Нелегко оказывалось сговориться с аборигенами о переправе. Порой собиратель отдавал плату вперёд и всё равно оставался без лодки. За то время, что ты снимал с мула тюки, паромщик отправлялся в путь, взяв на борт другой отряд собирателей, заплативших десятком пенни больше. Несчастному оставалось только торчать на берегу, то и дело стирая пот со лба и опасаясь подхватить местную водяную лихорадку. Я быстро обнаружил, что единственным способом добиться честности от перевозчиков будет устроиться в лодке сразу после передачи денег и уже никуда из неё не выходить. Так я провёл почти сутки. И только к концу следующего дня пирога отчалила.
По обоим берегам причудливо извивавшееся русло обступали сплошные стены девственного
леса, ярко-зеленые верхушки деревьев тянулись к тёмно-серому небу. Вся пышная растительность бесконечного лета сливалась в плотные монохромные непроходимые джунгли. Тут и там мелькали в зарослях попугаи, яркие тропические орхидеи и каны а между ними выглядывали морды крокодилов.
На привалах мы спали на траве, завернувшись в пледы, которые несли в рюкзаках или же в полной насекомых хижине какого-нибудь аборигена. Мы то не могли дышать от влажной духоты, то промокали до нитки под тугими струями ливней. Нас съедали живьем москиты, трясла ознобом лихорадка И многие остались лежать в джунглях, так и не увидев своей мечты.
Конечный пункт путешествия по реке находился в Медусе или в Виндсесе, где снова нас ожидал торг с местными жителями. Цена на мулов росла с каждой новой деревенькой, так как число желающих купить их намного превышало количество животных. Те, у кого денег уже не было, отправлялись на своих двоих.
Дорога, ведущая к мосту из Виндсеса, представляла собой бесконечную череду болот. Узкую тропку обрамляли казавшиеся бездонными расселины, в мокрый сезон заполнявшиеся дождём. Отвесные обрывы тянулись точно стены старинных фортов вдоль всего пути.
Тропа была такой узкой, что по ней едва ли мог пробраться навьюченный мул.
Город, ожидавший нас впереди, был тих и уныл, как древний погост. К тому времени, когда мы вступили в него, треть горожан забрала холера, косившая в первую очередь колонистов.
Особенно тяжело приходилось непривычным к тропическому климату уроженцам Альбиона, к которым тогда принадлежал и я. Я подхватил водяную лихорадку уже на болотах и к концу месяца оказался так истощён, что то и дело валился с мула. По прибытии в Чоко компаньоны уложили меня в постель. Практически за неделю все, подхватившие лихорадку, отправились к праотцам в живых остался только я.
Мы снова двинулись в дорогу. Под вечер обоз замедлял ход. Кибитки с вещами выстраивали кольцом. Внутрь получившегося ограждения загоняли животных, а снаружи разбивали лагерь и разводили костры. Одни варили похлёбку, другие распрягали лошадей и кормили мулов, третьи ремонтировали скарб. После ужина кто-нибудь заводил песню. Часто эти авантюристы, не побоявшиеся оставить прежнюю жизнь, прочувственно пели религиозные псалмы. А особенно любили один:
Я здесь чужой, я иду за Ветрами.
Я буду ждать хоть до утра.
Мы идём домой в небесную высь!
Пойдем же со мной, я покажу тебе путь.****
Молодёжь устраивала танцы под звуки скрипки, губной гармошки и аккордеона. Но стоило солнечному свету померкнуть, все погружались в сон. Лагерь накрывала тишина, и только часовые охраняли покой спящих до утра.
Незадолго до рассвета командир отряда поднимал людей выстрелом в воздух. Тут же всё начинало шевелиться, нарастал гомон, волнение, суета заполняла лагерь. Путники собирали тенты, готовили завтрак, запрягали животных в кибитки. То тут, то там щёлкал кнут, ржали лошади. Переругивались мужчины, и хныкали дети. Скрипя колесами, обоз начинал свой путь. Впереди двигались трапперы выслеживали зверей, проводили разведку. То и дело путь преграждали аборигены И каждый раз невозможно было угадать, что им нужно от нас.
Если даже угроза нападения аборигенов исчезала, количество других опасностей не уменьшалось. Одна только холера унесла пять тысяч жизней. Но у нее были помощники. Люди срывались в реки, и их уносило течение во время переправы, дизентерия и малярия собирали свой урожай, и несчастные случаи вносили свой вклад в мрачную жатву. Люди с хрупким здоровьем и пожилые умирали от истощения. Даже споры и дрязги становились причиной гибели.
Для многих не существовало ни веры, ни закона жестокость перекрывала все другие чувства. И холодное, и огнестрельное оружие шло в ход без особого предлога. При подобных инцидентах отряд избирал присяжных для суда над виновным. Приговоров было два изгнание или виселица.
Невероятное количество разногласий вызывал порядок остановки на субботний отдых исповедники Ветров требовали, чтобы мы оставались на стоянке на весь седьмой день. Большинству же хотелось добраться до цели как можно скорей. Какой, к дьяволу, выходной, когда предыдущий караван умер от голода, застигнутый на склона Сьерра Неви внезапной зимой? Те, кто выжил остались в живых лишь потому, что ели своих умерших родителей и детей.
По мере увеличения пройденных миль дрязги между нами становились столь привычным делом, что, ещё не достигнув Сьерра Неви, те, кто вчера был друзьями, теперь обрывали все связи.