13.
На время, пока таяли снега, шли дожди и подсыхала земля, Джума взял отгул и уехал домой.
Кичи-ага встретил сына сдержанно, не проявив при этом ни радости, ни родительской ласки, хотя, как и положено при встрече, расспросил о здоровье, о настроении, о дороге. Но ни разу, пока Джума находился дома, не спросил его о стройке. Он был сердит на нее, хотя и понимал, конечно, ее важность. Он считал, что она отняла у него сына - самого дорогого и любимого. "На руке пять пальцев, - не раз размышлял Кичи-ага, - и все они дороги. И одинаково больно, если поранишь". И все же Джума был для него почему-то милее и ближе остальных детей.
После этой встречи прошел, наверно, год (за это время Джума не раз наведывался домой). И вот однажды, читая газету, Кичи-ага обнаружил в ней имя Джумы, который выдвигался кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Кичи-ага глазам не поверил своим! Он показал газету жене, соседям. И все ска-вали ему:
- Да. Это Джума.
Вскоре Кичи-ага получил газету с портретом сына. Теперь уже отпали все сомнения. Старик тайком от жены брал ее в руки и подолгу рассматривал снимок. И чем больше рассматривал, тем все более убеждался в сходстве между собой и сыном.
После выборов Джума должен был приехать домой. Кичи-ага каждый день, чуть ли не с утра, надевал новый халат и черный, из целого барана, тельпек, выходил на улицу, простаивал несколько часов, ожидая сына. Односельчане, проходя мимо, здоровались со стариком как-то особенно вежливо;
"Все меняется на этом свете, - рассуждал про себя Кичи-ага. - Раньше честь сыну была по родителям. Теперь - наоборот: честь родителям по сыну. Что ж… Так, наверно, и должно быть, если сын выше, достойнее отца".
Наконец, Джума вернулся.
Встретив его, Кичи-ага поздоровался и крепко обнял его. И, обнимая, легонько хлопал по спине, как бы говоря: "Прости старика. Я рад, что ты у меня такой…"
Теперь отец ничем, кроме стройки, не интересовался.
- Ну, рассказывай, какие новости у тебя? Как стройка? - спрашивал отец, усаживаясь напротив сына.
- Строим плотину, два гидросооружения, два поселка. Тысяча человек работает! - охотно рассказывал Джума. - Только вблизи всю стройку не увидишы надо подняться в горы. Оттуда все, как на ладони: внизу, под горой, желтой подковой лежит плотина. А наши бульдозеры, как жуки, толкают на нее землю. Сюда же по трубам землесосы гонят песок. Длина плотины пятнадцать километров…
- Вот это подкова!.. - удивился старик. - Думаю, такая подкова к большому счастью.
Немного помолчав, отец снова спрашивала.
- Скажи мне, а какие там горы? Я ведь никогда не бывал в тех краях…
И Джума рад был любопытству отца.
- Горы?.. Высокие, в несколько рядов. Один выше другого. Днем они ясные, каждая складка видна, а к вечеру - в тумане. Синие-синие. Намного ярче, чем небо.
- А соперники у тебя есть… по работе?
- Как же! Есть и соперники, - говорил Джума. - Но самый сильный - это бригада Байрамгельды Курбана. Пять братьев в ней…
- Пять? Откуда они?
- Да все отсюда, из нашего района.
И однажды после такой беседы Кичи-ага доверительно сказал:
- Знаешь, сынок, хочу и я побывать на твоей стройке. Хоть раз увидеть ее своими глазами…
После этих слов старик задумался. О чем? Неизвестно. Но таким радостным и возбужденным Джума никогда его не видел. Словно помолодел он. Этл было заметно и по голосу. И по блеску глаз. И Джума уже не сомневался, что отец и в самок деле может исполнить свое намерение: возьмет да и явится на стройку, чтобы увидеть подкову счастья к те места, где шумело и пенилось молодое Копетдагское море…
С тех пор как депутатом избрали Джуму, все госта, приезжавшие на стройку, направлялись к нему. Джума был в почете, окружен вниманием. Его часто приглашав ли на разные совещания, собрания, он ездил на сессии Верховного Совета в Москву.
А о бригаде Байрамгельды и самом бригадире стали забывать, если вспоминали, то редко, от случая к случаю. Загрустил Байрамгельды. Молчаливым стал. Все о чем-то думал, хмурился. Хотя дела у него по-прежнему шли хорошо. Показатели были самые высокие.
Как-то раз, когда они остались наедине, Клычли Аширов сказал:
- Тебя как будто подменили, о депутатстве все тужишь?
- Да нет Не тужу, - смущенно и вяло отозвался: Байрамгельды.
- Тогда о чем это?
- Просто мне нехорошо: уж очень тихо стало! Все норовят мимо, стороной… Разве такого отношения мы заслуживаем?
- И все же жалеть об этом глупо, - с дружеской теплотой увещевал бригадира Клычли. - Если мы живем замкнуто, то виноваты сами. Вот рядом с нами - экипаж землесоса, где бригадиром Николай Журин. Славный экипаж! Делаем одно дело - плотину Мы ячейки готовим, он грунт намывает. А живем, как чужие, ни он к нам, ни мы - к нему. Пригласить бы надо. Поговорить! Да и с Джумой дружбу терять не следует.
- Ты прав, Комиссар, - слегка подумав и повеселев, сказал Байрамгельды. - Обещаю это поправить.
Выйдя как-то из вагончика, он увидел машину, на которой ехал участковый механик Антипов. Тот хотел было проскочить мимо, но Байрамгельды завернул его к себе.
Зашли в вагончик. Бригадир угостил механика чаем, а потом спросил;
- Скажи мне, Искандер-ага, я намного хуже стал, как выбыл из депутатов?
- Да откуда ты взял? - заволновался Антипов. - Для меня ты все тот же. Побольше бы таких!..
- Тогда зачем проезжаешь мимо?
- Да, как тебе сказать?.. - смутился Александр Иванович и густо покраснел. - Торопился, конечно, Вечно ведь куда-нибудь спешишь!..
- Теперь почему-то все торопятся, - опустив глаза, тихо произнес Байрамгельды, - раньше так не спешили.
Приехав в контору строительно-монтажного управления, Антипов встретил Ата Солтанлиева, работавшего заместителем начальника СМУ, и передал разговор с Байрамгельды.
- Приуныл наш Байрам, - говорил Антипов. - Совсем приуныл. Надо бы поднять ему настроение.
- Спасибо за сказанное, - ответил Солтаналиев. - Это мой промах. Но… что-нибудь придумаем…
Ата Солтанлиев сходил на склад, выписал несколько метров кумачовой материи и отдал ее художнику, худощавому и рыжеволосому парню Феде, чтобы тот написал на ней небольшой текст.
Когда надпись была готова, он сказал:
- А теперь, Федя, садись в машину я поезжай, а бригаду Байрамгельды Курбана, на плотину. Таи найдешь его вагончик и прибьешь к нему этот транспарант. Только сделай все осторожно, так, чтобы на бригадном стане никого не было. Понял? Тайком сделай!
Все было сделано, как велел Солтанлиев.
К вечеру бригада вернулась домой. Первым транспарант увидел Байрамгельды. Остановившись, он громко, так, чтобы слышали все, прочитал: "Здесь живет я трудится бригада коммунистического труда Байрамгельды Курбана".
Возбужденные столь необычным сюрпризом, механизаторы долго спорили о том, кто же это сделал? - но так ничего и не выяснили. Только Байрамгельды, взволнованный, с посветлевшим от счастья лицом, не участвовал в этом споре. Пожалуй, только он один и догадывался, что это работа Ата Солтанлиева, человека скромного, тихого, даже незаметного, по огромной чуткости и доброты.