- Гриб червивый, - не вытерпел Никита, - разве поп может в вожаках быть!
- Святой, - тряслись в страхе отшельники, - за всех с богом беседует!
- Без еды и пищи живет, век молитвой кормится...
Артамошка заглянул в пещеру-яму старца. Из нее несло могильным запахом и сыростью. В стороне стоял грубо сделанный сосновый гроб, на кромке его теплилось жиденькое пламя восковой свечи, в изголовье лежала древняя иконка. Артамошка просунулся в пещеру и за гробом увидел целую груду высохших и свежеобглоданных костей дичи и рыбы. Артамошка вытянулся, сгреб кости в кучу и выбросил из пещеры. Ватажники ахнули. Отшельники окаменели. Старец злобно метнул глазами, схватил посох и пустил его в Артамошку. Тот едва увернулся от удара, захохотал:
- То кости святого духа, что на Черном озере кричит "кря-кря"!
- Шш!.. - зашипели в страхе отшельники. - Уведите отрока!
- Быть беде! Сгинешь, отрок, - иссушит тебя старец в былинку, напустит злые болезни... Кайся! - бормотали отшельники.
- Зачем врали, что не ест земной пищи старец? А кости? - смеялся Артамошка.
- Ослушник окаянный! Зачем на старца праведного издевки кладешь? Отколь приполз, змееныш? - закричал рыжий мужик.
- Гони его! - замахали посохами отшельники.
Старец буравил глазом толпу и, постучав посохом о землю, скрипучим голосом сказал, показывая на стоящих в стороне Чалыка и Артамошку:
- Вижу дьявольских выкормков! Чую черных кровей змеенышей, осквернителей святого нашего стана.
Старец заплакал. Отшельники уставились на Чалыка и Артамошку. Старец поднял посох и бросился на Артамошку и Чалыка.
Артамошка вскинул пищаль. Филимон подбежал к Артамошке, вцепился в его рыжие волосы:
- Не балуй, озорник! - И, обращаясь к ватажникам, приказал: - Не дело надумали. Боговых людишек разобидели! Расходись по кораблям.
Ватажники нехотя потянулись к берегу.
Старец стоял, опершись на пенек, и тупо смотрел на Филимона. Грудь у старца была голая, на медной цепочке висела маленькая иконка. Он взял ее желтыми пальцами, поднес к губам, потом перекрестился и спросил:
- Куда бредете, грешники?
- Куда бог укажет.
- Шатунов лесных, разбойных бог проклял и отвернулся...
- Бог грешных милует. Филимоном Лузиным прозываюсь, вольных людей веду в Иркутский городок, тороплюсь царю на подмогу... Укажи, старец, ближние пути.
- Путь человека по звезде вечерней к праведному покою, к могиле холодной, иного нет и не ищи, грешник... А царя не поминай, он разбойных людишек не милует...
Старец стукнул посохом о землю и пошел в свою пещеру.
* * *
Догорали на берегу последние костры, отплывали ватажники в последний путь. До Иркутского острога оставалось плыть не более пяти дней.
А тем временем в пещере старца зажглась свеча. Перед старцем стоял на коленях перепуганный мужик-отшельник, которого в лесу поймал Артамошка, а Филимон дал мешок соли.
Старец смотрел тусклыми-глазами:
- Кайся, грешник окаянный... Душу свою опоганил, бога прогневал... Говори, что видел, что слышал?
- Дощаные кораблики...
- Сколько?
- Пять.
- А разбойных людей много ли видел?
- Не считал: может, сто, а может, меньше...
Старец мужика отпустил поздно - допрашивал долго; в пещеру вызвал гонца. Наказывал гонцу так:
- Добежишь, сыне, до Вертун-камня, там река большой кривун делает, ты же беги прямиком. Добежишь до Белого хребта, пойдет река той горе в обход, ты же, сыне, беги через тот хребет. Так живой рукой, без малого в два дня, прибудешь в Иркутск.
Старец поправил пальцами пламя свечи, оглянулся по сторонам совиным глазом и зашамкал над самым ухом гонца:
- Иди, сыне, к воеводскому попу и говори, только ему в ухо говори, тайно; плывут по реке Ангаре на стружках дощаных воры и разбойники, в атаманах у них Филимон Лузин.
Долго шептал на ухо старец, потом закашлял. Свеча потухла.