В Аскефьорде их называли Троллями и рассказывали детям, что днем они стоят в облике деревьев, а ночью выходят в дозор и охраняют покой фьорда, расхаживая вдоль берега. Самое занятное, что и выйдя из детства каждый в душе продолжал в это верить. Ветер шевелил лохматые лапы Троллей, словно они приветственно машут вернувшимся. И при виде их у Хродмара чуть-чуть полегчало на сердце: ему показалось, что еловые тролли его узнали.
За елями-великанами открывалась Медвежья долина, в которой стояла усадьба Бьёрндален. Вот корабельный сарай, несколько рабов возятся возле лодки на берегу, разбирая снасти. Хродмар узнал домочадцев своей усадьбы и снова подумал: они смогут узнать его только по одежде. Но это рабы. А как он теперь предстанет перед матерью?
«Тюлень» коснулся днищем песка, рабы, опомнившись, бросили свои снасти и со всех ног кинулись в усадьбу предупредить хозяев. Хирдманы по одному прыгали в воду и брели на берег. Мало кому хотелось торопиться. Больше или меньше, но страх показаться на глаза домашним испытывали все. Всего шесть человек из всей дружины, считая Мо-дольва, вернулись домой такими же, какими ушли.
— Не мучайтесь дурью! — с присущей ему прямотой посоветовал товарищам Вестмар. — Скажите спасибо норнам и богине Эйр, что вообще вернулись. Если бы вас сожгли и закопали под тем курганом на Квиттинге, ваши жены и дети обрадовались бы еще меньше.
Но и без его советов хирдманы помнили — двадцать семь семей осиротело, и им придется взглянуть в глаза родным умерших. А этого не ждут — ведь они ходили в мирный торговый поход.
— Послушай, родич! — Модольв положил руку на плечо Хродмару. — Тебе, как видно, не очень-то хочется идти первым. Подожди здесь. Я пойду сначала, а потом… Потом видно будет.
Хродмар молча кивнул. Модольв подумал, что болезнь сделала его племянника молчаливее и, возможно, мудрее. Для него не прошло бесследно то открытие, что любой знатный хёльд, будь он хоть красивее самого Бальдра, так же беззащитен перед превратностями судьбы, как последний чумазый раб из свинарника.
«Тюлень» вытащили на берег, хирдманы принялись разбирать весла, снимать и сворачивать парус. А Модольв пошел к усадьбе.
Едва он вступил на двор, как из хозяйского дома ему навстречу выскочили несколько человек — и первой Модольв увидел свою сестру Стейнвёр, ее головное покрывало с широкой синей лентой из шелка, ее лицо, немного увядшее, но еще красивое. У Модольва дрогнуло сердце — в памяти его ожил Хродмар, такой, каким он был и какого он почти забыл за последний месяц. Хродмарбыл похож на мать.
За спиной фру Стейнвёр виднелась плечистая фигура Кари ярла. Неторопливый и основательный, он был выше жены на целую голову, и возле него подвижная, легко сложенная фру Стейнвёр казалась белкой рядом с медведем. В усадьбе шутили, что боги смешали Стейнвёр и Кари, а потом разделили пополам — вот Хродмар и получился как раз таким, как нужно.
— Модольв! Модольв ярл! — воскликнуло разом несколько голосов.
Фру Стейнвёр подбежала к брату, звеня ключами и амулетами, словно воин полным снаряжением,
— Где вы пропадали так долго? Что случилось? Где Хродмар? — торопливо сыпала она вопросами, не в силах дождаться ответов.
— Нам не очень-то повезло в этом походе, — издалека, как искусный сказитель, начал Модольв. — На Квиттинге нас прихватила болезнь…
— Какая болезнь? — воскликнула фру Стейнвёр и зачастила, теребя брата за кожаный рукав. — Я так и знала! Так и знала! Вы поплыли в дурной день, я говорила вам, но конунгу не терпелось! Знамения предвещали беду! Ведь Стуре-Одд бросал прутья! [13] Что за болезнь?
— «Гнилая смерть», — осторожно ответил Модольв. — И многие у нас заболели…
— «Гнилая смерть»… — повторила Стейнвёр и вдруг застыла, все ее суетливое оживление пропало.