Было видно: иногда доволен собой, иногда – нет. Прослушав «никуда не годится… особенно в наше время», одобрительно кивнул: «формулировка» понравилась.)
– Как вы относитесь к тому, что совершили, Мезис?
Мезис берет со стола коробок спичек, секунды две смотрит на этикетку, повернутую вверх ногами.
– Днем я еще как-то держусь, – тихо говорит он. – Потому что в камере мы сидим вчетвером. Там то шахматы, то шашки, домино, книги. Туда-сюда, как-то отвлечься можно… Но ночью… Мне ребята все время утром говорят: опять кричишь!
– Почему же вы пошли на это преступление?
– Если бы я на один день протрезвел, я бы ни за что не пошел!
Теперь и Раупс молчит. Только пальцы Мезиса медленно вертят спичечный коробок, и бряканье пересыпаемых спичек кажется неестественно громким.
– Желаете что-либо сказать в оправдание себе?
– Что мне говорить, когда человека убили.
– Не один же убивали.
Не спасательный круг предложен – тонкий прутик, но, по пословице, утопающий должен хвататься и за соломинку. Мезис не хватается.
– А может, я убил, может, мой удар был смертельный?.. Да, это может быть.
– Конечно, жить хочется… – Брякают, брякают спички. Но вот и они стихли. Гнетущая тишина. Потом судорожный вздох: – Но человека все-таки убили. Отвечать нужно! – И коробок падает на стол.
Рука Раупса выключает магнитофон. Все. Самый последний допрос окончен.
Сказано немного (если перевести на количество фраз), но разговор томительно длинный; по одному рождаются слова, и каждое стоит раздумий и мучений.
Так жестоко и объективно осудить себя мало кто способен. Преступник, даже кающийся, всегда ищет оправданий и стремится вызывать сочувствие у других. Это психологически понятно и закономерно: как жить, испытывая к себе отвращение и ненависть? Единственное спасение – переложить на кого-то хоть долю ответственности за содеянное, найти какой-никакой довод в свою защиту!
Жалеть себя и стараться за что-нибудь спрятаться от окружающих, от собственной совести – поголовное свойство нарушивших закон и наказанных. Мезис в этом отношении являет собой редчайшее исключение.
«Я тоже, может, был интересный человек!» Нет, не был. Номог быть. Мог. Тем горше, что этого не произошло, что человек не состоялся…
Второй раз мы приехали в Ригу в начале лета. Город зеленел и цвел всяким свободным от асфальта клочком земли, пахли клеем свежие афиши: «Выставка янтаря»… На послезавтра был назначен суд над Мезисом и Красовским.
Киногруппа готовилась к съемкам. Зал Верховного Суда республики – продолговатое помещение, в одном торце которого располагались двери, а в другом огромное, во всю стену окно – был удобен для операторов.
Девять дней длился процесс, и девять дней тихо жужжали камеры и магнитофоны. Самый зоркий наблюдатель не сумел бы заметить и упомнить всего, что запечатлели они на пленку. Живые, неповторимые голоса людей, взволнованный ропот или затаенное дыхание зала, мгновенно отзывавшегося на происходящее в суде, и удивительный по разнообразию и выразительности калейдоскоп лиц. Родные и друзья Инара Карпова, инкассатор, пострадавший возле «Турайды», мать Красовского, его подружки Зубари и Яковлева, вереница свидетелей, бесстрастный прокурор, родственники Мезиса, жена Красовского… и двое на скамье подсудимых, ожидавшие возмездия.
А если бы они предвидели, что оно неизбежно? Если бы могли заглянуть вперед и увидеть себя вот такими, сидящими за невысоким барьером, который отделяет от мира безнадежной глухой стеной? Попали бы они тогда на эту скамью?
Конечно же, нет!
Доставленный инспектором Крамаренко в штаб Красовский, еще не зная об аресте Мезиса, обронил характерную фразу: «Милиции просто повезло».