Я не хочу с вами общаться, уходите! Мои губы задрожали, я гневно воскликнула, ощутив, как сердце отбивало ритм громче сказанных слов. Не приходите сюда больше! Набралась я храбрости и попыталась рывком захлопнуть дверь, но вытянутая нога мужчины её удержала. Меня затрясло от осознания, что могло сейчас произойти. Неожиданно захотелось расплакаться горькими, обильными слезами от злости и собственной беспомощности. А потом упасть на колени в самом тёмном углу и обнять саму себя за плечи, раскачиваясь из стороны в сторону.
Нет ты не понимаешь, заговорил он сухо и безжизненно, словно управляемый кем-то. Мужчина шатнулся и скривил спину, нависнув надо мной грозной тенью, я вдохнула полной грудью вонь грязного тела.
Всё я понимаю! Немая паника охватила мой разум, я изо всех сил дёрнула дверь на себя, но толку оказалось мало. Уходите! Сейчас же!
Мы должны быть вместе проигнорировал он мой отказ.
Почему?! Я широко и безумно заулыбалась, на глазах у меня проступили слёзы.
Потому что ритуал должен быть завершён, заговорил он низким и нечеловеческим голосом, как недоброе существо из сновидений. Дьявольское пламя, раздуваемое ветром, охватило моё сердце. Я окаменела от ужаса и бездумно уставилась в одну точку. С замиранием сердца я боялась узнать, что нежеланный гость мог сказать дальше. Ты должна послушно выполнять свою роль у тебя ещё нет дочери, с трудом закончил он.
Отчаяние и страх ледяной волной окатили меня с ног до головы. Поддавшись безумству и ярости, я рывком отдавила ногу мужчины, тот заскулил и инстинктивно отпрыгнул в сторону, как человек, которому наступили на открытую рану. Я воспользовалась удачным моментом и громко захлопнула дверь перед носом незваного гостя. Стоило мне её защёлкнуть на замок, тотчас посыпались громкие хлопки и угрозы, сопровождаемые звериными воями. Я обессиленно сползла на пол, зажав уши руками, ощутив, как по румяным щекам градом понеслись холодные слёзы. Беззаботная эйфория, на которой строились грёзы, лопнула, как мыльный пузырь. Вырвались на свободу зловонные предостережения и кошмары, притаившиеся на дне моего сознания.
Огромные часы ожили, шестерёнки внутри которых заискрились и со скрипом закрутились. Таинственный механизм событий был запущен, и никому не было под силу предсказать, что должно произойти дальше.
Ай, ай, ай. Черноволосая дева скучающе обратила взор к ночному небу, держа букет из ликорисов. Я же хотела быть хорошей. Она притворно нахмурила брови. За её спиной вытянулись стеной нечеловеческие тени, громко перешёптываясь и в унисон хохоча. Ликорисы иссушились и почернели, словно из них вытянули все жизненные силы, и незнакомка лениво выпустила их из рук, брезгливо кинув на голую землю. Теперь мне придётся тебя наказать. Лицо её исказилось кривой, неестественной улыбкой, жаждущей крови.
Часть 7 «Мать»
К её бурным возмущениям я отнеслась с холодом, изредка кивая головой и угрюмо вставляя пару сухих слов. Иногда давила из себя кислую улыбку, смиренно сложив руки, и эти эмоции старушка ошибочно считывала за разочарование, из-за чего фыркала ещё громче. Говорить о происходящем не было ни сил,
ни желания. Одно радовало впечатлительной Микото не было дома, когда всё приключилось, и она не застала столь позорную картину. Одним небесам было ведомо, как бы откликнулось на происходящее больное, старушечье сердце. Состояние последнего беспокоило меня больше, нежели ряд мистических событий, всколыхнувших всё привычное.
Следовало обратить внимание и на последнее обстоятельство: если верить твёрдым старушечьим словам, слаба я была на вид, буквально таяла на глазах, как последний зимний снег. Невольно тревога прилипла к моим щекам пунцовым румянцем, нервозность червячком зашевелилась в мыслях из-за пришедших немощности и разбитости. Я никогда не была настолько хрупкой и уязвимой, как сейчас, и даже акварельная кисть, удерживаемая руками, казалась неподъёмной. Все стремления тотчас покидали моё тело, как мука из дырявого мешка, стоило взяться за любое дело. Ни на творчество, ни на унылую рутину, ни на что сил не хватало, оставалось безнадёжно увядать в постели, уныло гнить в невольной скуке и сетовать на судьбу. Позор, деградация и лень. Были ли в этих муках отголоски минувшей болезни, ответить точно я не могла, только чахла изо дня в день, как дряблая старуха, готовая в любой момент испустить дух. Даже крепкие и долгие сны в объятиях ватного одеяла не придавали сил.
Не только таинственный обожатель остыл ко мне, но коварные грёзы задышали в лицо загадочным равнодушием: недобрые обитатели сгинули во тьме, оставив после себя туманную неопределённость, и только боль привычно пробиралась до глубины сердца, да мимолётные двери оставались путеводными билетами в мир сновидений. Всё происходящее ни грело, ни радовало душу, а только топило в мучительной неизвестности, нагнетая тучи. Только редкие лучи радости, как отголоски чужих воспоминаний, изредка пробивались сквозь серость и озаряли передо мной путь.
Кто бы мог подумать, что Санеми безмерно любил моти. До такой степени, что слёзно щурился и ярко румянился, когда ел их, безумно громко и жадно причмокивая. Старался он это делать мало-помалу, прячась в тени деревьев, пока никто не видел. Это открытие настолько умилило и повергло меня в шок, что я долго не могла отделаться от ассоциаций малиновых колобков из рисового теста с колючим юношей. В такие моменты кактус казался настолько милым, что можно было ему простить любую оплошность. Когда моти заканчивались, Санеми тихо говорил «было вкусно» с таким очаровательным и благодарным выражением лица, словно его накормили королевскими сладостями, и я была готова выкупить для него все моти в мире, только бы вновь увидеть это по-детски радостные эмоции. Досадно, что умиляющие стороны кактус обнажал, находясь в полном одиночестве. Когда я становилась зримой, он вновь ершился и щетинился на меня, выпятив вперёд самые длинные и острые иголки.