Дороти-Энн сделала то же самое. Ее глаза недоверчиво округлились. Увидеть отца во плоти и крови было не просто чудом. Хотя она и жила с ним под одной крышей, их пути редко пересекались. Девочка была слишком мала, чтобы понять, что это не случайно, но в отличие от нее многие дети ежедневно видели своих отцов, а ее отец старался по возможности избегать встреч с ней. Откуда было знать малышке, что, нанимая Нэнни, Генри Хейл сказал ей, что в ее обязанности будет входить не столько забота о ребенке, сколько роль сторожа. Он объяснил гувернантке, что хочет видеть свою дочь так редко, насколько это вообще возможно. Нэнни все это очень не понравилось, но, увидев нежное личико Дороти-Энн, похожей на эльфа, она не нашла в себе сил отказаться от места. Ребенку явно был нужен кто-то рядом.
Хотя Дороти-Энн и огорчалась из-за постоянного отсутствия отца, к счастью, его поведение не казалось ей странным, потому что ничего другого она никогда не знала. Девочка просто любила его всем своим маленьким сердцем и не задавала никаких вопросов. Для нее Генри Хейл был самым красивым мужчиной на свете. И сейчас, когда она смотрела на него через комнату, ее переполняла любовь к нему.
- Папочка! - взвизгнула Дороти-Энн и побежала к нему по темно-синему ковру. Ее ручонки обхватили его за ноги, и малышка повисла на отце.
Генри тяжело вздохнул и словно сжался. Он крепко прижал руки к бокам, его лицо потемнело. Он посмотрел на бабушку.
- Это и есть свидание за ленчем? - спросил он недоверчиво.
Элизабет-Энн вздернула подбородок.
- Да, Генри, - подтвердила она. - Следует ли мне напомнить тебе, что сегодня день ее рождения? - Глаза Элизабет-Энн с вызовом смотрели на внука.
Но он не моргнув встретил ее взгляд.
- Смогу ли когда-нибудь об этом забыть? Сегодня пятая годовщина…
- Генри! - В голосе Элизабет-Энн слышалось предупреждение, и это заставило его замолчать. Она подошла к Генри, обняла Дороти-Энн и увела ее от отца. - Будь умницей, дорогая, подожди нас в приемной вместе с Нэнни и миссис Голдстайн, - попросила Элизабет-Энн правнучку напряженным голосом, ведя ее к дверям. - Нам с твоим отцом надо кое-что обсудить наедине. Это займет всего минутку, обещаю тебе. - Элизабет-Энн постаралась улыбнуться. Ей оставалось только надеяться, что малышка не увидит, насколько фальшива ее улыбка.
Личико Дороти-Энн вытянулось. Она не могла до конца понять, что происходит, но чувствовала, как напряжена прабабушка. А этого девочка никогда раньше не видела.
Узенькие плечики Дороти-Энн опустились, когда она вышла из комнаты, и дверь за ней закрылась. До нее донеслись гневные голоса. Дороти-Энн беспомощно посмотрела на Нэнни, сидящую на одном из вышитых кресел перед столом миссис Голдстайн. А секретарша яростно стучала по клавишам сверкающей красной машинки, явно пытаясь, хотя и впустую, заглушить тирады, доносящиеся из кабинета Элизабет-Энн.
- Черт побери, бабушка! - резко заговорил Генри Хейл. - Неужели ты не можешь не вмешиваться? Неужели ты все время будешь совать нос в мои дела?
- Ты мой внук, - спокойно возразила Элизабет-Энн. - А Дороти-Энн - моя правнучка. Кроме того, она еще несовершеннолетняя, и кто-то должен защищать ее интересы. Мне кажется, мне не стоит напоминать тебе, Генри, что она еще и твоя дочь. Твоя дочь, на которую ты совсем не обращаешь внимания.
- Ты думаешь, я этого не знаю? - Генри, обычно холодный, собранный исполнитель, совершенно потерял контроль над собой. Его лицо покраснело, а жилы на шее рельефно проступили и напряглись. - Да как ты смеешь стоять здесь и говорить мне, кто мой родственник, а кто нет? - проорал он. - Как ты смеешь указывать мне, как я должен обращаться с этим ребенком? Я так полагаю, ты сейчас попытаешься мне сказать, что я должен простить ее и все забыть, так ведь? После всей той боли, что она мне причинила, после того как она разбила мне сердце?
Элизабет-Энн была разгневана, но не могла позволить себе такую роскошь, как поддаться эмоциям.
- Генри, - заговорила она, - то, что случилось, трагедия, но в ней нет вины Дороти-Энн, и ты об этом знаешь. Если кого и можно ругать, так только Анну. Доктор предупреждал ее, но она игнорировала его совет. Жена ведь даже не сказала тебе, какой опасности подвергает себя.
Генри резко взмахнул рукой и отвернулся.
- Не могу поверить, что ты можешь говорить такое, - с гневным отвращением произнес он.
- Что ты хочешь сказать?
- Как ты можешь говорить подобным образом об Анне… Осуждать ее! Ты ведешь себя так, словно она ничего не значит, словно ты думаешь только об этом ребенке!
- Только девочка теперь и имеет значение, Генри, - грустно отозвалась Элизабет-Энн. - Она твоя дочь и моя правнучка. Дороти-Энн - наше живое наследство. Все остальное принадлежит вчерашнему дню. А Дороти-Энн - день сегодняшний. Малышка - это все, что мы имеем. Не упусти этого, Генри, не надо жить прошлым. Что ушло, то ушло. Тебе придется оставить прошлое позади.
- Ну конечно. - Внук горько засмеялся. - Целовать ее на ночь. Рассказывать сказки. Баловать.
- Да, Генри. Именно это я имею в виду.
- Никогда, - прозвучал ледяной ответ. - И… я ничего не могу с этим поделать.
Ужасные слова, произнесенные со странной горячностью, обнажили неприятную правду. Элизабет-Энн покачала головой и поджала губы. Ее ошеломило сознание того, что Генри никогда не изменится. Он не может сделать этого. Внук не просто игнорировал свою дочь, не просто оставался к ней равнодушен, он ненавидел ее. После смерти Анны пораженный горем Генри настолько "накрутил" себя, что в его сознании Дороти-Энн превратилась в своего рода злодейку. И теперь он цеплялся за эту мысль, ставшую основой его душевного здоровья. В этом был смысл его жизни. Не найдя в себе сил взглянуть правде в лицо, не смирясь с потерей, Генри мог жить, только переложив на кого-нибудь вину за случившееся, на бесчеловечного дьявола. Этим дьяволом он считал свою дочь.
И теперь Элизабет-Энн поняла почему. Для Генри Дороти-Энн стала не только символом смерти, но и живым свидетельством того, что он тоже смертен. Генри считал себя непобедимым, способным ответить на любой вызов. Но ту битву, которая действительно имела значение, он проиграл, и проигрыш низвел его до уровня простого смертного. Смерть победила, и в этом он винил ребенка.
- Генри, - мягко попросила Элизабет-Энн. - Неужели ты не можешь забыть прошлое?
- Забыть? - недоверчиво переспросил он. - Забыть. - Внук снова повернулся к ней, но в его глазах горел такой огонь, что женщина испугалась. У нее не осталось больше сил бороться с ним. - Запомни только одно, бабушка, - прошипел он. - Ты можешь натягивать вожжи здесь, но я не позволю тебе командовать в моем доме. Твоя власть кончается здесь, в корпорации "Отели Хейл". Моя жизнь принадлежит только мне. - Генри развернулся и направился к двери. Уже держась за ручку, он холодно закончил: - И раз уж этот ребенок существует, можешь забрать его себе. Я бы предпочел никогда больше девчонку не видеть.
С этими словами Генри вышел, стрелой пролетел через приемную и даже не оглянулся.
Элизабет-Энн закрыла лицо ладонями. Она выглядела ужасно старой, словно все прожитые годы неожиданно обрушились на нее.
Дороти-Энн вертела головой, оглядываясь по сторонам, смущенная таким уходом отца. Она посмотрела на Нэнни, но ха стоически хранила безучастное выражение на лице. Миссис Голдстайн продолжала печатать, словно пытаясь продемонстрировать, что не случилось ничего необычного.
Наконец Нэнни встала с дивана.
- Пойдем, дорогая, - нежно сказала она, беря Дороти-Энн за руку. - Мы можем снова войти к прабабушке.
Они вместе направились в кабинет к Элизабет-Энн. Но, бросив взгляд на пожилую женщину, Нэнни нахмурилась и выпустила руку девочки. Элизабет-Энн нетвердо покачивалась, потом начала медленно падать. Гувернантка кинулась вперед, старясь подхватить ее. Нэнни уложила пожилую женщину на пол и расстегнула узкий воротник блузки.
Обернувшись, она крикнула:
- Миссис Голдстайн, срочно вызовите "скорую"!
В приемной стук пишущей машинки резко оборвался. Миссис Голдстайн вскочила со стула. Выглянув из-за двери, она прижала руку к груди и, не теряя ни минуты, бросилась к телефону.
Дороти-Энн спокойно стояла у двери, разные картины вихрем проносились у нее в голове. Она не знала, что произошло, понимала только, что ее прабабушка и папа серьезно поругались.
И вот теперь ее прабабушка неподвижно лежит на мягком синем ковре.
Дороти-Энн стало невыносимо страшно, ее бил озноб, и она тихонько заплакала.
3
Пока они дожидались приезда "скорой", миссис Голдстайн не отходила от телефона. Элизабет-Энн не случайно наняла Натали Голдстайн, годами тренировала ее и платила по-королевски - пятьдесят пять тысяч долларов в год. Она считала, что это не так уж и много за те услуги, которые могла оказать ее секретарша. И именно сейчас миссис Голдстайн доказывала, на что она способна.
Первым делом она позвонила терапевту, многие годы лечившему Элизабет-Энн, доктору Вартану Дадуряну. Тот не стал попусту тратить драгоценное время.
- Сделайте так, чтобы ее отвезли в клинику Колумбийского университета. Я встречу вас там. - И он повесил трубку прежде, чем миссис Голдстайн успела поблагодарить его.
Потом попыталась найти Генри, но тот оказался куда более крепким орешком, чем она предполагала. За те несколько минут, что прошли после того, как он молнией вылетел из кабинета Элизабет-Энн, Генри успел уже покинуть здание.
- Он отправился на ленч. И, насколько мне известно, у него не назначено никаких встреч после обеда, - сообщила его секретарь Руби Шейбер. - Я не знаю, когда он вернется.