ГЛАВА XVI
Столкновение у камня.Отпустив встретивших его слуг, Никодим остался один. Он обошел и осмотрел все комнаты дома, кроме черной залы и комнаты Евгении Александровны, а ночью, в одиннадцать часов, вышел к калитке посмотреть, не пройдут ли чудовища. Но они не показались.Утром старый его дядька и когда-то камердинер покойного дедушки Онуфрия Никодимовича, бывший крепостной Павел Ерофеич, брея Никодима перед кофе, сказал:- Не настоящею жизнью нынче живут господа. В бывалые-то годы, как барин куда поедет, так и собственного слугу берет с собою. За границу ли, в Москву там, или в Питер - все равно. Тот его ц выбреет, и вымоет, и одежду в порядке содержит, а нынче что?- Значит, ты, Ерофеич, со мной вместе чудить хочешь? - спросил Никодим.- Зачем чудить? Вы барин степенный. Маменьке-то в радость такие дети.- А если барин влюбится - по-твоему, что тогда верный слуга должен делать?- А вы разве влюбились, Никодим Михайлович?- Да, влюбился.- Ну вот, коли влюбились, так честным пирком да за свадебку.- Ловко выдумал старик. Да как на ней женишься, если она уже замужем?- Замужем? - Тут лицо Ерофеича вытянулось и выразило определенно полное разочарование. - Уж коли в чужемужнюю жену влюбились, так об этом, барин, не говорят. Молчать надо... Там, как хотите: я вам не судья, а на людей выносить не полагается.- А если она не чужемужняя жена, а так просто... ну, любовница, на содержании... что ли?- Вот еще скажете, барин. Такая-то уж и вовсе в жены не годится - сегодня она с одним, завтра с другим. Будто настоящих барышень нет. Да и в роду у нас такого не водилось - Бог миловал.- Нет,'Ерофеич, она замужняя... А, послушай, ты не знаешь ли чего-нибудь о Лобачеве, Феоктисте Селиверстовиче?- Господина Лобачева как не знать. Еще когда вы в гимназии были, они к вашему батюшке частенько наезжали по разным делам.- К нам? Сюда? Сам Лобачев?- Да недолго они заезжали - с полгодика.- Послушай, так папа его должен знать? "- Разумеется, должны.- А кто он такой - этот Лобачев?- Да из себя видный такой. Только сомнительный человек. Говорили про них разное. Мало ли что говорят.- Федосий из Бобылевки, что меня сюда привез, сказывал мне, что он не русский, а англичанин.- Бобылевские-то его лучше знают, а здесь кто же его видал. Лет одиннадцать назад было - все поди забыли.- А на фабрике у него ты бывал?- Нет, не довелось. Да какая это фабрика - темное дело.- Почему темное?- Работают, можно сказать, большие тыщи народу, а что делают, неизвестно.- Людей делают, мне Федосий говорил.- И за границу отправляют, сказывали. Оттого-то у басурмана такая сила народу нынче и пошла. И чего наш царь смотрит?- Заговорился Ерафеич. Я-то с гобою, как с путным, а ты ахинею понес. Разве можно людей делать на фабрике?- Отчего нельзя? Хитрый человек все может. Впрочем, вам виднее. Мы люди темные. За что купил - по том и продаю.- А что же еще про Лобачева говорили?- Да, так... разное.Никодим поглядел на старика. Тому, видимо, и хотелось что-то сказать, но уж никак он не мог решиться и даже бровь почесал.- Ну что же? Рассказывай.- Да нет... лучше увольте... до другого раза...Разговор на том и кончился, но для Никодима прибавился еще один вопрос: зачем здесь бывал Лобачев одиннадцать лет назад и почему отец ничего о нем не сказал Никодиму, хотя и знал, что Никодим ездил к нему.И еще никак не мог примириться Никодим с мыслью, что между Лобачевым и Уокером с одной стороны и госпожею NN с другой существует тайный союз, направленный, между прочим, и против него - Никодима, а мысль эта все время не оставляла его.Днем он наконец решился опять войти в комнату матери, уже раскрыл бюро и принялся выдвигать ящики, как вспомнил, что ему говорили об этом не только госпожа NN. но даже Лобачев. Чувство стыда кольнуло его душу; однако признаться себе, что он не в состоянии пересмотреть содержимое ящиков, Никодим не мог. Он совсем неопределенно, как иногда бывает, не словами, а чувством подумал: "Подожду еще, оттяну немного времени",- и, захлопнув бюро, вышел в столовую...
Проснувшись утром на другой день после разговора с Ерофеичем, Никодим ощутил в себе неизъяснимое разделение: будто двое в нем переглядывались между собою и один лежал в постели, а другой был где-то, под потолком и так хорошо понимал все, что делалось с тем, который оставался внизу. Чувство это длилось недолго - Никодим вскочил весьма возбужденный и поспешил умыться холодной водой. До вечера он почти ничего не думал только щемящее чувство беспомощности и бессилия что-то нужное сделать, как-либо выбраться из создавшегося ложного положения ^- томило и угнетало его. Вечером он опять почувствовал свое разделение: словно кто вышел из него и сел напротив в кресло, у другого окна столовой.- Знаешь,- сказал Никодим,- нужно нам поговорить с тобою откровенно: если ты являешься самовольно - ты должен знать больше меня.Собеседник молчал.- И говорить должен ты, а не я,- продолжал Никодим,- я буду слушать.- Если так - изволь,- глухо и неопределенно ответил другой.- Я жду.Некоторое время прошло в томительном молчании. Наконец другой заговорил.- Свою мать ты не любишь. Ты постоянно путаешься - не зная о ком думать: о ней или о госпоже NN.- Да.- Это происходит потому, что ты любишь госпожу NN.. - Ну, разумеется. Иначе зачем я стал бы думать о ней.- Да, но любить мать и госпожу NN одновременно - невозможно. Ты еще не знаешь госпожи NN. но ты должен ее чувствовать. Она спросит так много, что ты не в силах будешь дать ей. И разве ты не догадываешься, что жизнь госпожи NN в чем-то сталкивается с жизнью твоей матери?- Конечно, догадываюсь.- Отчего же ты об этом не подумал?- Во всяком случае, не думаю, чтобы столкновение было на романтической почве. Правда, что-то есть темное - это темное нетрудно усмотреть из потерянной мною записки господина \У, и будь эта записка у меня под руками - мы могли бы в ней поразобраться. Ведь не думать же мне, что мама и госпожа NN влюблены в одно лицо... в Уокера, например... или в Лобачева... ха-ха-ха!Никодим громко рассмеялся. Ерофеич заглянул в дверь.- С кем это вы, барин, разговариваете, или мне попритчилось? - спросил он.- Попритчилось, попритчилось. Ерофеич,- ответил Никодим,- а может, и нет - всякие бывают гости, - Упаси Бог от нечистой силы: как облюбует какое местечко - не скоро выведешь, ни крестом, ни пестом. Вот тоже по весне, как барыне уехать,что за нечисть тут шаталась?- А ты видел?- Ну нечисть - не нечисть: господин Раух объясняли потом, что просто тут лобачевские фабричные пошаливали - кто их разберет.- А те, монахи-то, больше не показывались?- Что вы барин! Да я бы сбежал. Старик опять не на шутку перепугался.- Ну иди пока к себе,- попросил его Никодим и, когда старик ушел, вновь обратился к прежнему собеседнику.- Извини, нам помешали закончить разговор. Даже и самые хорошие слуги не умеют быть достаточно воспитанными. И на чем мы остановились? - я забыл.- На столкновении Евгении Александровны и госпожи NN.- Да это нелепо. И трагедия моя в том заключается - что я, не знаю, собственно, не только куда, но и почему могла исчезнуть моя мать.- Трагедия. Стоит ли так значительно выражаться?- А что же по-твоему?- А так... скандальная история, как и определила Евлалия.- Ну да, вообще-то скандальная история, но для меня лично - трагедия.- Поухаживай за госпожою NN - пройдет. Займись. Право, стоит: она дама обольстительная во всех отношениях, как сказал Лобачев.- Довольно. А то я буду просить тебя, как и господина Лобачева, прекратить этот бессмысленный разговор.- Я не господин Лобачев, и тебе долго придется просить меня.- Нет, не долго. Довольно!Никодим встал, вышел из столовой, хлопнув дверью, и очутился, на улице. Солнце было уже у самого горизонта, озеро чуть слышно плескалось. Никодим пошел к берегу.Узкая тропинка вела к плоскому большому камню, около камня рос молодой ракитовый куст и стояла скамья. Сквозь полуоблетевшие ветви ракиты, рядом со скамьей, на тропинке виднелась высокая человеческая фигура. "Арчибальд Уокер", - узнал Никодим сразу.И, узнав, пошел прямо на него: он помнил, что тропинка очень узка, что разойтись на ней невозможно и думал - отступит Уокер с дороги или нет.Уокер стоял неподвижно: на нем были охотничья шляпа с пером, теплая куртка и лакированные ботфорты; руки он заложил в карманы рейтуз (он эту вольность позволял себе редко, разве что в лесу).Уокер не отступил, и Никодим столкнулся с ним вплотную, но, право, Никодим вовсе не хотел с ним встречаться.Молча смерил Уокер Никодима после столкновения взглядом от головы до ног. Никодим ответил тем же. Но Никодим злился, а Уокер был спокоен совершенно.Уокер поклонился первый, повернулся и пошел. Никодим - рядом с ним - все молча. Им не о чем было говорить. Никодим прекрасно понимал, что Уокер чувствует в нем соперника, и размышлял: "Сэр Уокер весьма счастлив тем, что может много о себе думать; я, напротив, глубоко несчастен потому, что думаю о себе крайне пренебрежительно".Но в душе Никодим смеялся.Так дошли они до большой груды камней на берегу, повернули обратно и пришли опять к скамье у ракитового куста. Раскланялись и разошлись.Дома Никодим спросил Ерофеича:- Что за долговязый здесь по берегу шатается?- А это лобачевский управляющий.- Арап?- Ну да, сам-то Лобачев англичанин, а управляющий у него арап.- Шутишь, старина.- Шучу, шучу, Никодим Михайлович. Надо же на старости лет дурачка поломать.- То-то. Будто я не вижу, какой арап.