Однако в качественном аспекте изменения были куда более впечатляющими. На протяжении трудовой жизни всего одного поколения – с конца 1970-х годов и до середины 2000-х годов – этот сектор превратился из сравнительно узкого и закрытого сообщества профессиональных финансистов в огромный диверсифицированный бизнес-сектор, в котором оказалась в той или иной форме задействована весьма существенная часть экономически активного населения (например, в США – это приблизительно 4,5 % общей занятости). С учетом же тех, кто так или иначе завязан на этот сектор в сфере образования, средств информации и коммуникации и др. – это десятки миллионов трудоспособных людей с доходами, заметно превышающими средний уровень. Более того, перспектива получения больших и даже очень больших доходов в сочетании с высоким престижем этого вида деятельности привлекла в нее наиболее энергичных и талантливых людей, имеющих способность и возможности через средства массовой информации, а также научные и образовательные учреждения оказывать большое влияние на общественное мнение и политические взгляды интеллектуальной элиты. Так что влияние этого сектора на политическую жизнь в странах Запада, в том числе на экономическую политику правительств, гораздо выше, чем можно было бы предположить исходя из его доли в совокупной занятости или ВВП.
Кроме того, предприятия этого сектора постепенно стали выполнять функцию главного аккумулятора корпоративных прибылей в экономике. Так, в США накануне кризиса на долю финансового сектора приходилось порядка 40 % доходов корпораций, используемых для расчета фондового индекса S&P-500 и представляющих собой, по умолчанию, репрезентативный срез американского корпоративного сектора в целом.
Главное же – этот сектор сосредоточил под своим контролем и управлением разнообразные активы, главным образом финансовые, сопоставимые по своим масштабам с размерами ВВП, и приобрел способность самым существенным образом влиять на состояние мировой и национальных экономик [20] .
Так, сегодня даже временный рост неопределенности на финансовых рынках может настолько сильно дезорганизовать инвестиционный процесс, что легко становится причиной длительного промышленного спада. Падение цен на финансовые активы, причем по любым причинам, в том числе далеким от собственно экономической сферы, легко отражается на самоощущении, настроениях и потребительском поведении огромных масс населения, что, в свою очередь, играет роль своеобразной непреодолимой силы, могущей разрушить вполне эффективные и конкурентоспособные производства, надуть или сдуть очередной "мыльный пузырь" на тех или иных рынках, и т. д. И наоборот, оптимизм на финансовых рынках, как правило, имеет следствием существенный рост ожиданий инвесторов в других сферах, в том числе в так называемой "реальной экономике", что ведет, при прочих равных, к улучшению конъюнктуры и общему экономическому подъему.
Более того, осознанное или неосознанное ощущение того, что настрой и действия финансовой элиты оказывают сильное воздействие на общее положение дел в экономике, заметно превышающее формальные показатели доли финансового сектора в совокупном продукте, заставляет политиков придавать ее интересам непропорционально большое значение, что во многом определяет экономическую политику правительств ведущих западных стран. Интересы этого сектора если и не ставятся разработчиками экономической политики во главу угла, то, во всяком случае, являются одними из самых приоритетных.
2.1.2. Кредитная экспансия и рост долговой экономики
Другим важным сдвигом последних десятилетий, связанным с увеличением масштабов и роли финансового сектора в развитых странах, является быстрый рост размеров кредита в экономике и соответственно объемов задолженности ее субъектов.
Главным двигателем этого процесса стали США, где привычка жить на заемные средства охватила не только весь общественный сектор, начиная с федерального правительства и заканчивая муниципалитетами, но и сектор домохозяйств, совокупный долг которого в 2008 г. приблизился к 13 трлн долл. (в последние годы он сохраняется приблизительно на том же уровне). Однако и в других развитых странах масштабы заимствований корпоративного и общественного секторов росли быстрыми темпами, а бум потребительского кредитования в той или иной степени затронул почти все экономически активное население этой части мировой экономики.
Традиционное распределение ролей между крупными секторами в экономике, при котором сектор домохозяйств выступал в роли нетто-кредитора, сектор нефинансовых корпораций – в роли главного заемщика, а финансовый сектор – в роли посредника между первым и вторым, начало размываться. В секторе домохозяйств на место культуры сбережения, формировавшейся в европейской культуре на протяжении столетий, пришел потребительский ажиотаж, емко выражающийся формулой "Зачем ждать до завтра, если можно потребить уже сегодня". (Или, как было сказано в одном рекламном слогане, "Вы еще только подумали о чем-то, а мы уже готовы предоставить вам на это кредит".) Традиционные представления об умеренности в потреблении, сбалансированности домашнего бюджета и обязательного наличия резервов как образца ответственного и морального поведения в личных финансах стали уходить в прошлое. Естественно, немалую роль в этом сыграли и финансовые институты, сделавшие работу с физическими лицами одним из главных направлений своей деятельности, в том числе за счет повышения максимально допустимого уровня сопутствующих рисков.
Ипотечный кризис в США на самом деле стал закономерным следствием длительного, происходившего в течение десятилетий постепенного смягчения требований банков к потенциальным заемщикам, которое, в свою очередь, стало возможным в результате стабильного роста доходов домохозяйств, размеров совокупного кредита и цен на недвижимость, использовавшуюся в качестве залогового актива. В таких условиях даже рост дефолтов по кредитам не мог существенно затормозить процесс роста кредита в целом, поскольку реализация залогов в большинстве случаев позволяла банкам избежать крупных потерь, а те потери, которые все-таки возникали, не создавали проблем для совокупных показателей банковского сектора на фоне роста нового кредитования.
Фоном и одновременно результатом беспрецедентного расширения кредитования потребительского сектора стало общее снижение нормы накопления в развитых странах, разворачивавшееся на фоне их прогрессирующей деиндустриализации и общего снижения прозрачности движения средств в "виртуализирующейся" экономике (о процессе "виртуализации" подробнее будет сказано чуть ниже).
Эти процессы, развиваясь параллельно, взаимно поддерживали и усиливали друг друга. Так, рост доли третичного сектора объективно увеличивал долю зарплат в создаваемом валовом продукте, снижая удельный вес потребляемого капитала в его структуре, тем самым повышая долю конечного потребления в структуре валовых национальных расходов. Одновременно этому же способствовало общее снижение налоговой нагрузки на доходы в результате открывавшихся дополнительных возможностей манипулирования финансовыми потоками в корпоративном секторе с целью "оптимизации" налоговой нагрузки.
Рост личных располагаемых доходов открывал новые возможности для стимулирования потребления через массированное воздействие на психологию населения, у которого заметный рост личных доходов создавал ощущение устойчивого благополучия и тем самым сокращал стимулы к сбережению доходов и формированию накоплений. Параллельно рост личных доходов облегчал домохозяйствам доступ к потребительскому кредитованию, которое, в свою очередь, оказывало дестимулирующее воздействие на сбережение.
С другой стороны, правда, рост склонности к потреблению в развитой части мира объективно ослаблял пассивную базу финансового сектора, сокращая (в пропорции к росту совокупных доходов) приток средств населения в банки и розничные инвестиционные фонды. Однако образующиеся возможности стал быстро заполнять капитал из развивающихся стран, владельцы которого, ища защиты от нестабильности в своих собственных странах, охотно инвестировали в финансовые активы развитого мира.
Этим, в свою очередь, воспользовалось правительство США, получившее возможность финансировать бюджетный и торговый дефицит за счет возрастающего притока средств из более бедных стран. В то же время не меньше выиграли от этого притока и частные финансовые учреждения, использовавшие эти деньги для кредитования потребления в США и в других странах "экономики потребления".
Мощный кредитный бум пережила и Европа, причем в наибольшей степени это почувствовали страны ее периферии (Греция, Ирландия, Португалия, Испания), где задолженность и населения, и государств в 1990-е и 2000-е годы росла беспрецедентно высокими темпами.
Так или иначе, но долговая нагрузка на экономику развитых стран существенно возросла, что объективно уменьшило ее устойчивость. Тем не менее плюсы, связанные с возможностью стимулирования потребления и инвестиций посредством кредитной экспансии, в большинстве развитых государств перевешивали связанные с ней долгосрочные угрозы. В результате линия на насыщение экономики все новыми кредитными деньгами не прекращалась, а в последние годы, прежде всего в связи с необходимостью преодоления последствий кризиса 2007–2009 гг., даже усилилась.
2.1.3. Передовой отряд мирового капитализма: к "высоким" технологиям и новым услугам
Следующий важнейший сдвиг – это дальнейшее изменение роли экономик развитых стран в международном разделении труда, приобретающее сегодня необратимый характер.