. - Он стал другой. Взрослее.
- Так что он сказал-то?
- Попросил меня поговорить с посланником Митанни.
Колесница неслась сквозь тьму.
- А вдруг он ценит меня только за способности? - задумчиво сказала я.
- Так ли это важно, госпожа? Главное, что ценит. Ведь твоя цель - стать главной женой.
- Нет, вовсе нет! - Я неожиданно поняла, что мне нужно больше всего на свете. - Я хочу, чтобы он меня любил!
Мы доехали до Джамета. Посреди обширной песчаной равнины высился заупокойный храм Хоремхеба. Широкие черные врата были распахнуты - для тех, кто пожелает почтить фараона, искоренившего память о Еретике. Обычно посещать храм могут только придворные фараона Сети, но в первую ночь празднества Уаг ворота открыты для всех.
Мерит отряхнула мой плащ от пыли и заплатила привезшему нас пареньку. Приблизившись к тяжелым воротам, она замедлила шаги. Я всегда входила в храм одна, а Мерит оставалась почтить своих предков в небольшом храме, возведенном ее отцом неподалеку.
- Дальше пойдешь одна? - тихонько спросила она.
- Да.
- Ни с кем там не разговаривай и подними капюшон, - велела няня. Она протянула мне горшочек. - Тебе видно, куда идти?
- Там есть факелы. И зрение у меня хорошее.
Я дождалась, пока Мерит скроется в темноте, и прошла в ворота храма, стараясь не думать о тех временах, когда храм принадлежал моим акху. Его выстроил мой дед, фараон Эйе, но все, что от него осталось, - несколько изображений в его гробнице, где-то в глубине Долины царей.
Впереди раздавались чьи-то голоса. Это могли быть потомки Хоремхеба или же простолюдины, пришедшие посмотреть на фрески. Со стен за каждым моим шагом следили глаза старого полководца. Повсюду он изображался высоким и стройным, в короне хепреш, принадлежавшей некогда моему деду. Эйе умер стариком, не имея наследников. Оставалась только моя мать, и военачальник Хоремхеб силой взял ее в жены. Будь я мальчиком, он объявил бы меня своим сыном. Но моя мать умерла при родах и оставила только девочку.
Я дошла до конца зала и прикоснулась к единственному оставшемуся портрету матери. Живописец рисовал ее с большим тщанием. Высокая, стройная; на продолговатом смуглом лице светятся, словно изумруды, огромные зеленые глаза. Со мной - ничего общего, только глаза…
- Мауат, - прошептала я.
Только эту фреску и оставил Хоремхеб. Все прочие он приказал стесать, и каждый удар долота стирал прошлое моей семьи из истории Египта.
- Обидно, что ничего больше не осталось.
Я узнала голос, и у меня упало сердце. Не сдержавшись, я сердито спросила:
- Зачем ты пришла?
Из темноты на свет факелов выступила улыбающаяся Хенуттауи.
- Не рада мне? Думаю, бояться тебе нечего. Теперь ты ведешь себя гораздо лучше, шлепка не заслуживаешь… Пока не заслуживаешь.
Я откинула капюшон: пусть не думает, что я прячусь. В глазах Хенуттауи читалось насмешливое удивление.
- Значит, наша маленькая царевна выросла? - Она окинула меня взглядом, оценивая округлости фигуры. - Это, наверное, наряд Уосерит? Самой тебе не одеться как надо даже для сельской пирушки, не говоря уж о празднестве Уаг.
- Зачем ты пришла?
Хенуттауи быстро шагнула вперед, словно хотела меня напугать, но я не шевельнулась.
- Ты точно кошка, защищающая свое место. Или от испуга не можешь двинуться? - Она посмотрела на изображение моей матери. - Ни дать ни взять - две зеленоглазые кошечки. И такие же любопытные.
- Ты пришла потому, что знала - я навещу храм моих предков!
Хенуттауи прищурилась, и красота ее стала вдруг суровой и холодной.
- Понятно, почему Уосерит так о тебе печется. Вечно она жалеет убогих. Ты, конечно, удивишься, но двору фараона нет никакого дела до царевны Нефертари. Вероятно, тебе будет интересно узнать, что я здесь ради Исет.
Жрица достала из-под складок накидки небольшой серебряный сосуд.
- Об этом, конечно, никому говорить не следует, но раз уж ты Рамсесу как младшая сестричка, тебе знать можно. - Хенуттауи наклонилась ко мне и прошептала: - Его супруга носит наследника престола.
Пока я пыталась справиться с потрясением, Хенуттауи поставила серебряный сосуд перед изображениями моей матери и Хоремхеба.
- Даже Рамсесу еще не сказали, но как только он узнает, то объявит ее главной женой - даже сомневаться нечего. Вполне естественно, что Исет хочет поблагодарить своих акху за ниспосланную радость. Став царицей, она пожелает напомнить всем, что ее бабка была в гареме фараона Хоремхеба. Раньше храм принадлежал твоей семье. - Хенуттауи глянула вверх и положила ладонь на лицо моей матери. - Но когда Исет станет царицей, не удивлюсь, если она захочет заменить здесь кое-какие изображения, дабы напомнить богам, что ее бабка тоже кое-что значила при дворе.
Жрица повернулась и скрылась за дверью. Я посмотрела на изображение матери и чуть не задохнулась от негодования.
- Хенуттауи!!!
От моего отчаянного крика двое ребятишек, забежавших посмотреть на фрески, в страхе выскочили из храма.
Я погладила стену: там, где Хенуттауи провела ногтем по изображению моей матери, осталась глубокая царапина. Меня охватила такая слепящая ярость - целой державе достало бы, чтобы одолеть иноземных захватчиков. Мой голос пронесся по залам и коридорам храма, и Мерит с тростниковым факелом поспешила ко мне.
- Госпожа моя, что такое?