Особый разговор – о вознаграждениях управляющих. Благодаря кризису достоянием гласности стали огромные суммы премиальных, которые получали высшие менеджеры инвестиционных банков, компаний и фондов, в том числе за периоды, когда эти структуры уже начали фиксировать убытки в результате реализации их же инвестиционных стратегий.
То, что сами управляющие выписывали себе скандально огромные бонусы, неудивительно: когда речь идет о перспективе без усилий и риска получить небольшое состояние, человек менее всего склонен демонстрировать скромность и бескорыстие. Показательно другое: о фактах выплаты ничем не оправданных шальных бонусов было известно многим. Однако либо никто из этих многих не поставил в известность тех, кто имел возможность воспрепятствовать возмутительным выплатам, которые, по сути, были откровенным присвоением доверенных этим структурам чужих денег. Либо те, кто имел возможность положить конец этой постыдной практике, по какой-то причине этого не сделал.
Это, в свою очередь, говорит о том, что в среде профессиональных высших управленцев укоренилась некая корпоративная (в смысле принадлежности к своего рода привилегированному корпусу высокооплачиваемых топ-менеджеров) этика. Этика, которая устанавливает определенные правила поведения только по отношению к людям своего круга, а всех остальных рассматривает как людей второго сорта, к которым применимы иные нравственные представления и которые, в сущности, являются всего лишь одушевленным материалом для получения дохода.
Не будем забывать, что речь в данном случае идет не об аферистах типа Бернарда Мэдоффа, который вместе со своими клиентами сознательно противопоставлял себя обществу и закону [17] .
Речь идет о людях, искренне считающих себя солью общества; его лучшими, талантливейшими представителями. Эта категория людей не только не противопоставляет себя закону, но, напротив, охотно пользуется его защитой и всячески содействует тому, чтобы законодательство эффективно защищало их интересы от претензий и притязаний клиентов и акционеров.
При этом они не чуждаются публичности, охотно представляя себя в роли "посвященных", обладающих якобы уникальными знаниями и опытом, позволяющим им претендовать на специальное к себе отношение и соответствующий уровень вознаграждений.
Но самое интересное заключается в другом: никто из тех, чьи малопристойные поступки в ходе кризиса волею случая оказались известны широкой публике, совершенно не боялся разоблачения и последующего общественного осуждения. Да его, в сущности, не последовало даже после скандальных сообщений о них в средствах массовой информации. Значит, серьезные проблемы с нравственным чувством присутствуют и в обществе в целом – оно стало настолько терпимо относиться к мошенникам и стяжателям, что угроза общественной изоляции превратилась для них в пустой звук [18] .
* * *
Хочу оговориться: все вышесказанное, конечно же, приведено здесь вовсе не для того, чтобы по-обывательски пожаловаться на "падение нравов". Главная моя мысль заключается в том, что кризис 2007–2009 гг. нельзя трактовать как обычный циклический спад конъюнктуры, сопряженный с банальным сдутием "пузыря" на некоторых финансовых рынках и им же во многом и спровоцированный.
То есть, конечно, все это имело место, и все стандартные факторы сыграли свою роль в процессе разворачивания кризиса и его последующего преодоления.
И все-таки значение кризиса гораздо больше. Самое главное – он высветил относительно долгосрочную тенденцию к сокращению возможностей и падению эффективности публичного контроля над деятельностью бизнеса – в первую очередь в финансовом секторе, но не только в нем. Контроля за соблюдением им принципов добросовестного и социально ответственного ведения дел при соблюдении установленных обществом норм и ограничений.
Подчеркиваю, речь идет не о природе бизнеса – она всегда была относительно неизменной, будучи определяема природой человека, которая стара как мир. Речь идет об объективных и субъективных возможностях общественного контроля за ее негативными проявлениями, а эти возможности подвижны и подвержены переменам. И осмысление всего того, что сообщалось и обобщалось в связи с кризисными явлениями 2007–2009 гг., равно как и моего собственного личного опыта, наталкивают меня на вывод о том, что в последние два-три десятилетия эти возможности сильно сократились.
И если не ограничиваться констатацией того, что лежит на поверхности, а попытаться увязать это явление с изменениями в механизмах такого контроля, их соотношении и степени их относительной эффективности, то нельзя не видеть, что во многом, можно даже сказать в очень большой степени, они связаны с падением эффективности морального самоконтроля общества, его способностью поддерживать соблюдение общественно приемлемых правил поведения при помощи нравственных норм с минимальным использованием организованного государственного насилия.
В том, что я только что сказал, нет ни грамма морализаторства. Переделывать человеческие наклонности – задача непосильная и неуместная, во всяком случае для политика или экономиста. Но создание механизмов самоконтроля общества, в том числе в сфере деловой активности, и поддержание их эффективности не только уместно, но и абсолютно необходимо для любого, кто берется за задачу управления обществом.
Более того, чем сложнее оно организовано, чем сложнее структура его экономики, тем более важны эти механизмы для нормального, и особенно эффективного его функционирования. И тем более важную роль приобретает регулирующая функция такого института, как общественное мнение и общественная мораль.
Однако, констатируя проблемы, которые возникли с этим институтом в последние десятилетия, было бы неправильно и непродуктивно этой констатацией и ограничиться. Сила этого института тесно связана как с историческим контекстом, в котором ему приходится функционировать, так и с эволюцией экономического базиса общества, в частности структурными сдвигами в мировой капиталистической экономике, особенно в наиболее продвинутой его части – США и странах Западной Европы. Находясь в русле анализа, толчок которому дал кризис 2007–2009 гг., эти вопросы имеют и самостоятельное значение, прежде всего потому, что дают возможность составить представление о магистральном пути, по которому идет развитие современного капитализма, и даже в какой-то степени заглянуть в ближайшее будущее, обрисовав его наиболее вероятные сценарии на перспективу ближайших двух-трех десятилетий.
Этим вопросам и будет посвящена следующая часть книги, в которой я попытался обобщить свои представления о том, куда и почему движется по руслу всемирной истории современный капитализм.
Глава 2 Сдвиги в мировой экономике 1980–2010-х годов и изменения нравственно-психологического климата
2.1. Структурный сдвиг: от капитализма индустриального к "финансовому капитализму" и "новой экономике"
Употребляя сегодня такие привычные клише, как "либеральная рыночная экономика", "рыночный капитализм", "экономика западного типа" и проч., мы – и в России, и не только в России – редко задумываемся над их содержанием. Более того, одним и тем же термином мы часто объединяем и общество периода раннего классического капитализма, художественно описанного, например, в романах Чарльза Диккенса или Теодора Драйзера, и постиндустриальную экономику современной нам Западной Европы.
Конечно, назвать это однозначно неправильным нельзя – действительно, есть ряд базовых характеристик, которые роднят эти общества и сохраняются на протяжении последних полутора веков в более или менее неизменном виде. Вместе с тем очень многое за это время изменилось – и не только внешне. Более того, рискну утверждать, что за последние, скажем, три десятилетия "западный" капитализм в сущностном плане изменился больше, чем за предшествовавшие им 100 лет. И причина не в том, что как-то сильно изменялись люди – несмотря на рост уровня образования и, в большой степени, интеллектуального содержания экономической деятельности, люди как раз остались, в сущности, такими же.
А вот содержание и условия деятельности изменились сильно, что в очень существенной части меняет и сам экономический механизм, включая такие его аспекты, как набор и соотношение используемых для хозяйственной деятельности ресурсов, соотношение сил различных участников экономической деятельности, выступающих в роли акторов и арбитров; характер распределения доходов, экономический смысл потребления и многое другое. Более того, забегая вперед, можно сказать, что изменения претерпевают и такие базовые вещи, как понятие полезности и основы ценообразования, содержание производства и его связь с факторами производства; взаимосвязь экономического роста и технического прогресса.
Однако начнем мы, пожалуй, со сдвигов в отраслевой структуре бизнеса и соотношении между различными видами деятельности, особенно рельефно проявившихся на фоне прошедшего кризиса.
2.1.1. Ускоренный рост финансового сектора
Первое, что в связи с этим необходимо выделить – это, конечно, бурный рост финансового сектора в развитых странах. В количественном отношении, возможно, он не был слишком впечатляющим – например, в США доля финансовых услуг (включая страхование) в структуре ВВП, по данным официального Бюро экономического анализа [19] , за этот период возросла с 5 % до приблизительно 9 %.