Судорожная дрожь проходила по всему телу, и руки неконтролируемо дрожали, под насмешливым и покровительствующим взглядом стражника. Великий маг, бывший главнокомандующий бокардской армии, герой войны, командир имперских гвардейцев сжал руки в кулаки.
Глаза словно разъедало дым. Локти ломило. От горя каждая кость в его теле болела.
«Еще часа два или три, и все закончится, поскорее бы уже...»
Карета остановилась шагах в двадцати от рокового места, он вдруг услышал гул толпы как будто кто-то вдруг включил звук. Стражник выдернул его из темного убежища кареты. Стоял знойный летний день, и воздух дрожал вокруг пыльных деревьев и раскаленных добела камней площади.
На улице светло, шумно; у него внутри тьма и тишина. Рюми, щурясь от яркого света, огляделся.
Одна за другой подъезжали тюремные экипажи, выгружали его друзей, вскоре их, одиннадцать осужденных, построили в ряд, скованных, в белых робах - позорных одеяниях, растерянных, подавленных, ошеломленных быстротой и глупостью их падения, повели к эшафоту. Люди стояли плотными рядами, теснились, с жадностью всматривались в лица узников, которых вели сквозь строй солдат, сдерживающих беснующуюся толпу.
«Ну что же, видимо, нас боятся! С печатями, скованных, избитых, но боятся, сюда, наверное, всю армию пригнали!» Солдаты, еще вчера их товарищи, нахмурены, им это тоже не нравилось на казнь ведут лучших из лучших, их командиров, героев войны.
В осужденных полетели гнилые овощи...
- Воры!
- Злодеи!
- Убийцы!
- Предатели!
Любая истерия будь то истерия страха, ненависти или радости, что зараза: истошный вопль перелетел через шатающегося Рюми, точно камешек через озеро. Он набирал скорость, выискивал жертву, проникал в его душу. Ручеек ненависти разлился в мощный поток и налетел на него, грозя захлестнуть с головой... Захлестнул... Больно... Высоко подняв голову, бывший герцог, бывший капитан имперских гвардейцев, Рюми Блазум, повел свой маленький отряд отверженных на казнь...
Их выстроили перед эшафотом. В середине стоял столб позора. Откуда-то со стороны два стражника принесли Дана. Тот был бледным, но в сознании.
Наступила тишина. На небольшой помост взошел великий канцлер - герцог Лиарентель да Кростно правая рука императора. Кассандр хмыкнул про себя, «не явился лично, урод, побоялся, как всегда». Император Андриан после того покушения, тринадцать лет назад, никогда не появлялся на публике и не выходил из дворца.
- Да свершится правосудие! равнодушно, глухим голосом провозгласил всесильный канцлер. Темные, полуприкрытые тяжелыми веками его глаза шныряли по шеренге осужденных.
«Сине-зеленый он какой-то, - отметил про себя Кассандр, - может, сдохнет от болезни какой-нибудь, на пару с подонком императором...»
Первым, как всегда, пошел Рюми, их командир. Около эшафота его ждал кузнец, который ловкими, проворными движениями сбил кандалы с рук. Узника втащили наверх и поставили перед столбом. Один из палачей под восторженный рев толпы сорвал с его плеч белую, полотняную рубаху. Другой палач так же сноровисто, быстро привязал его руки к столбу, так высоко, чтобы ноги едва касались пола. Рюми, растянутый, прижался лбом к теплому столбу, стиснул зубы, приготовился...
- По приказу императора, плеть только кожаная, без свинцовых наконечников, - шепнул ему палач.
- Ублюдок этот император твой, отрекаюсь от него... процедил Рюми. Давай, а то я уже замерзаю здесь...
Палач, колесом выпятив грудь и откинув зад, пружинно, со свистом ударил по голой спине длинным кнутом. Рюми вздрогнул. После первых же ударов спина мужчины вздулась, посинела, кожа начала лопаться, как от порезов ножа. На обнаженную спину продолжали сыпаться удары толстого кожаного кнута. Рюми молчал вопреки ожиданиям толпы.
Тысячи голосов яростно кричали:
- За-дай ему!.. За-дай!..
- Ур-р-р-а!
- Е-щ-ё... Е-щ-ё!...
Толпа бешено
аплодировала после каждого удара, наполняя площадь гулом голосов. Радостно заиграла музыка в стороне, клоуны начали свое представление. Над площадью парило солнце, витал запах жареного миндаля и теплой сдобы, разносчики, громко рекламируя свой товар, вовсю продавали булочки и пирожки.
Свистел кнут, брызгала кровь на дощатый пол подпила. Уже более двадцати ударов отвалил палач, а Рюми все еще молчал.
Кассандр дрожал - и от холода, и от волнения, от боли за друга на его руках и на груди выступила гусиная кожа, но по лицу катился пот, ребята договорились, что он следующий.
Ожидать своей очереди очень даже не сладко. Наблюдать, как хлещут плетьми твоего командира, друга, в ожидании того же для себя не приведите боги!
Энрико сел на корточки возле бессильно прислонившегося к ступенькам Дану.
- Дружище, ты как? шепотом спросил он.
Дан криво усмехнулся. Он догадывался, что выглядел не лучшим образом, и в глазах друзей увидел лишь то, о чем он подозревал. Его лицо было смертельно бледным, под провалившимися, безжизненными глазами залегли черные круги. Дан сидел, плотно сжав бескровные губы, так как боялся выдать себя невольным стоном. Не осмеливаясь посмотреть Энрико в глаза, Дан старался тем не менее сделать вид, что совершенно не понимает, отчего тот смотрит на него с таким ужасом.