Часть четвертая. Встреча четвертая
Встреча четвертая. Глава 21. В ожидании грозы
Скорей бы уж разразилось! ливануло! Который день город задыхался от смога и пыли. Сгустившийся воздух кипел, претворяя материю в мираж, в дрожащее мутное марево. Пыль бурлила на тротуарах, ошпаривая прохожим лица, руки и ноги, хлестала в окна и двери. Ветер то налетал шквалистыми порывами, то затихал, увязая в зное. Который день в такую-то, редкую для средних широт жару, люди предпочитали сидеть по домам, не выходя на улицу, а если случалось выйти, захватывали зонтик на случай дождя, и стоило сухим грозовым раскатам приблизиться, - спешили укрыться в кафе.
***
"Чем меньше времени остается на поиски счастья, тем отчаянней и злее становятся эти поиски, откровенней и решительней сами женщины. А так как их представления о счастье всегда с мужчиной связаны, и само счастье в неуловимости обвинять трудно, то вот и любят зрелые женщины на мужчин посердиться, причем на всех сразу. Зато чуть ли ни с детским простосердечием готовы уверовать, что встретив более-менее приятного мужчинку, встретили того, с кем всю оставшуюся жизнь разделят, вместе стареть будут, закаты встречать, - если, конечно, свое женское в себе не похоронили. Потому что нормальные женщины по природе своей тягу к мужчине чувствуют и жить не могут, чтобы чары свои не проверять. В этом жизнь их, их суть. А с природой спорить - только себя уродовать, гиноидом становиться… Нет, какими бы ни были статистика, возраст, эпоха, а женщина женщиной оставаться должна, - соблазнительной, кокетливой, желающей, чтоб ее желали. Да только сами женщины нынче во всем за мужчиной бегут, сильными хотят быть, успешными, а про природное свое забывают. И начинается: настоящих мужчин нет. А женщины - настоящие - где?
Вон, одна, - у окна сидит: солнцезащитные очки в пол-лица, с головой в какие-то бумажки ушла, читает, улыбается, карандашиком что-то отчеркивает, а жизни реальной, горячей, живой словно замечать не хочет. И элегантная, и аккуратненькая, но ни декольте тебе заманчивого (в такую-то жару!), ни грамма косметики (губки-то бледноваты, это даже Алексей при всей своей аллергии понимает). Все строго: платье, шарфик… вот кольца обручального и нет. А ведь тоже, наверное, мечтает, таится и мечтает. А что таиться-то? Может, сними ты эти очки, - а там глаза удивительной красоты, оденься попрозрачнее, порискованней оденься, - тут же воздыхатель и появится. Фигурка-то очень даже. И волосы - вон как блестят… Эх ты, скромница!"
Алексею нравилось думать, что у каждого человека есть свои сверхспособности. Себе он определил дар внушения и время от времени "упражнялся", разгоняя скуку. А сейчас на очки эти вдруг рассердился: "ну, покажи глазки, не прячь душу", - внушал он женщине у окна из чистого интереса, не рассчитывая на удачу. Но женщина, отвернувшись в окно, действительно, сняла очки. И сердце его дрогнуло: как же он не увидел, как не признал этих нежных, естественных губ, ровного спокойного лба, и теперь, как мальчишка, ощутив победный кураж, начал было внушать Марине, чтоб она сама обернулась, узнала, улыбнулась ему… Но то ли внушение уже не срабатывало, то ли терпения не хватало…
***
- Здравствуй, Мариш, - сел напротив седой, заросший щетиной, грузный мужчина. Время изменило его черты, но этот негромкий голос она бы узнала и под громовые раскаты. - Позволишь? - в голове у него уже крутилось, что на сегодня работы нет, правда, в квартире - беспорядок. Убирать-то некому. Родителей нет, новой женой так и не обзавелся, а с одинокого мужчины что взять?
Марина кивнула:
- Здравствуй, Алеш, - и по привычке прикинула кто где. Мальчишки в деревне у баб Мани. Дома - только старенький Живчик (собачьим долгожителем оказался). И тишина, отдых, уединение. Как же любила она такие дни! Правда, случались они нечасто. Зато уж если случались, - Марина их за подарок судьбы почитала, на суету-маету не разменивала. Даже корректуру здесь, в кафе по дороге домой проглядеть решила. И надо ж - такая встреча. А ведь когда-то боялась… Встретить Алексея, просто увидеть боялась, в издательство - через страх нечаянной встречи ездила. А потом улеглось. Даже думала, хорошо бы найти, прощения попросить, только за что - не знала. За то, что люди разные? и где одному бездна, - другому ногу подвернуть? Потом поняла, что не в прощении дело, а в том, что душа тоской по нему, как фантомной болью, исходится. От такого понимания даже легче стало: с тех пор если и вспоминала - счастья желала, и душа уже не ныла, не плакала. А дальше и вовсе не до воспоминаний стало. То Мишка заболеет, то Гришка, то у одного коленка разбита, то у другого - лоб. Слезы по щекам размазывают, и пока мама "Малина" перекисью ссадины обрабатывает, папа Вова с ними за жизнь беседует, важно так, как с большими… Когда и выросли - не заметила. Вчера "Марина" выговорить не могли, сегодня богатырями смотрят. А с ними и Марина не то чтобы сильней, а как-то безмятежнее, бесстрашнее стала, и сейчас, глядя на Алексея, лишь удивлялась: зачем бы ему подсаживаться? О чем говорить-то?
- Давно не виделись. Замужем? - как можно дружелюбнее спрашивал Алексей, посматривая на ее пальцы и ожидая услышать "нет".
- Замужем, - отложила Марина корректуру.
- Официально? - удивился он.
- Со штампом. Хочешь, паспорт покажу? - улыбнулась она.
- А кольцо?
- Кольцо… - Марина с интересом взглянула на собственные пальцы, будто и сама была удивлена таким их поведением. - Сначала не до этого было, а потом так привыкла.
- Надо же… - не так представлялась ему эта встреча. Да полно! Представлялась ли? Или сейчас кажется, что представлялась? как всегда, стоило Марине появиться, и казалось, что вся его прежняя жизнь к ее появлению и вела. - И что, по любви?
- По жизни.
Встреча четвертая. Глава 22. Три богатыря
По возвращении из Ровенек Марина мужчин избегала, не потому что боялась или ненавидела, - просто потому что избегала. А они, как назло, из всех щелей полезли. Бабушка-соседка по коммуналке растворилась куда-то, оставив комнату внуку - почти ровеснику Марины. Тому и квартиры отдельной хочется и природные потребности ублажить, мужик же - плюгавенький, спившийся, - но мужик. А как понял, что с Мариной ничего не светит, друзей в ход пустил: вдруг кто соседку обаяет, а там и насчет комнаты порешать можно будет. То-то ей женихов привалило! и все такие щедрые: кто горы злата сулит, кто в светлое будущее зовет, - только в мужья возьми и в сособственники. В другой комнате - амбальчики в малиновых пиджаках появляться стали. Эти без обиняков действовали:
- Ты ж одна? Случись что, - никто не заметит, вот и дуй отсюда. Сама устроиться не умеешь, - другим не мешай. И поторопись, пока мы добрые.
- А потом?
- Потом? - и ножом в Живчика (по случайности не задели)… - Поняла, про потом?
За себя Марине бояться надоело, не станет ее и не станет, правильно говорят, - никто не заметит. А Живчика кто защитит, если с ней что случится? И ничего лучше не придумала, как к участковому идти. Пришла, а что говорить - не знает. При ней старушке какой-то про "нет тела, нет дела" объяснили да восвояси домой выпроводили. Марина и начинать не стала, - куда ей со своими опасениями за собачью жизнь, - так и ушла, не поговорив. На скамеечку во дворе опустилась, и что дальше делать - не знает.
Тут Вовка и нарисовался: - Марина? Я видел, вы выходили… - кивнул он на дверь с серьезной табличкой. - Может, я помочь могу?
- Нет, спасибо, - подозрительно оглядела его Марина. Лучше уж без "помощничков". Тем более про Вовку этого она ничегошеньки не знает. Видела пару раз в типографии, с которой ее издательство работает, - но и только.
***
О таких как Вовка вообще мало что известно: чем живут, о чем думают, - поди пойми. Не люди - кляксы человеческие, пока на что-нибудь стоящее не наткнуться. Вот тут, - держись планета, ОН проснулся.
…Жил-был мальчик. Ничего себе жил, только ходить и разговаривать поздно начал, в школе чуть не слабоумным считался, средней школы так и не окончил, и складывалась его судьба абы как: и на шее родителей сидел, и у умной жены - в подкаблучниках был, и называться бы ему лузером, если б не физика, не теория относительности, о которой сегодня и не-физики порассуждать любят. И как бы сложилась сама физика без Альберта Эйнштейна, - сказать сложно.
Еще один мальчик, тоже жил-был… Как - доподлинно неизвестно. Зато известно, что однажды страстью к знанию воспылал, да и пошел в Москву российскую науку возглавлять. Бредово звучит, зато про Михайла Ломоносова каждый школьник знает…
Что у таких людей происходит прежде: пробуждение, а потом идея, или идея, потом пробуждение, - сие никому неизвестно. Наблюдать бесполезно: сначала рано (не будешь же в каждом двоечнике-охламоне будущего гения подозревать), потом поздно, - они уже проснулись и за минуты пережили то, на что у других месяцы уходят. Сами они этих тайн не расскажут, коль уж проснулись, на ерунду всякую отвлекаться не станут, - им дело жизни, то самое, подавай. Вовкиным делом Марина стала, вернее ее безопасность, охрана. И уж ни его родственники, которым не хотелось, чтоб Вовкины деньги на "эту" уходили, ни его друзья, с их советами "выбирать из тех, что за тобой бегают, а не крепости штурмовать", ни сама Марина, которая на Вовку без недоумения (и такие на свете водятся!) и взглянуть не могла, - поделать ничего не могли. ОН проснулся.
***