"Шанс! - вдохновился Сева, - О, королева моя!". Время раздумий не знает: вечер встретится с ночью, и он, Сева Гриневич, положит руки на плечи Людмилы и ощутит их, - ну как сказать лучше? - покорность…
"А может сейчас положить их?" - посмотрел он на Людмилу. Она, без признаков удовлетворенности, или волнения, стояла рядом, легонько потупив голову, и не поднимая глаз. Даже в задумчивости молчаливой, была она привлекательной: просто чертовски! - добавил бы он. И подошел к ней:
- Люда, - хотел он ладонями прикоснуться к ее плечам. Она уклонилась: едва уловимо. Настолько едва, что может быть, даже и показалось… "Она что, мужчин вообще боится?" - мелькнуло в мозгу.
- Люд, - опустил он руки, - все правильно… - приободрил он, - Ну, ты ж понимаешь? Пора…
- Что пора, Сева?
- Ну, тебе ж двадцать три…
- Так.
- А через три - будет поздно! Пора? - развел руки и улыбнулся Сева.
- Разве это определяется возрастом?
- Чем же?
- Я думаю, сердцем, - тихо, серьезно ответила Люда.
- Ну, Люд, да все будет прекрасно! Ты что? Увидишь! О*кэй? Ну, пока, любимая!
- Сев, извини…
- Ну, что ты?
Людмила, оставшись одна, прошлась из угла в угол; к двери; от двери к балкону. Понаблюдала течение жизни внизу, за окном. Полистала книгу. Мысли текли в направлении том же, что обозначил Сева, - примерно в том же. Как можно такое раскрыть? Представить примерно, и то, как-то не получалось. Поколебавшись, Людмила взяла телефонную трубку.
- Але! Скажите, могу я услышать майора Евдокимова?
- Майора? - переспросили там.
- Ну, наверное... Это Владимир Иванович.
- Он подполковник. А кто его просит?
- Людмила Станкевич.
- Станкевич? Ага. Даю подполковника Вам, Людмила!
- Евдокимов, я слушаю Вас!
Честно сказать, удивилась она: время - серьезно позднее, тот на работе...
- Слушаю Вас!
- Я Станкевич. Вы помните, я сообщала об этом фрагменте…
- Помню. Я чем-то могу быть полезным?
- Скажите, а Вы разобрались, что с ним случилось?
- Личность установили. Пока это все…
- Скажите, когда будет все, я смогу узнать?
- Вы, - помедлив, сказал подполковник, - пожалуй. Имеете право… - он улыбнулся: не видела, угадала она.
Теперь его голос казался усталым: - Вы что-то добавить хотели?
- О, нет, - растерялась Люда, - пока еще нет…
- Как-нибудь позже, потом позвоните. Договорились?
- Спасибо. Конечно, потом…
"Или - уже ни к чему. Сева прав?...", - думала, трубку кладя, Людмила.
Поглядев на еще не остывшую трубку, начальник розыска Евдокимов подумал: "Дай бог, что она сохранилась - святая наивность женской души. Она видит мир не таким, как он есть, - она его хочет видеть таким, каким он должен быть".
"Без нее, - улыбнулся он, представляя весь мир через призму проблем, - души просто бы повысыхали, как бывшие степи, в которых теперь пустыня!".
Стоматолог Гриневич Сева, забыл, что у девушек женская логика. Непредсказуемая. Он получил, хоть какой-то, но шанс, и мог затаить дыхание. А у нее, как осадок, легло в глубине ощущение, что он покупает ее.
***
Задиристый, бесцеремонный с соседями, мамой, друзьями, - с квартирантами Алексей жил мирно. Муж и жена, 25 лет, вдвоем, художники-оформители, занимали вторую половину дома. Мать Алексея жила во флигеле, с другой стороны, который дверями выходил к половине, занятой сыном. Поэтому жизнь Алексея шла не перед глазами, а за спиной квартирантов. Худшего им, могло быть не видно, а лучшее каждый, при случае, сам. показать хотел бы. В легком хмелю, Алексея тянуло к соседям, и он заходил к ним, бывало. Не зная что делать -не гнать же хозяйского сына, его не гнали. С опаской, а после, привыкнув, что ничего тот плохого не делает, наливали ему. А что ему еще было нужно? Выпив, сразу он не уходил. Тут он как на островок заплывал, песчаный и теплый, - из круга привычного и надоевшего, в котором и не вода плескалась, а мутная жижа. В тяжелом хмелю, или трезвым, - на это он не решался, а так - бывал у художников-квартирантов.
- На жизнь ругался, наверное, да? - интересовался сотрудник уголовного розыска.
- В общем-то да, бывало. - подтвердил молодой глава семьи, - Но не ругался скорее - сетовал. Так будет точнее. Там, у себя, он гостей по углам разгонял, а здесь что-нибудь рассказать и услышать хотелось. Но, что интересного мы бы сказать для него могли? Приходилось ему…
- Интересно рассказывал?
- Нет, - переглянулись с усмешкой супруги. - Что там могло интересного быть?
- Буйного нрава, я так понимаю, был человек?
- Скорей, да…
- Значит, здесь откровенничал, так?
- Ну-у,. - художник припоминал, - не очень, пожалуй, он откровенничал. Все говорил о прошлом. Нет настоящего… Не было у человека…
- Вполне может быть. А о будущем? Может быть, собирался куда? Может, замыслы были? Пьяные ведь откровенны. Вспомните.
- Да, понимаем, но… - ну, нечего было сказать ни о будущем, ни, что-нибудь, о настоящем. "Жизнь прожита! - думал опер, -Нет человека, да как-то не очень и был, - если в жизни уже был прошлым…".
- Третьего марта, вы его видели, так?
- Да, - именно третьего. Третьего мы уезжали к родителям, на неделю. Ну, а с кем он там был?... Кто был у него - не скажем. Видите ж сами, живут они - с той стороны. Своя жизнь, мы и видеть ее не могли. Ну а теперь там вообще никого. Кому там появляться?
"Да уж: фонарик погас - мотыльки не слетелись... - хмуро подумал опер. - Ищи улетевшие связи!".
Он записал разговор. Дал прочесть. И, готовый уйти, спросил:
- Вы два года живете здесь?. И два года он к Вам ходил? Кого-то из тех, как у вас говорят, колоритного, Вы же могли заметить.
Встретившись взглядом с женой, как споткнулся, художник:
- Кирюха! - спросил он, - Ты помнишь?
- Да.…
- Слушайте! - оживился художник, - Мы преступление Вам раскроем! Был человек, которого он боялся. Был. Редко сюда приезжал, но Алексей от него, почему-то сбегал. Кирюха! - имя его или кличка, - не знаем На тех не похож: те по земле таскаются, этот -ходит! Прямо так, прочно. Собранный, самоуверенный. Приятного мало. Звериного больше. Вот, как Вы сказали - типаж колоритный! Сидел с Алексеем, когда-то, вместе. И Алексей говорил об этом. Они потом "повыступали" вместе, на воле, да Алексей прокололся и снова сел. Тот рассердился на это, страшно. И не простил, по-моему. Однажды тот человек пришел и в грубой форме, вытащил Алексея от нас. Ссора того, с матерью, вроде как, возмутила Кирюху. Дал Алексею затрещину. Вытолкал. И угрожал: "Убил бы! Убил тебя, Люха! Дождешься еще у меня, погоди!". А мы даже имя узнали: "Заткнись, - сказал он, - и помни: я для тебя не Кирюха, - Кирилл!".
- В последнее время когда он был здесь?
- Да, если честно, - не видели в этом году. Хотя, может, и был…
***
- Железо горячее не пылает в руках, а Эдуардович? - спрашивал по телефону начальник розыска.
- Есть немного, - признался следователь.
Он только что прочитал показания квартирантов. "Кирюха!" - взбодрился он. Из Сибири ответ не замедлил. Сибирь сообщала, что Жуляк Иван Петрович, в период убийства брата, по месту жительства не находился. Не допрошен, так как и в настоящее время, выехал на неопределенное время, и неизвестно куда. По месту работы - полуторамесячный отпуск. Неплановый, как считает его руководство. Материал будет направлен незамедлительно, по выполнении отдельного поручения.
- Ваня забегал "до"!
- Да вот именно - "до"!
- А чего он забегал до, и в бегах сейчас? И не знаем: вернется…
- Типун на язык! Но, там разбираться братчанам.
- Братчанам. А мама одна!
- Версия спит! - подытожил Владимир Иванович, - И будет спать, пока не ответят братчане!
- Но Кирюху мы здесь найдем.
- Ну конечно, найдем!
Круто судьба поступила с Анной Ивановной: один сын потерян, другой неизвестно где! Что за связь между ними? Злой рок?
Следствие обрело обрывки реальных нитей. Проверить их, перебрать, состыковать возможное, - и потянется нить в длину. Труд кропотливый, да разве работают в розыске те, кто считает иначе?
***
"Кропотливый и черный, нередко, - напрасный, труд. Серый - может еще допустимо сказать… Да ведь не равный, занятию светлоголовых читателей, способных распутать сюжет детектива еще до финальной развязки. Не равный: у практика нет ни главы, ни абзаца, ни строчки от автора. Автора нет! Опер свой детектив пишет сам, и в обратном порядке. Распутал - вписались строка или слово. И несть черновых вариантов! При этом развязка заказана жизнью и судьбами потерпевших. Она уже есть, нет всего остального: деталей, абзацев и строк. Нет сюжета, есть чистый лист. И потерпевшие - эти всегда есть, если есть преступление! Нет в преступлении смысла, если не будет таких". - довершал многогранную, пеструю гамму своих рассуждений, милиционер ППС.
Разницу между читателем, автором и розыскником, он обдумывал долго. Он ее понял, выверил все и всерьез. И пошел к руководству.
- Не занят ли часом? - спросил замполит из "трубы" райотделовской внутренней связи.
- Нет. И - на месте!
- Зайдет человек, - потолкуй с ним, Владимир Иваныч.
- О жизни?
- О деле! О жизни со мной говорят.
- Пусть идет. Кто такой?
- А ты не догадался? Нужны тебе люди…
- Угу! - уточнил Евдокимов, - Работники - вот кто мне нужен. А люди: сотрудники, штатные единицы… - он, вместо слова, мотнул головой. - Человек твой, он может, звездочку хочет? Узнай, да напомни, что есть и другие службы!
- Вот это ты выясни сам.