Вдруг Эмма Вячеславовна отпустила меня: что-то необычное привлекло ее внимание. Увиденное так поразило Эмму Вячеславовну, что у нее отвисла челюсть.
Я повернула голову по направлению ее взгляда и увидела на бульваре маму. Она шла под руку с мужчиной. Они о чем-то оживленно беседовали.
- С кем это Евгения? Батюшки-светы, а я и не знала, что у нее кавалер появился. Варя мне ничего не сказала. Постой, постой, кто же это такой?..
Меня это тоже слегка заинтриговало: дело в том, что я никогда не видела маму под руку с мужчиной. В музыкалке, где она преподавала, ее дразнили старой девой, хотя, разумеется, знали, что она была замужем и растит дочь. Просто дети очень наблюдательный народ.
Вдруг у меня закружилась голова и опять заныло внизу живота. Я поняла, что в капкане, что попала в зависимость от своей плоти. А ведь всего каких-то два дня назад я была свободна и счастлива. Увы, я не умела это ценить.
Я поплелась вдоль унылого серого забора, за которым находилась похожая на казарму моя родная школа. Я вспомнила, как весной на уроке физкультуры подвернула ногу и Славка приехал за мной на своем Росинанте. Он подхватил меня на руки и снес по ступенькам. На нас с завистью смотрели одноклассники и даже учителя. В тот день Славка ехал очень медленно, осторожно вписываясь в повороты. Прохожие тоже смотрели на нас, мне кажется, с завистью. Я была такой гордой и счастливой. Теперь же я испытывала к Славке что-то похожее на отчуждение. Да, я жалела его, но только разумом. Вероятно, все мои чувства были обращены к Арсену.
"Где мне искать его? - думала я. - Только не на Бродвее. Может, он спрятался в пещерах на Выселках? Вряд ли. Об их существовании знают даже не все из местных".
"Это тот нацмен ее убил… Рожа у него бандитская… Ревнивый ужасно…" - звучал в моих ушах голос Эммы Вячеславовны.
Я стиснула кулаки. Я поняла, что ревную Арсена к Жанке. К тому, что между ними было. Я чувствовала облегчение от того, что Жанку убили. Это было жестоко, но я ничего не могла с собой поделать.
- За матерью шпионишь? - услышала я над самым ухом голос Марго. - Считаешь, она не имеет права на личную жизнь?
Я повернула голову. Марго была не одна. Рядом с ней стоял потный лысый толстяк. Мне бросилось в глаза, что он едва достает Марго до уха.
- Я… я просто гуляю.
- Просто гуляешь? Нет, ты не просто гуляешь. - Марго скривила в ехидной гримасе свои малиновые губы. - Знакомьтесь, Борис Моисеевич, это моя… младшая сестричка Саша, - сказала она, обращаясь к толстяку. - Круглая отличница. А еще мечтательница и фантазерка. Но при всех вышеназванных достоинствах очень даже себе на уме. Как, между прочим, и я. - Толстяк взирал на меня из-под густых черных бровей. У него были противные маслянистые глазки. Потом он улыбнулся, выставив на всеобщее обозрение два ряда золотых зубов. - Твоя мамочка с Камышевским свиданничает, - сказала Марго. - Небось слышала про такого?
Еще бы я не слышала про Камышевского! Он был любимцем города. Вернее, его женской половины. Актер театра драмы и комедии. Герой-любовник. Поклонницы ждали его у подъезда. Мама и Камышевский… Нет, такое даже во сне не приснится.
- Не веришь? Вон они, на лавочке сидят. - Марго была возбуждена. - Этот пижон за ней целый месяц ухлестывал, а она носом вертела. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.
- Ваша сестра очаровательная девушка. Я приглашаю вас, девочки, в ресторан. Отметим наше знакомство шампанским и черной икрой. - Толстяк все улыбался мне. Его золотые зубы блестели в солнечных лучах.
- Нет, Борис Моисеевич, в ресторан втроем не ходят. - Марго взяла его под руку и потерлась щекой о его щеку. - Пошли скорей. А то я глупостей натворю. - Она засунула в рот два пальца и по-разбойничьи громко свистнула. - Эй, на бульваре! Только, чур, не целоваться, слышите?
Я еще никогда не видела Марго такой. Но меня это, признаться, мало волновало. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону Маяковской. Мне захотелось взглянуть на место, где произошла позавчерашняя трагедия, столь круто изменившая мою жизнь.
Жанка жила в угловой комнате в одноэтажном кирпичном доме, где, кроме нее, обитали еще две или три семьи. У Жанки был отдельный от соседей вход - его сделал еще ее покойный отец, слывший алкоголиком и дебоширом. Соседи не раз заявляли на него в милицию, а он, в свою очередь, мстил им всеми возможными способами: клал кучи перед их дверями, мочился в окна. Дверь он тоже прорубил им в отместку. Они не могли себе позволить поступить так же, потому что дом стоял на земле, принадлежавшей молокозаводу, и только его торцовая часть, где и располагалась комната Буяновых, выходила на ничейную территорию. Соседи сполна отомстили Жанкиному отцу, когда видели, как он, пьяный, спал в канаве в промозглую сырую ночь, и даже не подумали его разбудить. Буянов умер от воспаления легких.
Вокруг не было ни души. Я зашла со стороны единственного окна, прижалась носом к нагревшемуся на солнце стеклу.
Моему взору открылся жуткий бардак. Постель скомкана, из-под съехавшего матраца видна металлическая сетка. На полу пустые коробки и какие-то бумажки. Возле платяного шкафа валяется кверху ножками табуретка.
"Они спали на этой кровати, - невольно подумала я. - Он занимался с ней тем же, чем позапрошлой ночью со мной…"
Мне в лицо ударила кровь, подогнулись колени, когда я вспомнила, что он творил со мной позапрошлой ночью. Какой стыд…
Я уселась в пыль под окном и спрятала лицо в ладонях. Не помню, сколько времени я так просидела.
- Что ты здесь делаешь?
Я подняла голову. Это был дедушка Егор, в белой кепке и с бидоном в руках.
- Пришла к подружке, а ее нет дома. - Я нагло смотрела дедушке в глаза. - Боюсь, она не скоро придет.
- Понятно. - Дедушка кашлянул. - А меня Варечка за квасом послала. Ваш город, похоже, пьяные мужики строили - пойдешь направо, выйдешь налево. Ну а прямо пойдешь, непременно в забор упрешься. Ты не знаешь, как эта улица называется?
- Маяковского.
- Ага. - Дедушка снова кашлянул в кулак. - Пошли, пока нас дома не хватились. Что-то не нравится мне здешний пейзаж. Сам не пойму, в чем дело.
Я встала и послушно поплелась за дедушкой Егором, прячась в его прохладной тени. Я думала о своем, а он шел не оборачиваясь. Так мы и подошли к нашему забору.
- Что, воспользуемся твоей лазейкой? - Дедушка подмигнул мне, наклонился, отодвинул доску и в мгновение ока оказался в саду. Я последовала его примеру. Когда я поняла, что юбка зацепилась за гвоздь, было поздно сокрушаться. Дедушка успокоил меня. - Заклею нитроклеем, - сказал он, рассматривая дырку. - Никто ничего не заметит, а мы им не скажем, верно?
Он подмигнул мне и бодро взбежал по ступенькам веранды.
* * *
- …Она все поймет. К чему тебе разыгрывать эту дешевую оперетту?
Это была Марго.
- Но как мне быть? - Я узнала мамин голос, хотя он показался мне каким-то чужим. - Я не могу сказать ей об этом в открытую.
Я затаилась, слившись со стволом ореха. Мама и Марго сидели на веранде. Очевидно, они вышли на нее, пока я ходила в крольчатник. Так или иначе, путь в дом был отрезан.
- Любишь кататься - люби и саночки возить. - Марго ненатурально рассмеялась. - Ну, и как этот Эдвин тебя прокатил? С бубенцами?
- Его зовут Эдуард. Ты это прекрасно знаешь.
- Да, моя дорогая сестричка. "За счастьем не гонись дорогою окольной…" - фальшиво пропела Марго начало выходной арии Сильвы.
- Я тебя не понимаю. С какими бубенцами?
- Не прикидывайся убогой. Секс - это звучит гордо. Нужно уметь читать классиков между строк.
- Какие глупости! - Мама смутилась. - Я хочу сказать, это не самое главное в любви.
- В любви? А кто говорит о любви? Неужели этот самозванец осмеливался признаваться в любви вдове румынского…
- Ты ревнуешь. Он тебя отверг.
- Меня нельзя отвергнуть, повергнуть и так далее. Потому что я Манька-встанька. Ясно тебе? К тому же отверженная от рождения. Это ты у нас законнорожденная Ветлугина, владетельная особа, единственная наследница старого графа.
- Ты же прекрасно знаешь, папа завещал мне дом, еще когда тебя на свете не было.
Я уловила в голосе мамы виноватые нотки.
- Я все знаю. Граф далеко не всегда был уверен в своей неотразимости, поскольку от импотенции не застрахованы даже люди голубых кровей. Но он был достаточно умен, чтоб предвидеть: рано или поздно графиня падет в объятия простолюдина.
- Как ты можешь говорить подобное о собственных родителях? Ты совсем распустилась в последнее время.
- Хочешь сказать, с тех пор, как переспала с Камышевским? - Марго спросила это визгливым - истеричным - тоном. - Успокойся, у нас с ним ничего не получилось. Твой Эдвин не умеет пользоваться бубенцами, я же, как и все современные женщины, признаю только безопасный секс. Люблю расслабиться, ясно? Это вы, фантазеры, в вечном напряжении живете.
- Дядя Егор услышит и Бог знает что о нас с тобой подумает, - тихо сказала мать и вздохнула.
- Пускай послушает. Меньше воображать будет. Небось думает, он один такой талантливый, а тут тебе целая труппа высокоодаренных актеров.
- Ритка, ты врешь, что у тебя что-то было с Камышевским. - В голосе мамы звенели слезы. - Да, я видела, как ты вешалась ему на шею. Только он словно сквозь тебя смотрел.
- По-простому это иначе называется. Знаешь как? Он раздевал ее своим взглядом.
- Глупости. Эдуард очень чистый человек. Такие не могут одновременно спать в двух постелях. Он показывал мне свой дневник - там на каждой странице по десять раз упоминается мое имя.
- Умираю от зависти. Пошлой, избитой, банальной, сентиментальной зависти.