которые входили в возраст самостоятельного выживания.
Вместе с безымянными орчатами человечка занималась собирательством и рыбалкой, они ей помогали в бытовых делах, особенно где требовалась нечеловеческая сила или ловкость. За это Ырын приглядывала за детворой: учила, подкармливала из своих запасов при необходимости, заплетала девчушкам красивые косы, вплетая разноцветные шнурки, лечила драчливым мальчишкам раны, рассказывала по вечерам сказки, которые помнила из своего мира, на ходу адаптируя под местный лад. Как-то само собой сложилось, что она стала воспитателем "детсада" на общественных началах. Но взрослые орки это тоже заметили и периодически оставляли около ее маленького шатра то часть туши после охоты, то еще что-нибудь полезное, чем выручали. "Все-таки не безнадежные пофигисты эти орки" думала иногда Ыры.
Сейчас же, перед большим походом надо было успеть заготовить как можно больше еды. Взрослые орки могут несколько дней подряд не есть или слопать без последствий для организма уже начавшее тухнуть мясо. Порой девушке казалось, что орки могут даже камни переваривать без ущерба для здоровья, жрали они действительно порой совсем уж странные вещи. У детей, да и у нее самой, желудки послабее, а об их пропитании вряд ли кто-то кроме них самих подумает. Теперь же у нее еще и два человека добавилось, которые сами на охоту не пойдут, еды не добудут. Подкинули братцы ей хлопот.
Вот и крутилась целыми днями Ырын, даже позабыв на время, что хотела выучить местный человеческий язык. Для собирательства уходить с помощниками далеко от лагеря не стала, и не только чтобы не наткнуться в степи уединившиеся на любовные парочки, от которых можно получать нагоняй. Просто у нее тяжелый больной оставался около палатки, к которому стоило возвращаться почаще. Полностью доверить уход за пациентом второму "подарочку" девушка не могла, тот вроде даже простые требования не всегда понимал, помогать им не рвался. Но Ырын пока было не до него, мельком заметила только, что гематомы сходят с его лица, что он нашел реку и промыл волосы, под которыми оказалась уже затянувшаяся рана. Главное, что руки к ней больше не тянет, а то она ему новые раны мигом бы организовала.
Вроде даже из-под синяков проявлялось относительно симпатичное лицо, но Ырын было некогда уделять много внимания навязанным ей людьми, пока живы и ладно. Конечно, у нее мелькала иногда жалость к пленникам одной с ней расы, но в целом... Неужели она заразилась от орков их фатализму? Выживают только сильнейшие, а если нет... ну, значит, не судьба, значит, духи отвернулись.
К тому же зачем жалеть взрослых и чужих! мужчин? Как бы ей потом ни пришлось пожалеть, когда они поправятся.
Хотя братья ее в обиду не дадут. Особенно Тыырын, который больше всех опекал ее. Правда, Тыырын сейчас тоже в степи с подругой, а старший из людей все так же без сознания...
А, нет! На третий день больной наконец-то пришел в себя!
Глава 4
Рикардо Леудомер
Ноги постепенно заживали. Видимо, это вонючая мазь отвратного вида, что ему так настойчиво совала девчонка, все-таки лекарственная. По крайней мере, боль заметно успокаивала.
Эта же практически обнаженная девица продолжала возиться и с Агилямом, хотя у того была такая рана, уже начавшая пованивать на жаре, что ясно же нежилец. Так зачем глупая возится с чигиданцем?
И опять Рикардо ничего не понимал: зачем их выхаживают и даже откармливают, почему до сих пор никаких пыток, куда вообще подевалось большинство громил из полуопустевшего лагеря? Вот сейчас бы в самый раз бежать, но он понимал, что на больных ногах далеко не уйдет, поэтому придется немного обождать, набраться сил. Как раз заодно осмотрится, что здесь к чему. Как хорошо, что теперь их не в яме держат!
Мясо, к сожалению, уже на второй день перестали приносить. Теперь девица давала ему только какие-то клубни, причем чаще сырыми, да траву. Еще бы он траву не ел, как какой-то селянин! Пару раз была запеченная в глине рыба, некрупная и костлявая, которую прямо твердым слитком бросала в его сторону эта чумазая человечка, оставляя самому выковыривать. Но Рикардо был и тому рад.
Однако не рад был отношению этой рабыни к нему, графскому сыну.
Никакого почтения!
Понятно, что сейчас он тоже пленник, но мужчина же! А она, глупая, мало того что постоянно соблазняет своим открытым везде телом, так еще никак не оставит попыток навязать ему женскую работу!
На второй же день принесла с голиновскими детенышами целые охапки каких-то камышей и вывалила рядом с палаткой. И как только додумалась до того, чтобы пытаться уговорить его плести из жестких длинных
стеблей подстилку!
Он, конечно, внимательно смотрел на то, как она наклоняется к нему ближе, пихая шуршащие стебли чуть не под нос. Где еще столько открытого девичьего тела увидишь? Смотрел даже, как разрывает стебли своими тонкими пальцами на волокна. Внимал, как уговаривает его рычащими нотками повторить те действия. А эти ее резкие жесты, когда она поняла, что он не будет заниматься подобными глупостями. Он даже оценил, как выразительно она ругалась вот точно ругалась на голиновском рычащем наречии, какое живое лицо у нее было в тот момент!