«Из тебя получился бы неплохой артист, - мелькнула у Шимчика злорадная мысль, - хотя и переигрываешь, когда, склонясь, подаешь ей руку и говоришь: «Примите наше искреннее соболезнование. То, что случилось с вашим братом…»
Анна Голианова, поспешно выдавив «благодарю», отвернулась. Они вышли в прихожую. Шимчик, указав на двери, спросил:
- Это его комната?
- Да. Хотите посмотреть?
Он кивнул и, войдя, спросил:
- Где лежала открытка?
- Там. - Голианова показала на письменный стол, стоящий метрах в трех от двери. - Еще утром она там была, в полдень уже нет. Я звонила ему из школы, мне сказали - ушел, я решила, что домой, и поторопилась вернуться. Когда это случилось?..
- В половине двенадцатого, - ответил Лазинский.
- Я звонила без малого в двенадцать, значит, его уже… Я вернулась домой в час… В кухне, в сумке у меня лососевые консервы… купила… Дежо их любил…
Комната инженера Голиана была больше и светлее, чем комната сестры. За окном - садовая калитка, улица, дом, в нижнем этаже которого был магазинчик. Шимчик представил себе погибшего. Он, вероятно, сиживал здесь, на единственном стуле у письменного стола, лицом к окну. Что он видел перед собой? Здесь всегда так сыро и холодно? Полка с книгами в потрепанных переплетах, дешевый чернильный прибор, медное пресс-папье и неожиданно светлый среди темной мебели ящик для постельного белья.
«Комната ожидания, - подумал Шимчик, - чего же он ждал? Чего? Или это было убежище человека, замкнувшегося в себе, которого ничто уже больше не интересует?..»
На стене олеографии: сидящий на скале Иисус, на другой - Юдифь, в ее руках отсеченная голова в шлеме. Юдифь улыбается кому-то. Христос тоже.
Стареющему Шимчику вдруг стало казаться, что ему. Он переступил с ноги на ногу и нарушил тишину:
- Извините. Откуда пан Голиан родом?
- Из Гемера.
- Из Тисовца?
- Да.
- Я об этом не знал, - удивился он, будто что-то припоминая. - Он никогда мне об этом не говорил. Странно.
Женщина удивленно спросила:
- Вы знали Дежо?
- Да, когда-то мы встречались. Я знаю многих с химзавода, товарища Сагу, Бауманна…
Капитан заметил: на имя Бауманн она не обратила особого внимания.
- Поэтому меня и послали к вам. Поверьте, тяжелая обязанность приносить людям горькие сообщения.
Он простился и направился к выходу, Лазинский еще раз пробормотал: «…искренние соболезнования…», женщина проводила их и захлопнула дверь. Шимчик остановился и прислушался: в квартире стояла тишина. И вдруг раздались прерывистые рыдания, страшный нечеловеческий крик.
Внизу, у машины, капитан сказал Лазинскому:
- В присутствии сестры он на открытку не реагировал. У Бачовой, вероятно, да…
Было без четверти три. Жара и безветрие. Деревья застыли как памятники.
7
- Сидит и тянет вторую рюмку рома, - сообщил Станкович. - Только что позвал официанта и заказал третью.
Они подошли к широким застекленным дверям ресторана и увидели ром на нечистом, в пятнах подносике. Инженер Бауманн медленно отпил и закрыл ладонями лицо, было ясно, что он не слышит объявления о прибытии пражского скорого на второй путь.
- Подождем, - сказал Шимчик и отошел от двери. - Может быть, кого-нибудь встречает или сам куда-нибудь едет,
- Навряд ли, - возразил Лазинский, - тогда бы он уже расплачивался.
- Ему никто не звонил? Он тоже никуда? Все сидел и пил?
- Да, - подтвердил Станкович.
- Вы поинтересовались у официанта, он часто здесь бывает?
- Только собрался, слышу, он спрашивает, где туалет, я решил, что он здесь впервые.
- Он ходил в туалет?
- Да, - ответил Станкович, - я за ним следом, но он меня не заметил, хотя мы там были только вдвоем.
У кассы несколько человек дожидались билетов. Шимчик закурил. Немолодой, но и нестарый человек с плащом через плечо и портфелем в руках подошел и попросил прикурить.