- Заткнешься ты или нет? Все! В последний раз повторяю: больше в Бельшют не суйся, убью. Свободен!
А потом Люк проснулся.
Он даже не сразу поверил, что проснулся, потому что спиной к нему спала девушка. Густые темные волосы красиво разметались по подушке, точеное плечико, мерно приподнимаясь и опускаясь, выглядывало из-под одеяла… Зеленоглазая баронесса?! Этого не может быть! Люк резко соскочил с кровати.
Потревоженная его действиями девушка зашевелилась.
Вдруг все-таки произошло чудо и это она? Люк на цыпочках обошел вокруг кровати.
- Ты кто? - гневно прошептал он.
Девушка глубоко вздохнула, потянулась и открыла глаза.
- Привет, красавчик. - Сонная улыбка. - Я твоя зеленоглазая баронесса. Твои изумрудные гла…
- Убирайся, шлюха!
- Что? - Улыбка исчезла, девушка села на кровати. Вокруг ее шеи сверкали оправленные в золото изумруды! - Это ты убирайся! Ты в моем доме! Думаешь, заплатил, так теперь можно с утра оскорблять? Я твои деньги отработала! Я честная девушка! Другая бы на моем месте…
- А это? - Изумруды сверкали. - Это я купил тебе?
- Что?
- Камешки! - Люк показал пальцем.
- Ты больной? Это бижутерия! Мне сестра подарила!
- Покажи!
- Не, ты точно псих. Не веришь! - Она с опаской сняла колье и протянула его Люку. - Чего мне тебя обманывать?
Девушка действительно оказалась честной - жалкие стекляшки в потертой и перевязанной нитками оправе…
- Мы хоть пользовались презервативами?
- А то! - Честная девушка брезгливо приподняла подушку. - Пять штук! Можешь пересчитать, жеребец.
От омерзения Люк так долго стоял под душем, что честная девушка начала ломиться в дверь ванной и орать, что здесь не общественные бани и она не обязана платить за него по счетам водокомпании. Она не знала, что Люк воспользовался ее заветным куском мыла, в свою очередь не зная, что оно лавандовое, и теперь просто сходил с ума, не понимая, откуда взялся этот ненавистный запах.
- Я заплачу! - задыхаясь, прокричал Люк.
Он намыливался и смывал, намыливался и смывал… Но лучше от этого становилось только водокомпании.
Весь следующий день я совершенно замечательно провела на Капустной башне. К радости Пат - на все телефонные звонки потенциальных конкурентов квалифицированно отвечала она сама, а вовсе не замирала в тревожном ожидании, что я кому-нибудь сболтну что-нибудь лишнее. И к неудовольствию Герена, считавшего, что госпоже баронессе следовало бы проявлять больший интерес к занятиям "людей мадемуазель Романи".
Но это его мнение. Я же просто наслаждалась майским утром, ароматом цветущих каштанов, яркой синевой неба, сияющим теплом солнечного шара, в полудреме подставляя ему свои бледные бока и спину. Я опять валялась голышом на соболиной шубе и чувствовала себя сказочно богатой! Все это утро было моим и существовало специально для меня! Почему? Неужели не понятно: если бы я вчера покончила с собой, у меня ничего бы этого не было - ни неба, ни каштанов, ни солнца! Ни даже замечательного сна, приснившегося мне сегодня ночью.
Этот сон решительно вобрал в себя все мои туманные и волнительные мечты, желания, потребности и планы. Я как будто заглянула на неделю вперед, в будущее, и оказалось, что иначе просто быть не может и не должно.
Вчера вечером я сладко заснула в своей родной постели, в своих покоях, усилиями тружеников Патрисии волшебно преображенных и наполненных свежим воздухом и светом. Вечером свет был от луны и звезд, но все равно полноценный свет - сквозь чистые стекла, словно распахнувшие окна. Вычищенный камин идеально грел без дыма, и даже ворсинки ковров как будто светились от чистоты.
А потом я проснулась - то есть проснулась во сне - и пошла по замку: мне захотелось посмотреть, что еще успели сделать трудолюбивые "люди мадемуазель Романи". И вдруг дверь покоев напротив раскрылась. Из нее потек теплый свет и как бы от порыва ветра вылетела длинная-предлинная широкая прозрачная занавеска. В полутьме появилась фигура. Высокий человек в белом. Я сразу догадалась, кто это!
Он шагнул мне навстречу. Я тоже. Обняла и прижалась к нему, почувствовала на своих плечах его руки. Подняла лицо.
- Я никогда не уйду от тебя, - сказал он.
- Я знаю, - сказала я и поправила его прядь.
Он наклонил голову и крепко-крепко поцеловал меня в губы. От его лица и волос пахло морем. Переводя дыхание, он отстранился. Голубые счастливые глаза. Потом поцеловал еще раз, заскользил губами по моей шее, плечам, груди, животу, и мы сразу же оказались в моей постели, залитой лунным светом, таким плотным, что им можно было укрыться, как простыней. И я тоже целовала его губы, щеки, шею, плечи, грудь, чувствуя силу и нежность…
- Вот видишь, - сказал мой папа, - а ты не верила!
- А где слон? - спросила мама. Она расставляла фигуры на шахматной доске. - Одного слона не хватает.
- Вот он, мама, - я достала шахматную фигурку из кармана соболиной шубы и протянула ей на ладони. - Я нашла его вчера.
Мама с удивлением посмотрела на мою ладонь. Я тоже посмотрела. Там стоял малюсенький пингвин. Он захлопал крылышками, почесал клювом бочок и, ловко спрыгнув на шахматную доску, засеменил к папе. Мы все засмеялись.
Я проснулась с улыбкой. Правда, я не поняла, куда подевался Дюлен. Его не было с нами, а ведь он обещал не уходить от меня никогда! Ладно, улыбнулась я еще раз, припомнив крошку-пингвина, это же сон! Главное, я увидела папу и маму. Они там играют в шахматы. Все хорошо!
Теперь я могла позволить себе окончательно сформулировать план. Итак, все дни до возвращения Дюлена я провожу на башне, в замке я все равно только всем мешаю. Мадам Жозефиной и остальными покупателями пусть спокойно занимается Пат, хозяйством - старина дворецкий. А я жду Дюлена. И пусть то, что произошло с нами сегодня во сне, произойдет в день его появления и на башне!
Я хочу, чтобы это произошло! Неважно, что он торговец недвижимостью, а я - орнитолог и вот-вот расстанусь с замком, и что у нас нет ничего общего. Это неважно! Точно так же неважно и то, что произойдет потом.
Почему? Но я ведь уже объясняла: если бы вчера я свела счеты с жизнью, не было бы сегодняшнего дня, завтрашнего, дня через неделю. Ничего бы не было! Поэтому какая разница, что случится в то время, которого могло бы не быть? А если оно есть и хочется верить, что будет, почему же не помечтать? Почему не использовать это вновь приобретенное время - то самое, которого у меня могло и не быть, - на воплощение сна в реальность? Что предосудительного в том, что я хочу наяву поцеловать и обнять человека, который уже столько времени в образе рыцаря приходит ко мне в снах? Нет, конечно, я могу и ошибаться, и Дюлен - вовсе не он. Глупости! Он! Я точно знаю. Я не первый день вижу сны.
Или я мечтаю о рандеву не вовремя - только что умер мой отец? Но чем же любовь хуже смерти? Почему в случае любви надо считаться с тем, вовремя она или нет, но никому и в голову не придет осуждать смерть, которая как раз-то всегда не вовремя? Лично я сильно сомневаюсь, что смерть лучше любви. Конечно, я могу и ошибаться, но мне не доводилось разговаривать с человеком, кто провел в состоянии смерти хотя бы год, а потом поделился бы со мной своими впечатлениями. Зато я знаю людей, которые провели не один год в состоянии любви, и им было хорошо! Знаю не понаслышке, не чье-то субъективное мнение - счастливых людей в этом состоянии я видела собственными глазами. Пример? Пожалуйста, мои родители. Еще я думаю, - но это, прошу заметить, мое личное, собственное мнение, а вовсе не аксиома, - что, даже перешагнув за порог смерти, любящие люди все равно остаются в состоянии любви и там, за этим порогом, они чувствуют себя совсем иначе, чем те, которые не имеют любви.
Поэтому я, "находясь в здравом уме и трезвой памяти", хочу любви! Хочу совершенно осознанно и целенаправленно. Причем мои запросы весьма скромны, речь идет не о годах любви, а всего лишь об одном дне - "дне через неделю". О том, что произойдет потом, я так же мало волнуюсь, как и о том, что произошло бы со мной, сведи я вчера счеты с жизнью. Я не знаю, что там, в этом "потом", но что-то будет наверняка - я ведь жива! А каждый новый прожитый мной день - и не важно, солнечный он или пасмурный, - это еще один мой день, мои двадцать четыре чудесных часа, принадлежащие только мне, спасенные мною, вырванные мною у коварного отчаяния - посланника и рекрута смерти.
Отправляясь на башню, я прихватила с собой целую корзину провизии. Патрисия, растроганная моим запретом Герену звать меня к телефону, предложила мне свой мобильный, чтобы я могла поболтать с кем-нибудь, если заскучаю на башне. Я отказалась: я вовсе не собиралась скучать. Как можно скучать, предвкушая "день через неделю"? Конечно, можно было бы позвонить Моник, но я пока еще не выполнила ее просьбы - уговорить брата разрешить ей приехать взглянуть на мадам Бенорель. Брату же после вчерашней беседы мне не хотелось звонить первой. Позвоню вечером, если за это время он не объявится сам.
О возможном звонке брата я предупредила Пат, но, конечно, не о том, что он ищет новых кредиторов, которые в мгновение ока сведут на нет всю ее деятельность. Естественно, он позвонил. Пат продиктовала ему номер своего мобильного и примчалась ко мне на башню. Я открыла ей засов.
- С ума сойти, Нана! Ты тут голая! Ничего себе!
- Самый лучший майский загар. Забыла, как мы тут в детстве нежились на солнышке вместе? Бросай свою коммерцию и присоединяйся.