Карл посмотрел на него с ожесточением и отвернулся.
— Отец считает меня неспособным... недостаточно серьезным чтобы принять на себя ответственность, причитающуюся мне. Но скоро он будет вынужден мной восхищаться. Вы сказали, что находите меня неприятным — неловким в общении. Так вот что я вам скажу: мне вовсе не обязательно полагаться на приятные манеры, чтобы достичь... того, чего я хочу достичь. Я — великий альпинист. И по природным дарованиям, и по упорнейшей подготовке, я — великий альпинист. Лучше, чем вы. Лучше, чем Андерль. Увидите, когда пойдете за мной в связке. — Его глаза горели фанатичным огнем. — Когда-нибудь все скажут, что я — великий альпинист. Да. — Он отрывисто кивнул. — И мой отец будет хвастать мной перед своими друзьями-бизнесменами.
В этот момент Джонатан обозлился на мальчишку. Теперь санкция будет трудной, кто бы из них ни оказался объектом.
— Это все, что вы мне хотели сказать, Карл?
— Да.
— Тогда, наверное, вам лучше идти. Я полагаю, что мадам Биде ждет вас.
— Она вам сказала?..
— Нет. — Джонатан отвернулся и посмотрел в окно, где гора обнаруживала свое присутствие большим куском беззвездного пространства в черном небе.
Через минуту он услышал, как молодой человек встал и вышел из столовой.
КЛЯЙНЕ ШАЙДЕГГ, 10 ИЮЛЯ
Джонатан проснулся поздно. Солнце вовсю светило в окно и теплом разливалось по одеялу. Встретить новый день он не жаждал. Накануне он засиделся в столовой, глядя в черный прямоугольник окна, за которым стоял невидимый Айгер. Его мысли блуждали по кругу: восхождение — санкция — Джемайма. Когда же наконец он заставил себя подняться в номер, чтобы лечь спать, он встретил в холле Анну — она как раз закрывала дверь комнаты Карла.
Ни волоска не выбилось из прически, ни морщиночки на платье. Она стояла и спокойно глядела на него, почти с презрением, уверенная, что у него достанет благоразумия никому ничего не рассказывать.
— Позвольте предложить вам стаканчик на ночь? — спросил он, настежь распахнув дверь в свой номер.
— Было бы очень мило. — Она прошла в комнату впереди него.
Они молча потягивали “Лафрейг”; необъяснимая дружеская связь между ними основывалась на их взаимном понимании, что они друг для друга угрозы не представляют. Они никогда не переспят друг с другом — здесь надежным изолятором служили эмоциональная сдержанность и умение использовать людей в своих целях. Этими качествами они оба обладали и восхищались ими друг в друге.
— Блаженны кроткие, — сказала Анна, — ибо их есть... таким, как мы с вами.
Джонатан улыбнулся в знак согласия, но внезапно замер, внимательно прислушиваясь к отдаленному грохоту.
— Гром? — спросила Анна. Джонатан покачал головой.
— Лавина.
Звук дважды нарастал, как прибой, потом стих. Джонатан допил виски.
— Эти лавины, наверное, очень страшные, когда находишься там, наверху, — сказала Анна.
— Страшные.
— Не могу понять, почему Жан-Поль так упорно стремится к этому восхождению — в его-то возрасте.
— Не можете?
Она недоверчиво посмотрела на него.
— Ради меня?
— И вы это прекрасно знаете.
Она опустила свои роскошные ресницы и посмотрела в стаканчик с виски.
— Бедняжка! — негромко сказала она.
За завтраком настроения в группе распределились совершенно иным образом, чем вчера. Страх Бена исчез, к нему вернулось более свойственное ему мужественно-веселое настроение. Свежая погодка и сильный антициклон, пришедший с севера, многократно увеличили его надежды на успех восхождения. Свежевыпавшему снегу на самых высоких ледниках не хватило еще времени, чтобы превратиться в лед и навечно слиться со льдом ледников, но пока погода держалась, сход большей лавины был маловероятен.
— Если только не задует фен, — внес мрачную поправку Карл.