Джаза честно попыталась разбудить меня, уходя в душ, а потом еще раз - уходя на завтрак, однако толк у нее вышел, только когда она вернулась в комнату, чтобы взять виолончель и отправиться на урок музыки. Я вывалилась из постели, когда она выволакивала за дверь огромный черный футляр.
Не я одна припозднилась по случаю субботы. Я уже выработала приемчик: с вечера перебросить юбку и блейзер через спинку кровати, утром остается только схватить чистую блузку, натянуть юбку, туфли и блейзер и соорудить на голове нечто, хоть отдаленно напоминающее прическу. Душ я принимала по вечерам и, как и Джаза, начисто отказалась от косметики. Бабушка пришла бы в ужас.
В общем, через пять минут я уже была готова и летела по булыжной мостовой в учебный корпус. Кабинет истории искусств представлял собой одну из огромных светлых студий на верхнем этаже. Я села за стол. И все еще выковыривала сонки из углов глаза, когда Джером опустился на соседний стул. Впервые я оказалась в классе с другом, в чем, впрочем, не было ничего удивительного, поскольку друзей у меня на тот момент было ровно две штуки. Из всех моих соучеников Джером выглядел в форме особенно нелепо - уж всяко нелепее всех старост. Особый галстук (у старост полоски на галстуках были серыми) съехал на бок и почти развязался. Карманы блейзера оттопыривала всякая всячина - телефон, ручки, блокноты. Прическа неряшливая - но в симпатичном смысле, подумала я. Похоже, он остриг свои непокорные кудри ровно до позволительного уровня, а может, и на сантиметр длиннее. Они закрывали уши. И сразу было видно: встав с постели, он просто тряхнул головой. Глаза у него были быстрые, он постоянно сканировал ими пространство.
- Слышала? - спросил он. - Сегодня утром, около девяти, обнаружили очередное тело. Опять Потрошитель.
- Доброе утро, - отозвалась я.
- Доброе. Ты послушай. Вторую жертву Джека Потрошителя в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году обнаружили на задворках дома на Хэнбери-стрит, в саду, рядом со ступенями, в пять сорок пять утра. Дома давно нет, но на том месте, где он находился, нынешней ночью дежурила куча полицейских. Убитую нашли рядом с пабом, который называется "Цветы и стрелы", - за ним расположен садик, очень похожий по описанию на тот, где произошло первое убийство. Вторую жертву тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года звали Энни Чэпмен. А нынешнюю - Фиона Чэпмен. Ей нанесли точно такие же раны, как и Энни Чэпмен. Разрез на горле. Вспоротый живот. Внутренности вытащены и переброшены через плечо. Желудок положен на другое плечо. Убийца извлек мочевой пузырь и…
Тут вошел преподаватель. Из всех, кого я уже успела перевидать, он выглядел самым нестрашным. Все наши преподаватели ходили в пиджаках или в галстуках, а преподавательницы - в платьях или строгих юбках и блузках. Марк (так он представился) был в простом синем свитере и джинсах. Судя по виду, ему было тридцать с небольшим, и у него были черепаховые очки.
- В полиции этого уже даже не отрицают, - тихо сказал Джером, прежде чем Марк успел открыть рот. - Мы имеем дело с новым Потрошителем.
На том и началось занятие по истории искусств. Марк работал реставратором в Национальной галерее, а по субботам преподавал в нашей школе. Он сообщил, что начнем мы с голландского золотого века. Раздал нам учебники, каждый из которых весил примерно как человеческая голова (по моим прикидкам; после всех этих разговорчиков о Потрошителе в мысли лезли сравнения с частями тела).
Я сразу же поняла, что, хотя мы занимаемся "творческим и духовным развитием", речь идет не просто о том, чтобы убить три часа, которые мы бы в противном случае проспали или проваландались за завтраком. Это был нормальный урок, как и любой другой, и многие из присутствовавших (Марк сам задал этот вопрос) собирались сдавать выпускной экзамен по истории искусств. Так что и тут придется соответствовать.
Были и хорошие новости: Марк сказал, что иногда мы будем по субботам ходить в Национальную галерею и смотреть картины. Правда, не сегодня. Сегодня мы посмотрим слайды. Трехчасовой показ слайдов - это не так ужасно, как кажется, если он сопровождается достаточно интересным рассказом человека, который явно любит свое дело. И вообще, живопись - это мое.
Я приметила, что Джером - любитель конспектировать. Он глубоко уселся на стул, вытянул руку и быстро писал крупным, вольным почерком; глаза то и дело перебегали со слайда на страницу. Я попробовала ему подражать. Он делал примерно по двадцать заметок по каждой картине, записывал по несколько слов. Время от времени локоть его касался моей руки и Джером бросал на меня взгляд. Когда занятие закончилось, мы вместе пошли в столовую. Джером возобновил разговор с прежней точки.
- "Цветы и стрелы" здесь недалеко, - сказал он. - Нам нужно туда сходить.
- Нам?..
Да, я уже знала, что многие ученики Вексфорда могут легально употреблять алкоголь, поскольку им исполнилось восемнадцать. Я знала, что без походов в пабы здесь не обойдется. Но я никак не ждала получить туда приглашение, тем более от старосты. И еще, он что - зовет меня на свидание? Разве место преступления подходит для свидания? Сердце стукнуло и тут же вернулось в норму от следующих его слов.
- Мне, тебе и Джазе, - сказал он. - Ты должна уговорить Джазу пойти, а то она распсихуется. Считай, что ты теперь за нее отвечаешь.
- А, - сказала я, старательно скрывая разочарование. - Понятно.
- До ужина я дежурю в библиотеке, а потом сразу и двинем. Согласна?
- Конечно, - ответила я. - Ну… в смысле, у меня нет других планов.
Он сунул руки в карманы, переступил с ноги на ногу.
- Ну, мне пора, - сказал он. - Только не говори Джазе, куда мы идем. Просто скажи - в паб, ладно?
- Ладно, - ответила я.
Джером церемонно поклонился всей верхней половиной тела и зашагал в библиотеку.
9
Не требовалось ума, чтобы сообразить, что Джаза не воспылает желанием тащиться вечером на место преступления. Она, говоря на местном языке, была нормальным человеком. Когда я вернулась, она сидела за своим столом и жевала бутерброд.
- Прости, - сказала она, поворачиваясь мне навстречу. - Задержалась на уроке виолончели и поленилась идти в столовую. По субботам я иногда лакомлюсь бутербродиком или пирожным.
"Лакомиться" - это такой джазаизм, они мне очень нравятся. Для нее любое дело - маленький праздник. Печенье или чашка горячего шоколада - уже лакомство. Она умеет радоваться пустякам. Даже мой "Чиз-виз" превратился в лакомство. И стал от этого только вкуснее.
На кровати у меня что-то попискивало. Я так пока и не привыкла к звукам, которые издавал мой английский телефон. Собственно, я частенько забывала взять его с собой, потому что мне почти никто не звонил, разве что родители. По плану они сегодня утром должны были прибыть в Бристоль. Эсэмэска оказалась от них. Перезвонив, я расслышала тревожные нотки в мамином голосе.
- Мы считаем, что на выходные ты должна уезжать в Бристоль, - сказала она, едва покончив с приветствиями. - По крайней мере, пока они не разберутся с этим Потрошителем.
Хотя Вексфорд и оказался дурдомом, уезжать отсюда мне совсем не хотелось. Собственно, мне стало ясно, что если я уеду хоть ненадолго, то пропущу какие-то важные вещи - те самые, которые нужны, чтобы приспособиться и продержаться до конца года.
- По субботам с утра у меня занятия, - ответила я, - потом обед. А до Бристоля ведь добираться несколько часов? Так что я буду приезжать в субботу вечером, а в середине дня в воскресенье мне уже ехать обратно… а мне ведь нужно делать уроки. Кроме того, я должна каждый день играть в хоккей, а поскольку я этого не умею, мне понадобятся дополнительные тренировки.
Джаза не поднимала головы, но я сознавала, что она слушает. Через десять минут мне удалось убедить родителей, что они плохо придумали, однако мне пришлось поклясться всем, что есть на свете, и всем, чего нет, что я буду осторожна и никогда ни за что ни под каким видом ничего не стану делать одна. Потом они рассказали про бристольский домик. Предполагалось, что я увижу его в середине ноября, на длинных выходных.
- Предки переживают? - осведомилась Джаза, когда я повесила трубку.
Я кивнула и села на пол.
- Мои тоже, - сказала она. - Тоже хотят, чтобы я приезжала домой, только вслух этого не говорят. Да в Корнуолл и не наездишься. Впрочем, в Бристоль тоже. Так что ты права.
От ее слов мне немного полегчало. Сама того не зная, я сказала правду.
- У тебя какие планы на вечер? - спросила я.
- Собиралась посидеть дома над сочинением по немецкому. А еще мне надо бы позаниматься музыкой, хоть несколько часов. А то я сегодня на уроке совсем опозорилась.
- Если хочешь, - сказала я, - сходим куда-нибудь. Например, в паб. С Джеромом.
Некоторое время Джаза жевала прядку волос.
- В паб? С Джеромом?
- Он попросил меня попросить тебя пойти с нами.
- Джером попросил тебя попросить меня сходить с нами в паб?
- Сказал, чтобы я тебя обязательно уговорила, - объяснила я.
Джаза развернулась на стуле и улыбнулась от уха до уха.
Я так и знала, - сказала она.
- Джаза и Джером, как я поняла, давно флиртовали друг с другом и вот выбрали меня в этакие наперсницы. Если уж мне выделили такую роль, придется ее играть. Или, по крайней мере, изображать притворный энтузиазм.
- Итак, - сказала я. - Что там у вас с Джеромом? Выкладывай.
Джаза склонила голову к плечу и стала похожей на птичку.
- Нет, - сказала она со смехом. - Не надо на меня наезжать. У нас с Джеромом? Ну. я к нему хорошо отношусь, но мы просто друзья. Нет. Он хочет пойти с тобой.
- Чтобы попросить меня пойти с ним, он просит меня попросить тебя пойти с нами?
- Вот именно.