B купе, с Лерой, я потерялаконтроль над собой. Ирочка, я потеряла рассудок. Она не толькотрогала меня руками, но стала целовать меня, и уже в эти мгновенияя почувствовала приближение необычайного удовольствия, отказатьсяот которого было не в моих силах. И я отрешилась от всего другого,от прошлого, от будущего, от последствий. Просто я жила этойминутой и не могла ею не жить. Потому что она была совсем новой,совсем другой. Потому что она отличалась ото всех остальных минут.Потому что другие минуты в какой-то степени принадлежали мне, аэтой – принадлежала я. Впервые я наслаждалась тем, что с меняснимают бельё, обнажая всё... всю меня. Впервые было всё. Я хочусказать, что такого сильного, настоящего, такого безрассудного, безкапельки разума, такого плотского у меня не было никогда. Ирочка, уменя не было такого с Колей! Понимаешь? A с Лерой... Лера научиламеня плотской любви. С Лерой я узнала... предел. И теперь я в пленуу этой страсти и ничего не могу поделать с собой. Всё. Всё, Ирочка.Теперь ты ненавидишь меня.
Утром я пробудилась от гвалта,носившегося по перрону. И сразу всё вспомнила. Что было. И чтобудет мой перрон. И как я тогда? И стало страшно. И я ещё долгопряталась под одеялом. От пространства за спиной, пронизанноговчерашним сном наяву. От жизни, так громко и гадко бормочущей итопочущей за стенкой вагона. От жизни, врывающейся в купе вместе сутренним солнцем. От Леры. Когда я начинала думать о Лере, я немогла чувствовать и думать плохо, я чего-то боялась. Сейчас мнекажется, что я боялась потерять её. Когда вагон снова поплыл, яуслышала, как кто-то вошёл и присел возле меня. Я ощутила её рукуна голове, и во мне что-то прорвалось. Я бросилась к ней на грудь иразрыдалась как девчонка.
Ирочка, я люблю её. Я часто бываю унеё. Но я люблю и Колю. Я так жалею его. Он ничего не знает. Этотак мучительно. Что же делать, Ирочка?
Ирочка, родничок мой, спасибо, чтовыслушала меня, я знаю, ты выслушала. Спасибо за всё. Я прощаюсь ипрошу прощения.
C любовью ко всем вам, Лида".
* * *
Коля отбросил письмо. Прочь! Прочь!Прочь – ей! Прочь отсюда! Его душа отринула прощение. Он отвергчеловека, написавшего эти строчки. Он отказался от Лиды.
– Коля, куда же ты?
A он и сам не знал, куда он теперь.Ему хотелось одного – отвергнуть себя. Лидиного. Любящего.
Куда?.. Какая-то детская привычка,вдруг пробудившаяся от долгого летаргического сна и не ведавшая отечении времени, привела его на трамвайную остановку, затащила ввагончик и приткнула к окну, которое через мгновение превратится вэкран. И побегут кадры. И трамвай со своим кино унесёт мальчика отего печалей и обид...
Коля прильнул к стеклу, запылённомуи треснутому. И закрыл глаза, чтобы спрятаться от соблазна выбитьего вместе с этой дразнящей раной. Мгла в одно мгновение слизалаявь, оставив ему лишь её сизые следы. Ещё мгновение, и сизый следналился кровью – это сквозь мглу просочилась жизнь... в виде знакажизни, изымающего жизнь из жизни, в виде кровавой раны, котораястала расти и шириться. Из глубины её вышла Лида, с письмом в руке.Она стала читать. Для него. Её губы беззвучно шевелились. Но Колявсё понимал. Это были те самые слова. Слова, заставляющие его тозахлёбываться от слёз жалости, то задыхаться от ненависти, тоцепенеть от безысходности... Лида простёрла к нему руки: "Коля,прости". Он не мог больше выносить свидания с Лидой. Он не могбольше терпеть муку непрощения...
Ночь поглотила Колю. Он плёлся поулицам. По какой-то инерции. Промокший и жалкий. Насквозьпронизываемый Лидиными словами и ледяными струями. И поглощаемыйсумасшествием.
Неожиданно Коля остановился: передним за сеткой дождя выросла груда лохмотьев. Поверх неё выплылоподобие человеческого лица. Лохматое и уродливое. "Что-то знают этиглаза, – почудилось Коле. – Всё знают". Лохмотья подпрыгнули,забегали и заплясали вокруг него. Туловище, конечности и языкпустились в непристойную пантомиму. Они выковыривали... плевок изслов, вонь из воздуха, блядь из чулок, дырку из сущего. Коля, сжавкулаки, бросился на бродягу. Водяные струны лопались и взрывалисьпод его ударами. Не удержавшись на ногах, он провалился впустоту... Наглый хохот случайных зрителей, молодых, весёлых идовольных, отрезвил его. Он поднялся из лужи. Подставил лицо дождю.И ушёл за дождевые кулисы...
Сон ненадолго избавил Колю отжизни.
– Простите. Прощайте.
– Не забудь про бутерброды. (Глупо,но не о Лиде же говорить ему на дорогу.)
Дорога. Та самая, про которую словаЛиды. Слова, приговорившие его стать тенью Лиды.
Здесь она вышла из автобуса. Там –железнодорожный вокзал. Она шла по этому тротуару. Всего месяцназад. "И ещё это пекло". Тогда солнце грело сильнее. Зачем онстоит в билетную кассу? У него же есть обратный. На мгновение Коляпобедил Лидину тень в себе и вышел из очереди. Но она сноваовладела им. Ноги, повинуясь гипнотическим строчкам, привели его вскверик. Он сел на скамейку. Ту самую, из письма. За месяц онапоблёкла. Что за бутерброды приготовила Ира? "Купила нехитруюбулочку на вокзале и пакетик молока. Съела всё с аппетитом".Ирочкины бутерброды полетели в урну. Повезло нищей старухе. (Недай Бог, чтобы так повезло иному). Коля сорвался с места. Навокзал! Туда, где много людей. И много слов. Других слов.
– Лида! Лидочка!
Коля вздрогнул и замер. "Это меня?"Оглянулся. Это маленькую девочку позвала мама. Он смотрел надевочку. Её лицо улыбнулось ему. Лида. Лидочка.
Вагоны все похожи. И купе всепохожи. Но в этом была тень Лиды. Она забилась в угол. И ждала...Леру...
– Граждане пассажиры, поездотправляется. Просим провожающих покинуть вагоны.
Граждане пассажиры, человек сходитс ума. Просьба – не хлопать в ладоши.
Стрелка на часах отсчитываласекунды... Колёса поезда отмеряли пространство... Для чегопридуманы тени людей? Чтобы вечно подсматривать и сходить сума?
Невыносимость оставаться теньювытолкнула Колю из купе. За окном всё бежало. Кроме ночного неба.Оно подчинялось другим законам. Оно спокойно созерцало иразмышляло.
По коридору пронеслась прохлада.Что-то сбоку поманило его. Он повернулся: за стеклом в конце вагонаему сигналил руками знакомый бродяга. Коля не смог не пойти. Гдеон? Где? Почему дверь из тамбура наружу открыта? A! Он опятьпрячется в ночи.
"Ирочка, у меня не было такого сКолей! Понимаешь?"... "Но я люблю и Колю. Я так жалею его... Я такжалею его".
Не надо! Не надо жалости! Коляподошёл к краю. Остервенелый ветер стеганул его по лицу. Встречный!Встречный поезд. Ближе. Ближе. Коля ещё раз посмотрел вдаль. "Лида!Лидочка!" Откуда там это лицо? Зачем там эта девочка?
Тишину разорвал грохот встречного.И звериный рёв человека...
Тамбур летел в ночном небе. Наполу, прислонившись к стене, сидел Коля. B его глазах отражалисьзвёзды. И лицо девочки, по имени Лида... Завтра на перроне тёткибудут продавать цветы. Летние, недорогие. И всегда дорогие...
Историяпятая
Лёгкий рассказ
Кап... кап... за окном... Никак...никак... за окном, если с улицы лицом – к лицу за стеклом... Кап...кап...никак... не правда – как-то не так...
Он подошёл к окну... Просто так...Просто весна... Просто как-то не так...
Господи, кто это?! ЛарисаРомановна?!
Всё мгновенно куда-то исчезло: изыбкая забывчивость времени, и клок хрустально-слезливогопространства, и колкий каприз души. Остались только ниоткудаворвавшееся клокотание сердца в его опустошённом сознании и ЛарисаРомановна (если это не сон) среди пустынной улицы.
Нет!.. нет!.. Это не сон! И надочто-то предпринять. Бежать за ней!.. Кричать!.. Остановить!..Увидеть её лицо!.. Он примёрз к окну и онемел... Там, за окном,была Лариса Романовна. Мгновение... ещё мгновение... Она уйдёт!..Что-то запредельное подняло его к форточке, заставило вырвать её изотупевшей глухонемой пустоты и выкрикнуть пронзительным криком:"Лариса Романовна!", потом спрятаться изумлённым дикарём за штору иследить.
От неожиданно разразившегося еёименем воздуха Лариса Романовна вздрогнула. Остановилась иобернулась.
Она. Её лицо. Её не изменившееся заэти годы лицо. Желанное лицо его мучительных ночных грёз. Её глаза,вожделенные повелители и пожиратели его счастья и стыда. Удержать!Удержать это лицо, эти глаза. Ну постойте же! Не уходите! Хотьнемного! Хоть ещё несколько секунд!
Лариса Романовна удивлённоулыбнулась голосу пустоты, вопросительно пожала плечами, как бы вответ, улавливая каким-то чутьём, что пустота всё-таки одушевлена,помешкала и... ещё раз осмотрелась, ещё раз показала своё лицо("спасибо вам!") и ушла.
Оцепеневшая штора вдругшевельнулась, заёрзала и затрепетала, прикрывая собою плачущегочеловека.
Кап... кап... за окном... Как-то нетак... за окном, если с улицы лицом – к лицу за стеклом...
* * *
Она вошла в класс. Энергично. Навысоких каблуках. B сиреневом платье. C букетом красных роз икартаво журчащих немецких слов, наполнивших своим свежим ароматомпривычную комнату. С красивой кривизной рта и кричащей краскойгуб, заставивших его губы невольно и как-то особо прильнуть друг кдругу.
Розы... "Welche schöne Rosen!" Онилегли под её словесный аккомпанемент и хруст слюдяной сорочки нагладкую поверхность стола, коснулись своими головками причудливыхполированных отражений и замерли в удивлении... Платье... Это былоне просто платье на педагоге женского пола. Это была мягкая, нежнаясирень, оберегающая обворожительное естество женщины иподчёркивающая её не6езразличие к жизни... Туфельки. Накаблучках... Они обнимали своими ремешками с пряжками предметысвоего обожания, обтянутые эфемерным туманцем телесного капрона,добавлявшего капельку элегантности её упругим икрам.