Она была побитая иперепачканнаягрязью,но живая. ФонДорн
вспомнил, как купцы рассказывали про жестокий обычай московитов -- жену, что
убьетмужа, не жечь накостре,какпринято вцивилизованныхстранах, а
закапыватьживойвземлю, покане издохнет.Он-то думал,закапываютс
головой, чтоб задохнулась -- тоже ведь страшно. Но этак вот, на долгую муку,
во стократ страшнее.
На закопанную наскакивали двабродячих пса, захлебываясь бешеным лаем.
Один вцепился в ухо, оторвал, сожрал.В толпе одобрительно засмеялись. Руки
преступницыбыли в земле, защищаться онане могла, но все же извернулась и
укусила кобеля за нос. Зеваки снова зашумели,теперь ужевыражая одобрение
мужеубийце.
-- Дикое варварское обыкновение, -- сказал толмачвполголоса.-- Люди
благородно-просвещенного ума осуждают.
Откудаздесь,вэтомадскомгосударстве,взятьсяблагородным,
просвещеннымлюдям, хотелсказатьКорнелиус, нопоостерегся.С чего это
приказныйвдругпеременил тон?Неиначе,хочетнанеосторожномслове
поймать.
Проехали еще невеликое расстояние, и было фон Дорну за все перенесенные
мукиутешительное видение. Закатнаязаря осветила дрожащимрозовым светом
берегамалой речки, тесноуставленной мельничками, ивдругпоодаль,над
крутым обрывом,обрисовалсямилыйнемецкий городок:сбелымиопрятными
домиками, шпилемкирхи,зелеными садами и даже блеснула гладьаккуратного
прудас фонтаном.Городок былкак двекапли воды похожна милыйсердцу
Фюрстенхоф,чтостоял всеговполумилек юго-востоку ототчегозамка.
Очевидно, благое Провидениесжалилось надКорнелиусом и милосерднолишило
его рассудка -- фон Дорн нисколько этому не огорчился.
-- Это и есть Новая Немецкая слобода, которуюместныеневежи прозвали
Кукуем, --сообщилпереводчик. -- Тому двадцатьтри года,как выстроена.
Заглядение, правда? Дворовнынче за трисотни стало, и люди все достойные:
офицеры, врачи, мастера часовыхипрочих хитрых дел. -- Он захихикал. -- А
знаете, господин поручик, почему "Кукуй"?
--Почему?-- вяло спросилфон Дорн,поняв,чтопостылый рассудок
никуда от него не делся, и поморщившись на "поручика".
-- Это здешниеслужанки, стирая в ручье бельеипялясь на диковинных
московитов, кричали друг другу:"Kucke, kuck mal!" Воти пристало.Правда
смешно?
У въезда, за полосатым шлагбаумом стоял караульныйсолдат --в каске,
кирасе, с алебардой.
Стрельцов пустил неохотно, после препирательств. Корнелиус заметил, что
егоконвоиры шлиуже не так грозно, как поМоскве --сбилисьв кучу, по
сторонам глядели с опаской.
Изаустерии, накрышейкоторой было установленотележноеколесос
жестяным аистом (вывеска гласила "Storch und Rad"),вышли в обнимкудвое
рейтаровс палашами упояса.