Почему же не помочь животному, когда он обращается к тебе с последней просьбой.
– С какой просьбой?
– Сделай из животного человека.
– Разве это возможно?
– Полюби - и увидишь.
– По заказу не полюбишь.
Алешу разговор утомил, пришлось сигарету запалить. Приятно было ее уговаривать. Он-то знал и она знала, что никогда он от своего не отступит. Будь Настя обыкновенной девицей, она бы давно уступила. Но она была сошедшей с небес и не слишком дорожила своей телесной оболочкой. Духовное побуждение властвовало над ее поступками. Ей легче было погибнуть, чем покориться. Не страх привязывал ее к Алеше, а нечто такое, о чем не хотелось думать, потому что думать об этом было стыдно. Недавно ей приснилась любимая кукла дошкольных лет, она баюкала ее в колясочке, пеленала, а потом вдруг с истомной дрожью заметила, что у куклы Алешино смутное лицо, со смутным мерцанием глаз, с загадочной полуулыбкой; и когда она коляску катнула прочь, кукла дотянулась, до нее ручонками и больно, остервенело ущипнула за грудь.
Настя пошла в аптеку, а Алеша остался курить в одиночестве, но через минуту она вернулась озабоченная. Ее папочке врач прописал редкое сердечное лекарство, но его не было в аптеке. Она действительно растерялась. Папе так плохо, что без этого лекарства он может умереть. У него уже бывали удары, от которых он с трудом опамятовался. Он много пил и курил в былые годы, и теперь это сказалось. Ему так плохо, что он почти все время стонет.
– А сколько ему лет?
– Лет немного, всего семьдесят.
Впервые в ее голосе Алеша услышал трогательно-заискивающие интонации.
– Дай рецепт, - сказал он. Настя отдала ему рецепт и поплелась за ним. Алеша обосновался на подоконнике и долго оттуда разглядывал двух продавщиц в рецептурном отделе. Обе ему не понравились.
– Эти не помогут, они нюшки, - объяснил он почтительно ожидающей Настеньке. - Придется идти к заведующей.
– И мне с тобой?
– Только все испортишь. Люди остерегаются ангелочков вроде тебя. И правильно делают.
– Чего же ты не остерегаешься?
– Потому что дурак.
Заведующая восседала в миниатюрном кабинете и была сама величиной с наперсток. Высокая прическа придавала ей сходство с кукурузным початком. Ей было за пятьдесят, но так же точно можно было дать ей и двадцать. Такие воздушные создания чаще всего встречаются в музейных запасниках.
– Батя помирает, - сказал угрюмо Алеша. - За это лекарство я любые деньги заплачу. Отец у меня один все-таки.
Он аккуратно положил рецепт прямо перед очками провизорши, но она не сразу над ним склонилась, не отрывая вспыхнувших голубеньких глаз от Алеши. Он-то привык, что некоторые пожилые дамы именно так на него реагировали - остолбеневали. Наконец провизорша опомнилась.
– Ах, да… лекарство… одну минутку. О-о! Швейцарский препарат… он был недавно в Четвертом управлении… Но у нас…
– Сколько надо, столько заплачу, - повторил Алеша. - Для больного бати не жалко.
Провизорша дала себе вольность еще чуточку откровенно полюбоваться светлым Алешиным ликом. Он глядел ей прямо в глаза не мигая. Ее бледные щеки порозовели: початок созрел.
– Можно попробовать помочь…
– Ну и помогите. В долгу не останусь, - грубо пообещал Алеша. Провизорша, будто бабочка, выпорхнула из-за стола, тоненько пискнула в коридор:
– Алина Павловна, на минутку загляните!
Прибежала, здоровенная, в три обхвата бабища в белом халате. Прямо в дверях они с заведующей пошушукались, поочередно взглядывая на Алешу, который равнодушно стоял к ним боком.
Алина Павловна басом сказала:
– Для себя берегла упаковочку. За триста уступлю.
Алеша молча отслоил от пачки три сотенных. Алина Павловна скоренько куда-то смоталась и, вернувшись, сунула ему в руку нарядную пластмассовую коробочку.