8
Льюис Фелдман стоял на лестничной площадке с букетом тюльпанов в одной руке и коробкой конфет в другой. Плечи сгибались под грузом дурного предчувствия, таким же тяжелым, как его зимнее пальто. "Перестану я когда-нибудь нервничать?" - гадал он, тяжело вздыхая у двери Эллы Хирш.
"Самое худшее, что она может сделать, - это сказать "нет"", - напомнил себе Льюис, перекладывая тюльпаны в левую руку, а конфеты - в правую и уныло рассматривая брюки, которые, несмотря на все его труды в прачечной, так и остались помятыми и с подозрительным пятном под карманом, словно протекла шариковая ручка.
Льюис мрачно подумал, что, вероятнее всего, именно так и было.
Он напомнил себе, что не стоит бояться отказа. Это его не убьет. Если уж микроинфаркт, случившийся три года назад, не убил, то Элла Хирш тем более.
Конечно, в море плавала и другая рыба, рыба, готовая выпрыгнуть из воды прямо в его лодку еще до того, как ему придет в голову насадить наживку. Но его не интересовала Лоис Зифф, ввалившаяся к нему через две недели после похорон Шарлы с кугелем и в блузке, расстегнутой на лишнюю пуговицу, обнажавшей три дюйма морщинистой ложбинки между грудями. Его не интересовала Бонни Бегелман, подсунувшая под дверь конверт с двумя билетами в кино и запиской, в которой говорилось, что она "будет счастлива присоединиться к нему, когда он пожелает".
Почти сразу же после смерти Шарлы начались ежедневные визиты особ, прозванных им Бригадой Запеканки: дам с озабоченными лицами и пластиковыми контейнерами с подношениями. Но он видеть их не мог, хотя Шарла перед смертью благословила его на новый брак.
- Найди кого-нибудь, - велела она, когда лежала в больнице в последний раз. Оба знали, что это в последний раз, хотя никогда не говорили на эту тему. Льюис держал ее руку, ту, в которую не была воткнута игла капельницы. Он подался вперед, чтобы откинуть со лба жены поредевшие волосы.
- Шарла, давай не будем говорить об этом.
В ответ она упрямо качнула головой и взглянула на мужа, знакомо блеснув голубыми глазами. Правда, эти искорки появлялись не слишком часто с того дня, когда он вернулся домой и увидел ее сидящей на диване. Тогда Льюис посмотрел на нее и понял все еще до того, как Шарла подняла голову. Еще до того, как сказала ему: "Он вернулся. Рак вернулся".
- Не хочу, чтобы ты жил один, - произнесла она, - и превратился в одного из этих занудливых вдовцов. Будешь есть слишком много натрия…
- Это все, что тебя волнует? - поддел он. - Мой натрий?
- Такие люди просто отвратительны, - пробормотала она. Ее глаза закрывались. Льюис поднес соломинку к ее рту, дал напиться.
- …Самоуверенные и сварливые. Не хочу, чтобы такое произошло с тобой.
Голос Шарлы постепенно слабел, отдалялся…
- Найди себе кого-нибудь.
- Ты имеешь в виду кого-то конкретно? - осведомился он. - У тебя есть на примете кандидатура?
Шарла не ответила. Льюис показалось, что жена спит: веки опущены, худая грудь медленно вздымается и опускается под свежими бинтами, - но она снова заговорила, едва слышно, выталкивая с каждым вздохом по одному слову.
- Хочу, чтобы ты был счастлив.
Льюис наклонил голову, боясь, что если посмотрит на нее, свою жену, женщину, которую любил, с которой прожил пятьдесят три года, то расплачется и не сможет остановиться.
Поэтому он просто сидел у ее постели, держал за руку и шептал на ухо, как сильно он ее любит. И думал, что, когда Шарла умрет, в жизни не сможет посмотреть ни на одну женщину. Соседки, с их кугелем и грудями, были для него все на одно лицо. Никто не привлекал его. До этого момента.
И не то чтобы Элла походила на Шарлу - по крайней мере, не внешне. Шарла была маленького роста, а с годами еще усохла. Круглые голубые глаза, стриженые светлые волосы, слишком большой нос и слишком большой зад, приводивший ее в отчаяние. Она обожала коралловую губную помаду и бижутерию: бусы из цветного стекла, длинные серьги, блестевшие и побрякивавшие на ходу. Жена напоминала ему крошечную экзотическую, нежно щебечущую птичку с радужным плюмажем.
Элла была совсем другой: выше, с тонкими чертами лица, острым носиком, твердым подбородком и длинными рыжеватыми локонами, забранными в "ракушку", хотя все остальные женщины в "Голден-Эйкрс" предпочитали стричься. По его мнению, она немного походила на Кэтрин Хепберн, еврейскую Кэтрин Хепберн, не столь величественную и вселяющую ужас. Скорее погруженную в некую меланхолию.
- Хепберн, - пробормотал он, покачал головой, изумляясь собственной глупости, и стал подниматься по ступенькам. Жаль, что его рубашка так помята. И жаль, что он не догадался надеть шляпу.
- О, кого я вижу!
Льюис так растерялся, что даже подскочил и уставился на женщину, чье лицо показалось ему незнакомым.
- Мейвис Голд, - представилась женщина. - А куда это вы, такой разодетый?
- Я… только…
Мейвис Голд хлопнула в ладоши так энергично, что полные загорелые руки мелко задрожали.
- Элла! - прошептала она так громко, что, кажется, слышал весь город, и осторожно провела пальцем по чашечке тюльпана. - Как красиво! Вы настоящий джентльмен! - просияв, воскликнула она, поцеловала в щеку и заботливо стерла след помады. - Удачи вам.
Льюис кивнул, набрал в грудь воздуха, в последний раз переложил подарки из одной руки в другую и повернул колесико звонка. Прислушался, не играет ли радио, но расслышал только легкие шаги Эллы.
Она открыла дверь и озадаченно уставилась на гостя.
- Льюис?
Он, неожиданно засмущавшись, кивнул. На ней были голубые джинсы из тех, что доходят до середины икр, свободная белая рубашка и никаких туфель. Голые длинные незагорелые ноги прекрасной формы, с жемчужным лаком на ногтях. При виде этих ступней хотелось зацеловать ее. Вместо этого Льюис громко сглотнул в надежде смочить вдруг пересохшее горло.
- Привет, - выдавил он.
Ну вот, это уже что-то. По крайней мере начало. Меж бровей Эллы появилась вертикальная морщинка.
- Стихотворение оказалось чересчур длинным?
- Нет, с ним все в порядке. Я пришел потому, что… ну… подумал, что, если…
"Давай, старик", - приказал он себе. Он был на войне, похоронил жену, не сломался, когда единственный сын стал республиканцем, и приклеил на задний бампер микроавтобуса стикер с предвыборным лозунгом Раша Лимбо. Довелось ему пережить моменты куда хуже, чем этот.
- Не согласитесь поужинать со мной?
И сразу понял: сейчас она отрицательно качнет головой.
- Не… не думаю.
- Почему? - вырвалось у него.
Элла вздохнула. Льюис воспользовался ее замешательством.
- Ничего, если я войду?
Она не слишком охотно открыла дверь и впустила его. Квартира оказалась не захламленной, как большинство небольших помещений в "Голден-Эйкрс", обитатели которых пытались втиснуть накопленные за всю жизнь вещи в маленькое пространство. Полы были вымощены плиткой, стены выкрашены в кремовый цвет. У стены стоял белый диван из тех, что, по мнению Льюиса, хороши больше в рекламе, чем в жизни, особенно если у вас есть внуки и эти внуки любят виноградный сок.
Он сел на один конец дивана, Элла устроилась на другом и поспешно подобрала под себя босые ноги.
- Льюис, - начала она. Он немедленно встал. - Пожалуйста, не уходите. Дайте мне объяснить.
- Я никуда не ухожу. Просто хотел бы найти вазу, - пожал плечами Льюис.
- Подождите, - попросила Элла, явно встревожившись при мысли о том, что он будет копаться в ее вещах. - Я принесу.
Она поспешила на кухню и вынула из шкафчика вазу. Льюис наполнил ее водой, поставил тюльпаны, вернулся в гостиную и водрузил вазу в центр журнального столика.
- Ну вот, - удовлетворенно вздохнул он, - теперь, если вы мне откажете, придется каждый день смотреть на цветы и чувствовать себя виноватой.
Какое-то мгновение женщина, казалось, была готова улыбнуться, но глаза тут же вновь стали грустными, и Льюис так и не понял, показалось ли ему.
- Видите ли… - начала она.
- Погодите, - остановил ее Льюис, открывая коробку конфет. - Выбирайте.
- Но я не хочу, - отмахнулась она.
Льюис надел очки и развернул красиво разрисованный вкладыш.
- Сейчас узнаем, что тут лежит. Значит, так: эти шоколадные сердечки - с вишневым ликером. А кругленькие - нуга.
- Льюис, - твердо сказала она, - вы чудесный человек и…
- "Но", - поправил он. - Я слышу "но" в вашем голосе.
Он снова поднялся, пошел на кухню и поставил кипятить чайник.
- Где ваш праздничный фарфор? - крикнул он. Элла, охнув, поспешила за ним.
- Не волнуйтесь. Я просто хочу заварить чай, - уверил он.
Элла перевела взгляд с Льюиса на чайник.
- О'кей, - кивнула она, доставая две кружки с рекламой публичной библиотеки округа Броуорд. Льюис бросил в них чайные пакетики, поискал сахарницу (наполненную пакетиками подсластителя) и поставил на стол вместе с пинтой обезжиренного молока.
- Вы всегда такой хозяйственный? - удивилась она.
- Далеко не всегда.
Он открыл холодильник, отыскал лимон в ванночке с овощами и принялся нарезать.
- Но когда моя жена заболела и поняла, что… не важно. Словом, она поняла. И стала давать мне уроки.
- Вам ее не хватает? - спросила Элла.
- Очень. Я думаю о ней каждый день.
Он поставил ее кружку на блюдце и понес к столу.
- А как насчет вас?