Старый мудрый Гринспен на посту председателя Федеральной резервной системы нашел в этом смысле очень хорошую схему: он всегда много разговаривал с рынком, хотя в результате никто не понимал, что же конкретно ФРС собирается делать. "Если вам показалось, что я выразился достаточно ясно, то вы неверно меня поняли" – это ведь его, Алана Гринспена, золотые слова. Кроме того, поскольку он долго работал на рынке и не совершал больших ошибок, то народ ему в целом верил. Это вопрос чисто эмоционального восприятия. Но у нас на посту председателя Нацбанка пока еще никто 17 лет, как Гринспен, не поработал. Вопрос о том, многие ли могут обладать его авторитетом, в принципе, даже обсуждать не стоит. В наших странах председатель ЦБ никогда не будет такой культовой фигурой, как руководитель Федеральной резервной системы – в США. Реальная степень влиятельности Центрального банка в нашем регионе существенно ниже. Поэтому здесь ситуация другая: если банкир считает, что стал достаточно популярен и влиятелен, то идет в политику (случай украинца Виктора Ющенко или Эйнарса Репше, бывшего председателя ЦБ Латвии).
Так что Национальному банку Казахстана следовало бы стремиться наладить более действенные коммуникации с рынком. Это, во-первых.
А во-вторых, в момент кризиса Нацбанк не проявлял достаточного уровня избирательности в работе с банками второго уровня. У него смогли получить деньги все банки, обращавшиеся к нему за ликвидностью и имевшие залоги (в виде ценных бумаг и минимальных резервных требований). А это неправильно. Даже если у банка есть залог, все равно ЦБ имеет право рефинансировать лишь то кредитное учреждение, которое, как считает регулятор, имеет на это право. По линии дискриминации Нацбанк должен взаимодействовать с Агентством финансового надзора и учитывать оценки агентства.
У АФН, в свою очередь, должна быть разработана система критериев подобной оценки. Причем критерии должны быть понятны и обоснованны: либо размер банка и его значение для банковской системы в целом, либо количество вкладов населения в банке, либо важность банка для платежной системы (теоретически банк может не иметь большого объема депозитов, но платежей через него при этом идет много).
То есть должны существовать четкие критерии классификации банков, имеющих право рассчитывать на поддержку регулятора. Помогать всем – не очень понятная стратегия.
При этом не мешает проследить за тем, чтобы банки, имеющие проблемы с ликвидностью, решали их путем продажи активов, размещения своих ценных бумаг и привлечения новых инвесторов. То есть рыночными методами: коллеги из ФРС и FSA говорят по этому поводу абсолютно резонные вещи. (Так что в данном случае можно руководствоваться не только их делами, но также словами.)
Однако сейчас часть казахстанских банков предлагает принимать и другие меры по восстановлению их финансовой стабильности. А именно. Перекредитовывать кредиты, которые они выдавали строительным компаниям, за счет средств Банка развития; перекредитовывать их ипотечные кредиты за счет средств государственной Казахстанской ипотечной компании; увеличивать лимиты пенсионных фондов на покупку ценных бумаг этих банков, и даже использовать для финансовых вливаний средства Национального фонда. Поступать так было бы неправильно и просто нечестно по отношению к другим банкам, которые проводили правильную кредитную политику и проблем с ликвидностью не испытывают.
В работе банковского регулятора могут быть две крайности. Первая – когда в кризисной ситуации он предоставляет ликвидность всем банкам и в любом количестве, лишь бы их спасти. Тогда возникает уже упоминавшаяся проблема moral hazard, злоупотребления. Банки начинают брать на себя слишком много рисков, поскольку уверены: ЦБ выкупит эти риски в любом случае. Сейчас некоторые банки Казахстана двинулись именно в эту сторону.
Раньше банковский регулятор, наоборот, был строг, быть может, даже излишне. За злоупотребления мы применяли санкции вплоть до отзыва банковских лицензий, кредитов рефинансирования Нацбанк одиннадцать лет не давал никому вообще. Ведь в условиях достаточной, а временами даже избыточной ликвидности такой необходимости не было. Более того. Мы исходили из того, что если в нашей ситуации у банка возникли проблемы с ликвидностью, то значит, он работает неправильно. Поэтому банки и сами не обращались к регулятору с просьбами о рефинансировании.
Сейчас Нацбанк решил, что надо помогать всем. Время покажет, какая политика более правильна.
Если, учтя уроки кризиса, коммерческие банки поменяют свои стратегии, сделают их более сбалансированными, то ЦБ был прав. Но если после того, как кризис закончится, любители большой быстрой маржи опять начнут набирать на западных рынках дешевые деньги и вставлять их в недвижимость, тогда получится, что moral hazard сыграл по полной программе.
Каждый кризис единственный и не похож на другие. Поэтому работа центрального банка – в большей степени искусство, чем наука. В ней всегда остаются вещи, не прописанные в нормативах. Более того, если предусмотрено и прописано абсолютно все, то подобное положение само по себе является серьезной проблемой. Ведь для того чтобы использовать новые инструменты, нужно, скажем, принять новый закон, то есть пройти все ступеньки законодательного процесса, – а это занимает как минимум полтора года. Но затруднения на рынке возникли уже сейчас! Поэтому определенная свобода действий у ЦБ должна быть всегда. Принцип "black letter 1ау/" (в законе все прописано, и нет никакой возможности отступить от его буквы) в области банковского надзора не работает. В западных странах уровень свободы центробанка достаточно велик.
В заключение не могу не заметить мимоходом, что Народный сберегательный банк ("Халык") в 2007 году финансовых затруднений не испытывал. Поскольку достаточно последовательно практиковал привлечение основного фондирования именно на внутреннем рынке. Наоборот, у нас и в августе, и в сентябре 2007 года наблюдался приток ликвидности, который составил за эти два месяца 1,2 млрд долларов. Свободная ликвидность в трех валютах, включая ценные бумаги, не обремененные никакими залогами, составляла у нас 2,5 млрд долларов.
За III квартал 2007 года мы выросли на 42 % по активам и перевыполнили свой годовой план (35–40 % прироста) за девять месяцев. Причем, в отличие от некоторых других банков, мы не просили снизить минимальные резервные требования или перекредитовать займы строительным компаниям за счет Банка развития и так далее.
И не то чтобы мы сейчас учили коллег правильно работать с депозитной базой: просто к слову замечаем, что в такой ситуации они могли бы вместе с нами порадоваться нашим успехам. Ведь советы, они как снег – чем мягче падают, тем глубже проникают.
Но дело не только в том, что мы были правы. А еще и в том, что наша правота оказалась своевременной.
Ведь бывает – и даже очень бывает! – так, что банк проводит крайне рискованную финансовую политику. Но рынок в это время быстро растет, и по этой причине рискующий зарабатывает много (или даже очень много) денег. А вот банк, придерживающийся осторожной и консервативной стратегии, зарабатывает гораздо меньше. В какой-то момент акционерам консервативного банка надоедает такая несопоставимость результатов. Тогда они зовут осторожного менеджера и говорят: "Я тебя сильно уважаю, но мне кажется, что где-то ты просчитался. В общем, дарю тебе ключи от старого "Запорожца", большое спасибо, можешь идти, теперь у тебя есть шанс так же мудро и продуманно руководить другим банком". Потом проходит время, и кризис все-таки наступает, куда без него. Балансы рисковавших банков начинают выглядеть печально. Даже очень печально. И акционеры начинают, подсчитывая убытки, искренне сокрушаться: "А ведь тот осторожный менеджер – он был прав! Он был мудр!"
А мудрый менеджер, который давно перешел в режим заслуженного отдыха, сидит в это время на скамеечке, стучит палочкой и кряхтит: "Я же вас предупреждал!"
Так что хорошо, что хотя мы были мудрыми и осторожными, но история эта случилась не с нами. И мы еще при делах, а не на пенсии, и не подвергаемся унизительной необходимости стучать палочкой понапрасну.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 18
Из статьи Вольфганга Мюнхау "Кредитный рынок: карточный замок" [16]
Если бы то, что происходит на биржах, было кризисом рынка высокорискованных закладных (subprime), то все бы уже закончилось. Но дело не в них, и, значит, закончится не скоро. Ведь сразу несколько других сегментов кредитного рынка очень уязвимы сейчас. Один из сегментов, по размеру не уступающий subprime, – задолженность по кредитным картам. Другой – свопы "кредит-дефолт" (credit default swaps, CDS) сравнительно новые финансовые инструменты, страхующие держателей облигаций от дефолта по ним. Продавец такой защиты от дефолта получает ежеквартальную премию в размере долей процента от застрахованной им суммы.
Объем рынка CDS оценивается примерно в 45 трлн долларов – не так просто представить себе эту цифру, втрое превышающую ВВП США. (45 трлн долларов – это сумма долговых обязательств, которые застрахованы при помощи CDS, т. е. столько в сумме придется заплатить всем продавцам существующих CDS, если все заемщики объявят дефолт; называть эту цифру объемом рынка не совсем корректно. – "Ведомости".) При этом рынок CDS практически не регулируется, поскольку с экономической точки зрения это страховка, но юридически – нет.