Сталин откинулся на спинку стула:
– И кто же он? Вы?
– Что за ужасные вещи вы говорите, Иосиф Виссарионович, - с дрожью в голосе произнёс Гурьев. - Ну, посмотрите на меня. Я же монстр. Чудовище. Какой из меня наследник?! Посмотрите мне в глаза.
Это должно было стать моментом истины - и стало. Всматриваясь в Сталина, Гурьев понял: этот зверь его не боится. И потому - нельзя проиграть.
–Ого, - сказал Сталин и улыбнулся. - Ого… Такого я ещё не видал. Что это? То самое электричество?
– Да.
– И люди тоже не могут смотреть вам в глаза?
– Когда я так смотрю - не могут. Тоже?
– Тоже, - кивнул Сталин. - Вы хорошо знаете, что это такое. Когда люди вам не смотрят в глаза. Не смотрят. Боятся.
Гурьеву показалось, что он слышит в словах Сталина горечь и боль. Это какой-то другой зверь, подумал он. Какой-то другой. Не такой, как те. Редкий. Очень редкий. Гурьев очень хотел бы, чтобы сейчас у него в ладонях оказались рукояти Близнецов, сообщив ему, с кем - с чем - он имеет дело. Но - нет. Нельзя. Интересно другое. Он вздохнул, усиленно вентилируя лёгкие - воздух в комнате ничуть не напоминал горный альпийский:
– Значит, вам должно быть очень одиноко. Одиночества не может выдержать никто. Ни зверь, ни человек.
– Не будем говорить о Сталине, - прищур и взгляд выдали собеседника, но Гурьев сделал вид, что ничего не заметил: сейчас важнее всего было не столько прощупать, сколько сломать лёд, самый первый, самый прочный слой. - Не будем жалеть Сталина. Поговорим о вас, Яков Кириллович. Я понял вашу мысль. Понял, чего вы хотите. Значит, вам не нужны награды. Вашей наградой будет моё обещание вернуть вам страну. Так?
– Нет-нет, - Гурьев мягко, немного разочарованно улыбнулся. - Нет, Иосиф Виссарионович, вы, наверное, всё-таки не совсем поняли. Меня совершенно не интересуют обещания и клятвы. Меня интересуют исключительно действия.
– Мои действия?
– Наши действия. Мои и ваши. Совместные и по отдельности. Помните, я сказал, что вам помогу?
– Конечно, помню, - Сталин посмотрел Гурьеву на переносицу и чуть шевельнулся. - Яков Кириллович. А в чём же вы собираетесь мне помогать?
– Нет-нет, Иосиф Виссарионович, - почти пропел Гурьев. - Вы хотите поймать меня на слове. Я же говорил - убейте их, и обещал вам помочь. Вы за это очень здорово зацепились. И напрасно. Предполагать, что я стану помогать вам в убийствах - это очень смешно. Это не наша логика, и ничего от этой логики не было в моих словах. И не вам, бывшему грузину, так полюбившему всё русское, что вам удалось сделаться русским, ловить меня на языковых нюансах. И вам требуется совсем другая помощь.
– Интересно. Интересно. Какая?
– Если вы думаете, будто я стану метаться по свету и убивать для вас ваших врагов, вы ошибаетесь, Иосиф Виссарионович. Во-первых, это опять-таки очень скучно. Во-вторых, у вас найдётся множество людишек, готовых делать это для вас и по вашим планам за куда более скромное вознаграждение: орденочки, ленточки, звёздочки, квартирки, машинки, девочки-мальчики. Они, такие людишки - расходный материал, а я - уникальный, единственный в своём роде инструмент. И если телескоп может позволить кому-то забивать собой гвозди - это просто всего-навсего безмозглая железная труба, набитая под завязку дорогущим стеклом, - то я вам, Иосиф Виссарионович, такого позволить с собой вытворять никак не могу. Употребить меня можно одним-единственным способом: по прямому назначению.
– Какому?
– Помочь вам вернуть мне мою страну.
Сталин поднялся, не выпуская из руки трубки, и стал прохаживаться вдоль стола, время от времени тихо, едва слышно, хмыкая и качая головой. Гурьев следил за его эволюциями и ждал. Ничего другого ему сейчас не оставалось - только ждать.
– Это очень интересное предложение. Очень, очень интересное. Товарищу Сталину давно - очень давно - никто не делал таких интересных предложений.