Но - и это уже было в жизни, Иосиф Виссарионович. И смерть самых близких и дорогих, и ненависть, выжигающая всё внутри. И снова всё началось сначала. Так уж устроен человек: даже если ему кажется, что всё потеряно - ничего не потеряно, пока не потеряно всё.
– А вы мудрец, - Сталин снова обозначил улыбку сквозь усы.
– Теперь вы мне льстите. Но на меня это тоже не действует - потому что тоже было. Едва ли не в тех же, сопоставимых с вашими, количествах. А сейчас вы готовитесь задать мне главный вопрос: а власть? Поощрения, наказания - это неинтересно. А вот власть - власть распределять поощрения и наказания - это ведь куда увлекательнее.
– Вы так не считаете?
– Нет, я так не считаю. Скажите, почему Макиавелли написал "Государя", но не стал государем? Почему Аристотель воспитал Александра Македонского, но сам и не подумал отправиться завоёвывать Индию? Я вам отвечу сам: их не интересовала власть. Они уже находились на другом уровне. И вот это, Иосиф Виссарионович, настоящая проблема.
– Почему?
– Потому что вождём должен быть человек, получающий от власти настоящее удовольствие. И при этом - понятный людям. Умеющий переводить свои мысли на чёткий, ясный язык указаний и приказов. А Макиавелли и Аристотель остаются на своих местах - интересных собеседников великих людей. Великих государей, если уж быть предельно откровенным. Что и доставляет им истинное, ни с чем не сравнимое и ничем не подменяемое удовольствие.
– Свои мысли? - снова быстро глянув на Гурьева, переспросил Сталин.
– Конечно, свои. А чьи же ещё?! - удивился Гурьев. - Свои, Иосиф Виссарионович. Только свои. Исключительно свои. Ни в коем случае не чужие.
– Это становится интересно. Допустим на минуту - вы, действительно, не пытаетесь меня обмануть. И вас действительно не интересуют награды, и наказаний вы не боитесь. Вас даже не интересует власть. Предположим, это действительно так. Но вы же хотите чего-то. Чего же вы всё-таки хотите?
– Я хочу получить назад свою страну, Иосиф Виссарионович. Не власть над страной, а страну. И только один человек на свете может попытаться это сделать. Заставить его я не могу, могу лишь попробовать уговорить. Объяснить, что вместе со мной он тоже получит свою страну назад. Конечно, она не будет абсолютно похожа на ту, которую он отнял у меня, а заодно и у всех остальных - у себя в том числе, - она будет другой. Возможно, она будет другой абсолютно. Потому что, как известно, в одну реку не войти дважды. Но эту страну можно будет узнать. В отличие от той, что есть сейчас, название которой состоит из четырёх слов, и среди них - ни одного слова правды.
– Вы смелый человек, Яков Кириллович.
– Нет, Иосиф Виссарионович. Вы опять мне льстите. Смелый человек - это тот, кто преодолел свой страх. А я не испытываю страха - во всяком случае, перед вами. Вы ничего не можете сделать со мной, даже если захотите. А я знаю - вы не захотите: во-первых, вам интересно и любопытно, а во-вторых, вы понимаете, что потеряете гораздо больше, чем приобретёте, пытаясь меня убить.
– Что же?
– Веру в своё всемогущество. Верните мне мою страну, Иосиф Виссарионович. Докажите, что вы всемогущи. А взамен - оставайтесь величайшим и всемогущим. Богом на земле. Вы же видите - я не возражаю. Даже наоборот. Искушаю вас. Хотя и знаю: вас совсем не это интересует. И если вы думаете, будто я в состоянии лишь генерировать пафос, вы опять ошибаетесь, Иосиф Виссарионович. Я здесь, чтобы сообщить вам прекрасную новость: у вас - у вас, Иосиф Виссарионович, не у меня, а у вас - всё есть. И план, достаточно детальный, и концепция. И у вас есть самое главное, без чего всё предыдущее не имеет смысла.
– Что?
– Не что, а кто. Наследник.
На этот раз пауза затянулась.