Я уничтожу тебя. Я сделаю так, что тебя не примут ни на одну работу в этом городе. Я...
Я отключила телефон. Не потому что испугалась угроз. Просто не было больше сил слушать его ярость. Мне было всё равно, что он со мной сделает. У меня больше не было жизни, которую можно было разрушить.
Через полчаса я была в больнице.
Алёша лежал под капельницей, такой же бледный, такой же маленький. Дышал тяжело, с усилием, как будто каждый вдох давался ему с боем. Я села рядом с кроватью и долго смотрела на его лицо. Искала себя. Искала Сашу. Искала хоть что-то знакомое.
Ничего. Он был красивый, милый мальчик, но чужой. Совершенно чужой.
Как же я не видела этого раньше? Как могла девять лет смотреть на него и не замечать, что он не мой? Любовь ослепляет. Материнский инстинкт ослепляет. Ты видишь то, что хочешь видеть, а не то, что есть.
Мам? слабо прошептал он, приоткрыв глаза.
Мам. Он всё ещё звал меня мамой. И от этого слова внутри меня что-то разрывалось на части.
Я здесь, малыш, ответила я, поглаживая его по голове. Я здесь.
Мне больно, пожаловался он.
Я знаю. Врачи делают всё, что могут.
Но это была ложь. Врачи не могли ничего. Потому что для спасения ему нужен был донор. Родственник. А у него не было родственников. Во всяком случае, известных.
Где-то жила женщина, которая девять лет назад родила этого мальчика. Где-то жил мужчина, который был его настоящим отцом. Они не знали, что их сын умирает. Не знали, что он лежит в больнице без родителей, с чужими людьми, которые любят его, но не могут спасти.
А где-то ещё жил мой настоящий сын. Тот, которого я носила под сердцем девять месяцев. Тот, которого должна была растить, любить, защищать. Который звал мамой другую женщину. Который не знал о моём существовании.
Меня затошнило. Я выскочила из палаты, добежала до туалета и меня вырвало долго, мучительно, как будто организм пытался избавиться от всей той лжи, которой я жила девять лет.
Потом я стояла у раковины, держась за края, и смотрела на своё отражение в треснутом зеркале. Треснутое зеркало как символично. Как моя жизнь. Как моя душа.
В коридоре показался врач. Тот самый, который сообщил мне правду.
Как он? спросила я.
Плохо. Очень плохо. Почки почти не работают. Нам срочно нужен донор. Или хотя бы кто-то из близких родственников для совместимости.
А если не найдём?
Он молчал. Но я видела ответ в его глазах.
Сколько времени? прошептала я.
Дней пять. Может, неделя. Не больше.
Пять дней. У меня было пять дней, чтобы найти его настоящих родителей. Пять дней, чтобы спасти чужого ребёнка, которого я любила как своего. Пять дней, чтобы совершить невозможное.
Или пять дней, чтобы смотреть, как умирает мальчик, которого я девять лет считала сыном.
Доктор, позвала я врача, когда он уже собирался уходить. А если... если я найду его настоящих родителей? Если окажется, что кто-то из них подходит как донор?
Тогда у него будет шанс, ответил он. Небольшой, но шанс.
Шанс. Такое маленькое слово, а в нём целый мир.
Я вернулась в палату. Алёша спал. Дышал едва заметно, но дышал. Я взяла его маленькую руку в свои ладони. Она была горячая, сухая,
как пергамент.
Я найду их, прошептала я. Твоих настоящих родителей. Я найду того, кто сможет тебя спасти. Обещаю.
Он не услышал. Но обещание было дано. Не ему себе. Я не дам ему умереть. Даже если он не мой сын, я не дам ему умереть. Потому что девять лет он был моим миром. Девять лет я была его мамой. И ничто не может этого изменить. Ни анализы, ни ДНК, ни биология.
Материнство это не только кровь. Это любовь. Это боль. Это готовность отдать жизнь за того, кого считаешь своим.
И пусть он не мой биологически. Но в моём сердце он навсегда останется сыном.
А моего настоящего сына я найду потом. Когда спасу этого.
Если успею.
Если смогу.
Если не поздно.
Я встала с кресла и направилась к выходу. У меня было пять дней, чтобы свернуть горы. Пять дней, чтобы найти иголку в стоге сена. Пять дней, чтобы доказать, что материнская любовь сильнее любых препятствий.
Время пошло.
За дверью больницы меня ждал дождь холодный, злой, осенний. Он хлестал по лицу, по рукам, проникал под куртку. Но мне было всё равно. Потому что внутри меня горел огонь огонь решимости, огонь любви, огонь отчаяния.
Я найду их. Найду во что бы то ни стало.
Потому что время не ждёт.
А любовь не сдаётся.
Глава 8
Знаете, есть места, которые несут в себе боль, как губка несёт воду. Ты входишь туда и сразу чувствуешь: здесь кто-то страдал. Много кто. Долго. И эта боль въелась в стены, в пол, в воздух. Роддом был именно таким местом. Местом, где счастье и трагедия идут рука об руку, где жизнь начинается но иногда начинается неправильно.
Я поднималась по лестнице, и каждая ступенька отдавалась в груди тупой болью. Мне казалось, что всё вокруг смеется надо мной стены, окна, даже облупившиеся перила. "Идёт дурочка, шептали они, которая девять лет жила в чужой сказке. Идёт мамаша, которая потеряла собственного ребёнка и не заметила этого".
Меня выворачивало до мурашек вдоль позвоночника от одной мысли: а что, если я так и не найду правды? Что, если все свидетели уже умерли, все документы потеряны, все следы затёрты временем? Что, если мой настоящий сын где-то живёт, не зная обо мне, а я никогда его не найду?