Шедший впереди Курце спустился к ним и раздраженно спросил:
– Magtij [2] , давайте живей, что вы тянетесь?
– Совсем плохо, синьор Уокер? – спросил Альберто.
– Что случилось? – Курце не знал итальянского.
– У меня пуля в ноге, – наконец признался Уокер.
– Этого только не хватало, – вздохнул Курце. На фоне ночного неба его фигура виднелась темной заплатой, но Уокер разглядел, что от нетерпения у него дергалась голова. – Мы должны добраться до партизанского лагеря затемно.
Уокер переговорил с Альберто, а затем перешел на английский.
– Альберто сказал, что здесь недалеко. Если свернуть направо, есть место, где можно спрятаться. Он считает, что кто-то должен остаться со мной, пока он сходит за подмогой.
– Я пойду с ним, – Курце аж зарычал. – А второй итальянец побудет с тобой.
Они двигались вдоль горного склона и вскоре оказались в узкой расселине. Низкорослые деревья создавали небольшое укрытие, а под ногами было высохшее русло реки.
Альберто остановился.
– Сидите здесь, пока мы не вернемся. И не вылезайте из-за деревьев. Постарайтесь как можно меньше двигаться.
– Спасибо, Альберто, – сказал Уокер.
Несколько коротких слов на прощание, и Альберто с Курце исчезли в темноте. Донато устроил Уокера поудобней, и они приготовились пережидать ночь.
Для Уокера это было тяжелое время. Болела нога, и он очень замерз. Они оставались в ущелье весь день, а к следующей ночи Уокер стал бредить, и Донато с трудом утихомиривал его.
Когда наконец пришла помощь, Уокер был без сознания. Очнулся он в комнате с побеленными стенами. Всходило солнце, и у постели, где он лежал, сидела маленькая девочка…
* * *
Уокер внезапно замолк и посмотрел на свой пустой стакан.
– Выпьем? – поспешил предложить я.
Уговаривать его не пришлось, и я заказал еще пару порций.
– Значит, так вы и выбрались, – сказал я.
Он кивнул.
– Да, так оно и было. Господи, как было холодно в те две ночи на той чертовой горе. Если бы не Донато, я бы умер.
Я спросил:
– Итак, вы были спасены. Но где же вы оказались?
– В партизанском лагере высоко в горах. Партизанское движение тогда только создавалось, по-настоящему оно заработало, когда немцы начали укреплять свою власть в Италии. Немцы были верны себе – вы же знаете этих наглых ублюдков, – а итальянцам это не нравилось. В общем, партизаны не могли не появиться. Местные жители их поддерживали, и вскоре партизаны даже могли проводить крупномасштабные операции. Конечно, все они были разными – от бледно-голубых до ярко-красных. Коммунисты ненавидели монархистов, монархисты ненавидели коммунистов, ну и так далее. Группа, в которую меня занесло, состояла из монархистов. Там я познакомился с Графом…
* * *
Графу Уго Монтепескали ди Тоди в то время перевалило за пятьдесят, но выглядел он моложе и был еще полон энергии. Смуглый, с орлиным носом, с короткой седеющей бородкой, раздваивающейся книзу на два воинственных рога. Его род считался древним уже в эпоху Возрождения, так что аристократом он был до мозга костей.
Поэтому он и ненавидел фашизм, ненавидел выскочек правителей с их претензиями, коррупцией, с их липкими загребущими руками. Для него Муссолини всегда оставался посредственным журналистом, который преуспел в демагогии и держал короля фактически под арестом.
Уокер познакомился с Графом в первый же день своего появления в горном партизанском лагере. Как только пришел в себя и увидел серьезное личико девочки. Она улыбнулась ему и молча покинула комнату. А через несколько минут в нее вошел невысокого роста широкоплечий человек с бородкой, похожей на щетину, и заговорил на английском языке:
– А-а, проснулись? Теперь вы в безопасности.
Уокер помнил, что задал какой-то бессмысленный вопрос.
– Где я?
– Разве это имеет какое-нибудь значение? – насмешливо спросил Граф.