В 1928 г. обком призвал "решительно бороться" с идеей, "что ламская культура представляет один из основных элементов национальной культуры бурят-монгол" и что без ее привлечения "немыслимо успешное развитие национальной культуры". В 1930 г. было указано, что "всякие разговоры о насаждении… восточной культуры, забывая пролетарскую советскую культуру, являются по существу реакционной идеей", так как "восточная (китайская, тибетская, монгольская и проч.) культура – в основном, капиталистическая, полуфеодально-религиозная". Теория "заимствования, насаждения ламайско-дацанского искусства" была напрямую увязана с проявлениями "местного национализма". Критиковалась даже картина художника А. Хангалова, на которой было изображено строительство Кыренского дацана, представленное автором "как достижение национального строительства, как подъем социалистической Бурят-Монгольской республики". Таким образом, власть в конце 1920-х годов четко определила необходимость борьбы "против… практики заимствования клерикально-ламской культуры", которая рассматривалась как "извращение линии партии".
В 1930 г. в рамках "дела" по разгрому Бурят-Монгольского института культуры в вину его руководству и сотрудникам было поставлено в числе прочего "влияние ламайщины в искусствоведческой работе". Руководство института обвиняли в том, что оно "ревностно боролось за пропаганду… буддийского искусства" как "национального", в ""комбинировании и гармонировании" феодально-теократической индо-буддийской культуры с буржуазно-европейской", а также в их "сращивании". В вину сотрудникам Института ставился призыв привлекать лам к "общественно-полезному искусству". Одним из "преступных деяний" Института культуры была объявлена постановка некой пьесы, осуществленная в начале 1930 г. под руководством П. Дамбинова и Д. Иванова, – "националистического панмонгольского характера по содержанию, и дацанского религиозного по форме, где не было даже элементов демократии". Звучало обвинение в том, что в сфере национальной музыки проявилось "чрезвычайно большое увлечение дацанской (религиозной) музыкой, и наоборот, отсутствие внимания к живым революционным народным мотивам". Утверждалось, что партийные органы не допустят согласования "искусства монашеской касты с динамикой трудовой творческой жизни трудящихся масс, строящих социализм", и потому это не удастся "никакими "алхимическими" ухищрениями и софистикой".
В 1930 г. Бурят-Монгольское областное партсовещание осудило "идеи заимствования искусства дацана" и "ориентации на феодально-теократические элементы в музыкальном строительстве", в том числе позицию Бадрино, который предлагал использовать ламское музыкальное искусство для нужд советской власти. На его предложение "заставить ламский оркестр говорить советским языком, революционными мотивами" была дана саркастическая отповедь: "Дацанская музыка и вся пышность дацанской музыкальной культуры поражала сознание не только неискушенных степняков дореволюционной Бурятии", но "ею было "поражено" и сознание некоторых теоретиков советского периода" (имелся в виду Бадрино).
В 1932 г. Бурят-Монгольский обком ВКП(б) выявил, что в национальном театральном искусстве была распространена недозволенная "точка зрения, проповедующая условно-мистический принцип… выражающий идеалистическое мировоззрение". Партийные органы осудили любые "попытки ориентации на Восток – теократический Тибет и дореволюционную ханскую Монголию с их феодально-теократической культурой", включая "дацанское искусство, как проявление правого оппортунизма, местного национализма и контрреволюционного панмонголизма". Были признаны вредными "выступления", сделанные представителями "правого уклона" в ВКП(б), которые "требовали заимствования от ламства его теократического кастового дацанского искусства на основе максимального использования элементов "дацанского театра"".
В 1933 г. антирелигиозники осудили намерение бурятских "национал-демократических культуртрегеров" использовать "цам как образец бурятского национального театра". Цам и другие атрибуты буддийской культуры были еще раз заклеймены как искусство "внешнее, чужое, занесенное из Тибета". Культурологи считали, что оно "насквозь пронизано буддийско-ламаистскими религиозными представлениями", и поэтому "мертво" и "не имеет будущего".
Кроме пропаганды, на противодействие буддийской культуре было направлено развитие сети советских учреждений культуры – клубов, кинотеатров, театров, библиотек, изб-читален и т. п. Подчеркивалось, что так как "дацаны в условиях советской демократии не могут быть культурными центрами", необходимо "взять курс на создание новых советских культурных центров". Местное население всеми возможными способами поощрялось к посещению этих учреждений культуры в противовес буддийским храмам и монастырям.
Однако власть столкнулась с тем, что на деле противопоставить традиционной буддийской культуре было нечего. В резолюции бюро Бурят-Монгольского обкома ВКП(б) от 20 июня 1928 г. по докладу "Современное положение ламства и задачи дальнейшей борьбы с ним" отмечалось, что роль культурных центров "дацаны будут сохранять до тех пор, пока мы не развернем национально-художественное строительство, не организуем национальный театр, музыку, не научимся использовать кино… одним словом, пока мы не удовлетворим национально-художественные запросы широких слоев". Была также поставлена задача преодолеть влияние "на широкие массы трудящегося населения" буддийской литературы – "этих феодально-теократических опиумных произведений". Партия призывала развивать и использовать "наиболее близкие" советской власти "демократические элементы искусства трудящихся… в противовес буржуазному и феодально-теократическому искусству".