Поступательное движение в этом направлении мы могли наблюдать в течение последних двух десятилетий, и это, на мой взгляд, в значительной степени послужило причиной снижения в развитых обществах силы действия нравственных норм и ограничителей со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для устойчивости национальных экономик, их запаса прочности перед лицом тех или иных потрясений, а также их общей эффективности [52] .
5.2. Возвращение смысла
Лично мне представляется, что за отказ или хотя бы принижение нравственных критериев в экономике и обществе экономика (как, кстати говоря, и политика) неизбежно платит значительную, часто весьма высокую цену. Потому что, как я пытался объяснить в первых главах, на уровне экономики в целом, а не отдельных экономических агентов, эффективность хозяйственной деятельности (не говоря уже о ее способности содействовать достижению общественных целей) находится в пропорциональной зависимости от наличия в обществе и бизнесе нравственных устоев, от их прочности и действенности. Эта зависимость устанавливается хотя бы уже через механизм доверия между экономическими агентами, без которого успешный рыночный капитализм невозможен в принципе, но на самом деле не сводится к этому механизму, а имеет гораздо более широкий и многообразный характер, о чем было сказано во второй части книги. Соответственно размывание содержания нравственных ограничителей представляет опасность не только для общественных интересов и целей, но и для устойчивого экономического роста, что и продемонстрировал, в частности, нынешний кризис.
При этом следует понимать, что нынешний кризис – это, по большому счету, всего лишь эпизод на долгом пути. Да, он дал толчок к размышлениям о том, как обеспечить условия для устойчивого и, главное, здорового роста экономики, но в гораздо меньшей степени – для некоторых действий в этом направлении. Но нет никаких оснований говорить, что мир стал или станет другим после окончания этого кризиса.
Все те сдвиги в современном капитализме, о которых речь шла выше, – продукт не чьей-то злой воли, а многолетней эволюции современного нам мира, и, видимо, они будут продолжаться и после ликвидации экономического и психологического ущерба, нанесенного недавним финансовым кризисом, и после решения не менее острых проблем, возникших сегодня в европейских финансах, и даже после реконструкции мировой финансовой системы, если и когда таковая последует.
Но пока что в мире не ощущается никакого фундаментального видения путей и способов изменения происходящего. Строго говоря, на данном этапе нет ясности даже в вопросе о том, существуют ли в мире достаточно влиятельные силы, реально стремящиеся к таким переменам, и есть ли вообще политическая воля, чтобы начать разворачивать громадный корабль мировой экономики в другом направлении.
Однако то, что кризис поставил в повестку дня вопрос о реформе не только международной финансовой системы, но и капитализма в целом, о необходимости (я еще раз воспользуюсь словами Ангелы Меркель и Николя Саркози) возвращения от капитализма финансового к капитализму производительному – это уже, на мой взгляд, событие чрезвычайной важности, поскольку общее настроение в западных элитах в последние десятилетия менялось, скорее, в противоположном направлении.
Хотелось бы надеяться, что слова осуждения и даже проклятия, раздававшиеся в разгар международного кризиса в адрес "финансового капитализма", не были простым паническим эмоциональным срывом, а отражают реальный сдвиг в сознании мировой элиты – осознание того, что ослабление нравственных начал при регулировании экономики, игнорирование при оценке экономической деятельности и ее эффективности такого критерия, как наличие в ней очевидного смысла и общественной пользы, в конечном счете создают для экономики огромные проблемы. И наоборот: если ставится задача придать экономической системе устойчивость и сопротивляемость к дестабилизирующим воздействиям, то к содержанию хозяйственной деятельности, по крайней мере в критически важных областях, должны предъявляться не только формальные количественные, но и некоторые качественные требования, проистекающие из нравственных норм.
Это, на самом деле, чрезвычайно важный момент, который следует подчеркнуть и выделить особо. Реформа международной финансовой системы, о необходимости которой заговорили на волне кризиса – вопрос, безусловно, серьезный и актуальный, но все-таки частный и носящий преимущественно технический характер. Может быть, в результате многолетних консультаций процесс принятия решений в МВФ и, возможно, во Всемирном банке подвергнется существенной модификации; в определенной степени будут увеличены возможности и сфера ответственности международных финансовых организаций. В перспективе, вероятно, будет расширена сфера использования такого инструмента, как специальные права заимствования (SDR), может быть, даже несколько уменьшится роль американского доллара как главной резервной валюты. Но, повторяю, это – все-таки частности.
Другой момент, который часто упоминается как главный урок кризиса 2007–2009 гг., – это необходимость усилить роль национальных финансовых регуляторов. Это уже более фундаментальная задача, требующая для своего выполнения бóльших усилий, но и способная дать значительный эффект с точки зрения стабильности функционирования этого сектора.
Однако и эта задача, как мне представляется, тоже является слишком частной, если ограничиться простым ужесточением существующих количественных критериев рисков и более тщательным надзором за их выполнением. Новые инструкции по контролю банковских операций и качества финансовых продуктов имеют мало смысла, если общий уровень нравственности останется прежним или будет продолжать снижаться. Почему предполагается, что чиновники-регуляторы в массе будут добросовестно выполнять свои обязанности? Вопрос Александра Грибоедова – "А судьи кто?" – продолжает оставаться актуальным и по отношению к правительствам и к бюрократии.
Конечно же, нравственность в экономике невозможно просто ввести. Тем более невозможно взять и административно утвердить специальные правила для защиты нравственности в экономике и политике. Но если помнить о ее необходимости и важности – отступлений будет меньше, и тенденция постепенно переменится. При принятии малых и больших решений, разработке законов надо помнить, что в экономике и политике должна присутствовать нравственность, и она же и есть предпосылка и часть эффективности.
То есть если вернуться к теме финансового кризиса (с которой я, собственно, и начал эту книгу), можно с уверенностью утверждать: возможность избежать в будущем потрясений подобного характера не может быть связана просто с ужесточением надзора за соблюдением неких количественных нормативов, отражающих соответствующие риски. Человеческая фантазия, будучи подстегнута перспективой больших шальных денег, всегда найдет способ затуманить смысл тех или иных действий и обойти формальные ограничения.
Возможности избежать рецидива могут быть связаны только с тем, чтобы более жесткие требования предъявлялись к самому содержанию деятельности – в конкретном случае, в финансовой сфере – с тем, чтобы исходя из нравственных оснований просто не допускать в критически важных сферах деятельность сомнительного, непрозрачного или малопонятного содержания или характера.
Естественно, такой подход неизбежно встретит мощное сопротивление, в том числе и по идеологическим основаниям, но главным образом в силу прямой или косвенной заинтересованности очень большого числа людей в минимизации или отсутствии такого регулирования. Но здесь уже властям придется сделать ответственный выбор: либо регулировать хозяйственную деятельность, чреватую нарушением стабильности экономической системы, исходя в том числе из такой тонкой материи, как нравственные основания, либо смириться с тем, что система, выходя за пределы зоны общих интересов, будет периодически непредсказуемо "взбрыкивать" и порождать очень масштабные встряски, подобные нынешнему финансовому кризису.
5.3. Общее дело и общая опасность
Этот выбор, в принципе, можно было бы оставить на усмотрение каждой отдельно взятой страны – соответственно каждого общества, имеющего свою собственную историю и, хотя бы уже в силу наличия этой самой истории, собственный набор приоритетных ценностей, если бы, возвращаясь к уже сказанному, не то обстоятельство, что мир быстро и необратимо связывается воедино процессами глобализации – глобализации использования ресурсов, глобализации хозяйственной деятельности и, наконец, глобализации политической жизни, выражающейся в возрастающей роли международных отношений.
Что из этого следует на практике? Кроме того, о чем мы уже говорили, также и то, что последствия и цена любого решения, принимаемого правительствами развитых стран, возрастают многократно. Растут соответственно и последствия неудачных решений, и цена допущенных ошибок, и ответственность, которая ложится на правительства и их лидеров, при выборе того или иного из имеющихся вариантов решений. Существенно возросшая за последние 30–40 лет взаимозависимость экономической и политической жизни в масштабах мира привела к тому, что решения и действия отдельных правительств и политиков могут гораздо больше влиять на вектор общемирового развития, чем это было 100, 50 и даже еще 20 лет назад.