– Товарищ генерал! К вам хозяин дома пришел, прикажете допустить? – доложил дежурный.
Еще в дверях Таги-Заде сделал сокрушенное лицо и, разводя руками, горестно сказал:
– Все против меня. И в посольстве, и в министерстве, и у консула – везде один ответ: «Не раньше, чем через пять дней…»…
– Ну, полетите со мною в следующий раз, – сказала Кожанова.
– Да, но дела! – вздохнул Таги-Заде.
– Не хотите ли бокал вина за здоровье Елены Павловны? – спросил я.
– С радостью. Такая хорошенькая женщина и… летчик. Все время в воздухе, в опасности… Нет, наши женщины этого не умеют. Ваше здоровье, – чокаясь, учтиво сказал он и, обратившись ко мне, добавил: – За благополучный полет!
Таги-Заде выпил, раскланялся и ушел. Спустя несколько минут уехала и Кожанова.
Я прошел к Сеоеву и Кружельнику и, сидя в их уединенной комнатушке, детально, со всеми подробностями рассказал им план нашего ночного действия. Кружельник внимательно слушал, изредка переспрашивая меня. Пылкий и экспансивный осетин держался иначе.
– Ах, сволочи-бандиты!.. Жаль, у меня кинжала с собой нету, я им всем башки посрубил бы! – вскакивая с места и размахивая руками, восклицал он.
– Спокойней, спокойней! Ваши кулаки, товарищ Сеоев, могут пригодиться лучше кинжала. Только помните, товарищи, ни одного звука, ни одного движения без приказа…
– Зосе угрожает опасность? – выслушав меня, спросил Кружельник.
– Да! И большая. Я не могу скрывать от вас этого.
– Я предполагал это. Как мы сможем помочь ей? – с тревогою спросил он.
– Еще не знаю! Все выяснится позже, когда я увижусь с нею.
– Надеюсь на вас, обыватэлю полковник. Я знаю, что и вам дорога моя сестренка.
– Очень, Ян, так дорога, что я не нахожу слов выразить это.
Сеоев скрипнул зубами и, схватив в свои огромные ручищи затрещавший стул, сказал:
– У-у, гяур ма биль!.. [32] Попались бы эти гады в мои руки!..
Не выдержавшая его ярости спинка стула с треском переломилась. Как ни тяжела была тема нашего разговора, но мы с Кружельником не выдержали и рассмеялись, глядя на удивленное лицо не ожидавшего такого эффекта гиганта.
В начале десятого, нацепив колодку с орденами, выбритый и раздушенный, я поехал к Барк. Внешне я был совершенно спокоен, но опасение за жизнь Зоси угнетало меня. Я понимал, что ее роль заканчивалась в ту самую минуту, когда мой самолет отрывался от земли… Дальше она уже не была нужна ни Сайксу, ни госпоже Барк. Зная, как легко «Косоуров» избавился от своей сообщницы «Красновой» и как цинично сожалел о том, что не «ликвидировал» Юльского, я был уверен, что он так же спокойно может отравить или застрелить Зосю. Кого обеспокоило бы в Иране исчезновение бедной, безвестной девочки? Кто осмелился бы спросить у Барк, куда делась ее горничная? Никто! Зося исчезла бы так же бесследно, как исчезает бабочка или жучок.
Было еще рано. Я сошел с фаэтона и, отпустив его, купил в цветочном магазине букет красных роз. Улицы Тегерана жили веселой, шумной жизнью: огни кафе и светящаяся реклама кино, вертящиеся мельницы из электрических лампочек, вспыхивающая цветная гирлянда над входом в ресторан «Мажести», согни фланирующих людей, американские солдаты, английские «томми», проститутки.
Я перешел улицу и направился к дому журналистки. На душе у меня было все так же тревожно и смутно.
Зося, как обычно, у самой лестницы встретила меня. Вынув из букета самую пышную розу, я протянул ее Зосе. Девушка благодарно взглянула и тихо покачала головой.
– Ну как, Зосенька, очень досталось вам от госпожи Барк за опоздание?
– Нет! Мадам только посмеялась, узнав, как вы с офицерами похитили меня.
Она замедлила шаги.
– Потом вы обязательно зайдите в сад. Я буду ждать вас… Мне страшно… – каким-то детским, похожим на плач шепотом, еле слышно сказала она.
Сердце мое оборвалось.