ГЛАВА XV
Потеря записки. - Какая была фабрика.Раскланявшись с Лобачевым и Уокером, но не. подав руки ни тому, ни другому, Никодим вышел на улицу и тотчас же поехал к Якову Савельичу. Он, однако, не думал, что Яков Савельич может знать что-либо об Евгении Александровне, как уверял Лобачев,- даже напротив: Никодиму казалось, что Лобачев советовал обратиться к Якову Савельичу только затем, чтобы прекратить разговор.Доехав до знакомого угла на Крестовском Острове, Никодим спрыгнул с конки и бегом направился к особняку Якова Савельича. У калитки его встретил Вавила и, не здороваясь, сказал Никодиму:- А Яков Савельича дома нету.В голосе Вавилы звучало нескрываемое торжество.- А где же Яков Савельич?- За границу уехали.- За границу?- Так точно - за границу. В Австралию, сказывали. И где эта Австралия Бог ее знает."В Австралию",- повторил Никодим, повернулся и пошел прочь. С Крестовского Острова он поехал домой, думая по дороге: "И к чему все эти хождения и обходы: просто нужно съездить опять в имение, порыться в маминых письмах и тогда, никого не спрашивая, найдешь следы",- и вдруг вспомнил, что записку господина "\У он оставил в руках Уокера.Побледнев сперва от этой мысли, он тут же, на ближайшей остановке, выбежал из вагона, пересел в другой и направился опять к Лобачеву.Запыхавшись, вбежал он в квартиру Лобачева, как только успел отворить ему заспанный лобачевский слуга. Лобачев сидел за письменным столом и, оборотив голову, с удивлением взглянул на Никодима.- Феоктист Селиверстович,- сказал Никодим, задыхаясь,- вы не можете ли мне сказать, где сейчас господин Уокер?- Не знаю.- Он мне нужен.- Так что же?- Где он живет? Или, может быть, он куда уехал?- Не знаю. Какое мне дело до того, где живут и куда ездят разные...- Позвольте. Господина Уокера я видел здесь у вас сегодня как вашего друга.- Да что вам, собственно, нужно?- Записку мою я оставил в руках господина Уокера.- Ту самую, которую дали мне и которую я ему передал?- Да, ту самую.- Напрасно дали. То есть напрасно оставили, хочу я сказать - дал-то ему я... Нет, голубчик, ничего не могу сказать. Как сами знаете. Поищите его - не иголка, пропасть не может.И Лобачев протянул руку, чтобы проститься.Очутившись опять на улице, Никодим вышел к Обводному каналу и пошел вдоль его, не думая, куда идет. Набежала туча, и осенний дождь - пронизывающий, неприятный - напомнил Никодиму о действительности. Оглянувшись, Никодим увидел, что находится в местности уже за' Балтийским вокзалом. Повернув сейчас же, он взял извозчика и отправился на Николаевский вокзал, чтобы ехать домой в имение.Купив билет, он в ожидании поезда прохаживался по темному помещению вокзала и на одном из поворотов заметил в углу знакомую фигуру: в сером пальто, с поднятым воротником, держа руки в карманах и нахлобучив на глаза шляпу, с палкой под мышкой, стоял Уокер.Не помня себя от радости, Никодим бросился к нему.- Господин Уокер,- сказал он,- как я рад этой случайной встрече. Ради Бога, отдайте мне ту записку, что я сегодня давал прочесть господину Лобачеву и которую он передал вам.Уокер всей фигуры к Никодиму не повернул, а скривив в его сторону только свою голову и глядя на Никодима сверху вниз, молчал.Никодима это обозлило.- Если вы не умеете стоять вежливо,- сказал он,- то, по крайней мере, хоть отвечали бы.- Не волнуйтесь. Записки у меня нет: я передал ее господину Лобачеву с просьбой возвратить вам.- Что вы говорите, я сейчас только от господина Лобачева, и он мне сказал, что записка осталась у вас. Уокер промолчал.- Как хотите,- произнес он,- можете мне и не верить. Но судите беспристрастно: если поставить рядом меня и господина Лобачева - кому из нас можно будет оказать больше доверия?- Так поедемте сейчас вместе к Лобачеву.- Сейчас я не могу: я уже взял билет на ближайший московский поезд. Вернусь я через несколько дней и тогда буду к вашим услугам.- Хорошо. А где же я вас найду?- У господина Лобачева. Там всегда меня можно найти."Ну, как хочешь,- подумал Никодим,- а я все-таки поеду домой и посмотрю еще письма мамы - быть может, найду что и поценнее, а в записке имя
мамы ведь вовсе не упоминается - все равно, если бы ты стал ее показывать кому-либо, никто тебе не поверит, что это писано к маме".И, поклонившись, отошел в сторону.По рассеянности Никодим вышел двумя станциями 'раньше, чем следовало. Удлинило бы это путь всего часа на три, если бы Никодим сразу нашел лошадей. Но ему пришлось искать долго: все отказывались ехать, ссылаясь на работу и плохую осеннюю погоду. Только перед самыми сумерками удалось тронуться.Первое время возница молчал и посвистывал. Потом, вдруг обернувшись, спросил:- А не ехать ли нам, барин, через Селиверстовщину?- Я, братец, дорог здешних не знаю,- ответил Никодим,- где хочешь поезжай, лишь бы дорога была поглаже, - Нонеча какие дороги. Ишь размякло. А я к тому, барин, что с утра ничего еще не ел. Так у меня кум в Селиверстовщине - к нему и заехать:поесть чего-нибудь. Да и выпить у него всегда можно.О Селиверстовщине Никодим слыхал: это была очень длинная и грязная фабричная слобода, верстах в десяти или двенадцати от его имения, фабрика, к которой он когда-то ночью ходил за чудовищами, находилась на полпути между слободой и имениями, и жители слободы работали именно на этой фабрике, но ни в слободе, ни на фабрике Никодиму не доводилось бывать.Понял ли возница молчание Никодима как согласие ехать через Селиверстовщину, но через два часа пути они въехали в слободу. В полутьме, при слабом свете редко расставленных фонарей и огоньков, мелькавших в окнах, прошмыгивали то с одной стороны тарантаса, то с другой неопределенные тени - иногда человек вырастал рядом с тарантасом и с любопытством глядел на Никодима несколько мгновений, стараясь идти вровень с лошадью. Никодим все отворачивался от таких: казались они грязными, неумытыми, от них пахло и спиртом и потом, физиономии их были грубы - и мужские и женские одинаково,- точно их кто топором вырубал, и движения тяжеловесны и угловаты. Грубая, но не громкая, а скорее, ворчливая ругань слышалась в полутьме из-под навесов и от колодцев, где звенели цепями журавли.Чувство неопределенной жути стало забираться в душу Никодима, когда они остановились у одного из крылец.Хозяин встретил гостей с фонарем. Он тоже не .возбудил доверия в Никодиме, так как ничем нс отличался от других обитателей слободы: грубая, грузная фигура, лицо со следами сажи на лбу и на щеках, непричесанные волосы, медная серьга в толстом ухе, рваная и грязная одежда, тот же запах спирта и, главное, провалившийся нос - все отталкивало в нем.Пока возница что-то ел и пил водку, Никодим сидел на лавке в углу, отказавшись от угощения, и оглядывался по сторонам. Изба, как и обитатели ее, была очень грязная и неприветливая: несколько раз на Никодима набегал из угла любопытный таракан и, шевеля усами, подолгу смотрел на незнакомого гостя.- Вы на фабрике служите? - спросил Никодим от скуки проходившего мимо хозяина. Тот остановился и сказал:- Так точно, у Феоктиста Селиверстовича Лобачева. , Никодима как громом поразило. Он даже привстал.- Разве эта" фабрика Лобачеву принадлежит?- Так точно, Лобачеву. Мы по дереву работаем.Никодим не захотел расспрашивать далее. "Поедем-ка отсюда поскорее",шепнул он вознице, улучив удобный случай.Тот подтянул кушак и заявил, что пора ехать. Хозяин проводил их на крыльцо опять с фонарем и опять молча.Когда они уже выехали за околицу и Никодим облегченно вздохнул, возница засмеялся.- А нос-то у кума того...подгулял. И поделом. Все от веселой жизни, барин.- Скажи ты мне вот что,- обратился Никодим к вознице,- кто такой этот самый Лобачев?- А Бог его знает. Он здесь, кажись, давно не бывал. Сказывают, что не русский, а англичанин он.- Послушай, как же это может быть - Лобачев и вдруг англичанин? Ведь фамилия-то русская.- Вот поди ж ты. Сказывают.- А кто же фабрикой управляет?- Арап какой-то управляющим.- Настоящий арап?- Нет, не настоящий, а так его называют. Он тоже здесь редко бывает больше в Питере живет.- Гм. А что же на этой фабрике делают?- А черт их, знает что делают - не к ночи будь сказано. Людей делают.- Что ты говоришь. Виданное ли это дело?- А взаправду, барин. Руки, ноги, головы, туловища делают из дерева, что ли. Не то из камня, а может, и из железа - я не знаю.- Да, наверное, руки и ноги искусственные. Для уродов и калек?- Какое там для уродов! За границу отправляют - вот что. И животных всяких делают. И коров. И еще делают такое - что и сказать-то не при всяком вслух скажешь. Разве к кому уважения у тебя нет.И, наклонившись к уху Никодима, он что-то зашептал ему. Никодим не сразу понял, но когда понял, то удивился еще больше, только не стал расспрашивать. Молча проехали они остаток дороги. \ Прощаясь с возницей, Никодим все-таки сказал ему:"А подозрительные люди - 'эти ваши слободские, и твой кум тоже". "Да, у кума нос того... подгулял. Даром этого не случается. Ну, прощайте, барин. Покорно благодарим",- ответил возница и, нахлобучив шапку, принялся настегивать лошадь, как будто желая скорее скрыться с Никодимовых глаз.