Пока нет, Стефано откинулся на спинку стула и пристально всмотрелся в глаза напарнику, поясни.
Конуэлл журналист, корреспондент консервативной альбионской газеты, решил выпускать дочерний журнал под именем «Корсика время и надежды». Он один делал всю работу: сам был и корректором, и директором отдела продаж. Маленький журнал быстро стал пользоваться известностью, потому что поднимал темы, интересовавшие всех. Конуэлл бросил клич, призвал всех сражаться против вседозволенности донов. Конуэлл раскрывал преступные схемы кланов, технологии покупки выборов, пути доступа к государственным фондам и заказам. И он не понимал, Стефано. Как и ты, он не понимал. Посыпались угрозы, анонимки и, наконец
Достаточно, можешь не повторять.
Я тебе говорю сейчас, Стефано: «Кончай мутить воду». Это самоубийство.
Самоубийство посредством свиней?
Ну, хорошо. Несчастный случай. Он просто упал в загон.
Теперь уже Стефано задумчиво смотрел на напарника, пока тот не занял своё место и снова не поднял взгляд от бумаг.
Что?
Я всё думаю Какого чёрта ты делаешь здесь?
Работаю, а что?
Ничего.
Наступил вечер. Автомобиль Стефано жался к тротуару неподалёку от поворота на Тридцать пятую улицу в двух кварталах от мюзик-холла, внутри которого Стефано никогда не бывал. Бесконечный поток доджей и фордов скользил мимо, замирал у светофоров и снова пускался в путь. Тоска сжимала Стефано грудь. Смутные силуэты склонялись друг к другу на задних сиденьях чужих машин. Обрывки песен и смех звучали где-то вдали. Огоньки сигарет чертили замысловатые знаки в полумраке. Стефано хотелось думать, что он тоже торопится туда, где живёт веселье но вместо этого он заводил мотор и сворачивал в пустой дом где его некому было ждать.
Стефано Бинзотти вырос в порядочной итальянской семье из бедной части палермского квартала Ла Лоджа. К витающему в воздухе присутствию мафии он привык с младых ногтей. В местном клубе юных последователей Ветров Стефано играл в бейсбол с Тони Корезе, позднее известным поставщиком кокаина. Но это не поменяло в нём ничего. Чем больше Стефано смотрел на своих друзей, многие из которых попробовали мафию на вкус, тем более убеждался в том, что корсиканские кланы воплощённое зло.
За те одиннадцать недель, что Стефано провёл в Сартене, он не завёл каких-либо приличных
знакомств. Было ли здесь дело в том, что он плохо уживался с людьми, или сыграло роль то, что, его полицейская карьера в свое время была прервана двумя годами тюрьмы Нью-Порт в Палермо трудно сказать. Его собственная независимость, нежелание заводить длительные знакомства и, возможно, слишком большое самолюбие скорее всего, значение имело это всё. Многие из тех, кто мог оказаться ему полезен или просто стать хорошим приятелем, один за другим отказывались продолжать знакомство.
Стефано был не тот человек, чтобы пробовать подружиться с теми, кто не были так упорен, целеустремлен и цепок, как он. Всех, кто был слабее его, он презирал. Дружба с такими казалась Стефано самоуничижением или, по крайней мере бессмысленной тратой сил. В то же время Стефано отлично знал, что с людьми, обладавшими теми же качества, что и он, сойтись бывает нелегко. В особенности здесь, в Сартене, где ему пришлось воевать уже за то, чтобы выйти из разряда «чужих».
Те, кто имел такую же твёрдую позицию, как сам Бинзотти, как правило, предпочитали создавать союз против него. Не потому, что Стефано поступал по-другому либо проповедовал другие ценности все они с радостью поступали бы так же. Скорее, потому, что он не принадлежал этому городу, но забрался на их территорию.
С женщинами у Стефано тоже не завелось. Свободу в подобных связях он ценил выше всего. Женщина, понравившаяся ему, должна была быть такой, чтобы не мешать, не требовать и не просить ничего. Некоторые блондинки, посещавшие постель Стефано, поговаривали, что он просто не нашёл ещё ту, что сможет привязать его так, что он забудет обо всем. Стефано в ответ предпочитал молчать. Где-то глубоко в себе он и сам мечтал встретить такого человека, который смог бы его привязать. Однако все его желания в отношении как противоположного пола, так и своего, были сиюминутны, незначительны и легки.
Пожалуй, Таскони уже сумел побить абсолютный для Стефано жизненный рекорд, потому что сержант думал о нём целых три дня. Мысли о том, как скажется на его карьере их единственная совместная ночь, делали воспоминания болезненно-острыми, и если в офисе Стефано думал о том, как обезопасить себя, то перед сном снова и снова представлял узкое тугое нутро корсиканца, сжимающееся вокруг него.
В тот день, вернувшись к своему небольшому домику напротив тюрьмы, Стефано обнаружил вещи несколько рубашек, сменные джинсы, единственный костюм и ещё пару мелочей лежащими перед домом на огороженном забором участке травы. Чемодан, с которым он приехал на Корсику, лежал тут же, как и прежде закрытый на кодовый замок, а на нём бумажный листок.
«Жильё больше не сдаётся в наем», гласил он.
Почти машинально Стефано подошёл к двери. Подёргал ручку и попытался воткнуть ключ в замок не получилось. Это был уже не его дом.