- Хирурга. Я тебе уже говорила, что не могу это изменить. Это Ты.
Месье снова подавленно вздыхает и шепчет словно для себя:
- Теперь все узнают.
Мне хотелось прокричать эту фразу, но я еле слышно произнесла:
- Ты не единственный хирург в Париже.
- Зато я единственный, кто увлечен эротической литературой.
- И что теперь? Ты хочешь, чтобы я превратила Месье в продавца пирожков, читающего Сан-Антонио?
Месье едва заметно улыбается, немного ослабив невыносимое напряжение.
Я прекрасно видела: читая эти две страницы, он не просто испугался, он осознал, что гениальная идея написать книгу о нашем романе в итоге обернулась против него. Это не могло не вызвать у Месье раздражения. Но на его непроницаемом лице не отражается ничего. Глядя на него из-под ресниц, я бросаю:
- Ты меня ненавидишь.
- Я? Ненавижу? - подскакивает он, явно шокированный моим заявлением, словно в том, что он может меня иногда ненавидеть, есть нечто поразительное. - Но за что мне тебя ненавидеть, детка?
- Что бы я ни сделала, что бы ни показала тебе, - все плохо.
- Напротив, мне нравится все, что ты делаешь.
- Ты же считаешь, что я хочу доставить тебе неприятности?
- Нет, я так не считаю, - отвечает он. - Я просто не хочу никого обидеть. Понимаешь?
- Я тоже не хочу. И мне тоже есть что терять.
- Но мне нечего терять! Просто не понимаю, для чего причинять людям боль? Поэтому обязательно поменяй подробности.
- Будет сделано.
Я незаметно опускаю тетради с кровати. Остаемся мы с Месье и наши тела, ставшие друг другу почти чужими. Уткнувшись подбородком в его подмышку, я не слушаю, как этот любимый голос рассказывает мне о недавно прочитанной книге. Я молча изучаю нас: Месье всем телом прижался ко мне, но на самом деле находится за километры отсюда. Его недовольство допущенной мною неосторожностью в конечном счете всего лишь детали: он лежит в этой кровати, я тоже, но нас (это абстрактное, однако немедленно узнаваемое понятие "Нас") уже нет.
- Мне пора идти, - сообщает он без десяти одиннадцать, то есть через полчаса после своего триумфального прихода.
- Ты что, издеваешься надо мной? - Я отпрянула к краю кровати, недоуменно глядя на него. - Сейчас? Ты же только что пришел!
- Знаю, но что ты от меня хочешь? Это все, что я мог сделать. Я даже был готов отменить нашу встречу.
Полчаса. Это все, чего я удостоилась за все свои страдания. На моем лице появляется детская гримаса, не оставляющая Месье равнодушным, поскольку он вздыхает, еще стоя нагишом на коленях среди скомканных простыней.
- Не смотри на меня так. Ты прекрасно знаешь: если бы я мог - обязательно остался бы.
- Нет, как раз не знаю. Я ничего не знаю. Мне просто кажется, что знаю.
- Так вот знай. У меня нет выбора.
Я с горечью продолжаю:
- В последнее время ты совсем не уделяешь мне внимания.
- Когда?
- В этот уик-энд, например.
И поскольку он, похоже, меня не понимает, всецело занятый поиском своих трусов, я продолжаю:
- Я вспоминаю о наших первых встречах. У тебя было столько же работы, тебе также не хватало времени, но ты как-то выкручивался. Постоянно звонил мне, отправлял сообщения. А теперь - ничего. Я до последней минуты не была уверена, что ты придешь.
- Я сделал все, что смог. Ты просто не представляешь, я ничего не успеваю. Какая-то вечная гонка. Это ужасно. Работаю по четырнадцать часов в день!
- Но ты же понимаешь: ничего не изменилось. Я всегда тебя таким знала, я сейчас не об этом.
- Теперь стало еще хуже.
Месье на секунду задумался, держа трусы в руках.
- Когда мы в первый раз встретились?
- Все началось в мае, - жалобно отвечаю я, не в силах смотреть на него и одновременно думать о только что поразившем меня сравнении: "Месье прошел сквозь меня как (рантом".
- В мае… тогда, видимо, был кризис. У меня было меньше работы.
Красивые глаза Месье, привычные ко лжи, выдерживают мой взгляд. Мне знакома эта притворная самоуверенность: я лгу точно так же, но Месье об этом не знает, считая, что все уловки запатентованы на его имя и неизвестны остальным.
Я закуриваю свой остаток косячка, решив переждать напряженную тишину. Делаю глубокую затяжку.
- Ты ведь не доверяешь мне?
Эта безумная мысль о том, что я могу простым движением руки перевернуть его жизнь, как стол с еще дымящимися яствами, меня забавляет. Всего пары слов будет достаточно, чтобы Месье вызвал отвращение у своей жены, стал чужим для собственных детей, посмешищем на работе и среди друзей. Мне двадцать лет, у меня нет положения в обществе, я всего лишь неумелый эскиз женщины - и я обладаю такой властью. Это все равно что держать в руках огромную винтовку: иногда просто умираю от желания выстрелить, но гражданская сознательность, тактичность, нравственность или что-то еще навсегда уберут мой палец с курка.
Месье, повернувшись лицом ко мне, садится на корточки, чтобы найти второй носок.
- Нет, я тебе доверяю.
- Ты никогда мне об этом не скажешь, но я это вижу. Ты боишься "Месье", как чумы.
- Если ты поменяешь все, что может стать понятным для людей из нашего окружения, я не вижу в этом ничего страшного. Наоборот! Это же твой первый роман! Ведь я всегда поощрял твое творчество, разве не так?
- Это правда.
- Я просто говорю, что у нас остается мало времени до того, как тебя издадут в тридцати тысячах экземплярах. Ты еще успеешь сделать своих персонажей более завуалированными.
- Тридцать тысяч экземпляров - не слишком ли много? - машинально спрашиваю я, думая о своем.
У меня, должно быть, раздосадованный вид, так как Месье на секунду прерывает поиски, чтобы погладить мои колени.
- Поверь мне, ты - прирожденный писатель. Я в том нисколько не сомневаюсь. Я понял это, как только прочел твой рассказ в "Разврате".
- О, кстати…
Я бросаюсь к своей раскрытой сумке, из которой торчит розовая обложка моего последнего экземпляра с объемной дарственной надписью. Месье, широко улыбаясь, хватает маленькую тетрадь, раскрывая ажурную обложку и с дотошностью эксперта разглядывая каждую страницу.
- Просто замечательно! - восклицает он, и только за эти два слова, повторяемые снова и снова, я готова отдать свою жизнь.
Почему для меня так важно одобрение Месье, когда совершенно очевидно: объективность ему не свойственна? Все комплименты, которые он мне делает, заранее взвешены, проанализированы, отформатированы, и я даже не говорю о потоке лести, что льется на меня во время секса, по большей части рождаясь в результате прилива спермы к мозгу и так же внезапно иссякая, как только этот прилив прекращается. Я всегда это знала, но ничего, ни одна пружина интеллекта ни разу не подтолкнула меня к нужным выводам. Месье говорит: "Это замечательно", и мир вокруг меня расцветает.
- Я написала тебе суперпосвящение.
"Там, где многие другие увидели только слова "член" и "киска", вы разглядели Люси и поняли ее. Значит, я передаю этот экземпляр в умелые руки. Для Месье С. С. от Элли Беккер".
Красивые губы раздвигаются, обнажая ряд восхитительных зубов.
- Это мне? - все же уточняет Месье с поразительно неуверенным выражением лица.
- Тебе. Я с самого начала это обещала.
- Великолепная книжка. Спасибо.
Я уже представляю ее в священной библиотеке острова Сен-Луи, рядом с непристойными книгами, в которых Месье прячет мои письма. Люди даже не представляют, какие оргии разворачиваются в этом кабинете, которому я приписываю размеры будуара или замка. Великие книги смешивают там свою пыль и сальный запах страниц, тысячи разных понятий сражаются и наскакивают друг на друга, и, начиная с этого вечера, я тоже буду там, с моей маленькой обложкой цвета розовой вагины, от которой еще пахнет типографией и безмятежными фантазиями девочек-подростков.
Но уже одиннадцать, и Месье торопится уйти. Несколько минут, оставшихся у нас, потрачены на поиск его одежды, разбросанной по всей комнате (я не помню такого торнадо, когда он пришел).
- Не грусти, пожалуйста.
- Я не грущу. Просто этого слишком мало.
- Я знаю. Для меня тоже.
Нехотя оторвав от него взгляд, я усаживаюсь на край кровати, делая вид, что ищу что-то в своем компьютере. Месье старательно зашнуровывает ботинки, с серьезным видом, свойственным всем мужчинам, позволяющим представить их в двенадцать лет посреди школьного двора. Затем так же серьезно он выпрямляется, берет свои солнцезащитные очки и, слушая мою болтовню, окидывает внимательным взглядом комнату, опустевшую кровать, смятые простыни. Я уже знаю, что он скажет, вернувшись ни с чем со своей охоты за мелочами, незаметно выпавшими из кармана:
- Пройдешься еще разок перед уходом?
Культовая фраза Месье, закрывающая каждую нашу встречу, а я о ней вспомнила только сейчас.
- Хорошо.
- Спасибо.
Воздух от его передвижений неприятно холодный, почти как на улице. Он доносит до меня поэтические флюиды, мой запах на его дорогой одежде, и я закрываю глаза, будучи на грани обморока. Мне потребовались месяцы на то, чтобы побыть вдвоем с Месье немногим меньше часа, а теперь понадобится вдвое больше, чтобы повторить такой подвиг, и это заранее лишает меня сил.
- У тебя вчера были гости? - спрашивает он, тронув носком ботинка пакет из японского ресторана.
- Подружки.
- Какие подружки? Бабетта и Инэс? - пытается угадать Месье.