«Выходит, я действительно оказался в чужом теле, теле его брата. Но как такое возможно?» не укладывается в голове.
Ты чего, Милош? Новых шрамов, вроде, не появилось. Да хоть бы и так, тебя твоя Янка и такого полюбит. Вот увидишь. Наверняка, уже возле мельницы околачивается, да во все глаза выглядывает, когда ты вернешься.
Янка? хмурюсь, не понимая, о ком он вообще, но не хочу себя выдавать. Мне бы сперва выспаться, поесть и набраться сил после такой ночи, а потом уже буду думать, что делать дальше. А вообще, ты прав, кладу руку младшему на плечо, и тот смотрит на меня во все глаза с абсолютным доверием, Главное, что я все еще жив, ведь так? Спасибо, что искал меня, и на выручку пришел. Только ночь выдалась длиной, голова от удара гудит и мысли путаются, сам не свой. Веди-ка ты меня, брат, домой.
Деревня с жутковатым указателем «Пропади пропадом» напоминает что-то из средневековья. Местная дорога, никогда не знававшая асфальта, или даже щебенки. Дома все как один выполнены из сруба и ограждены крепкими деревянными заборами с человеческий рост. С зомбаками, которые водятся в этом лесу, оно и ясно. Я бы еще по периметру колючей проволоки натянул с сигнализацией, а здешние не особо парятся из-за своей безопасности. Ворота нараспашку, заходи, кто хочет.
Едва увидев нас у дома, худощавая невысокая женщина в удлиненном платье с фартуком и невзрачном сером платке, бросается навстречу.
Милош, Добруш, сыночки мои! Живые! Слава лесу!
Тоненькие руки будто лозы обвивают мои плечи. Женщина утыкается носом в мою грудь, и тихонько всхлипывает, роняя слезы. От ее головы пахнет супом и какими-то пряностями. Мне бы о другом думать, да хотя бы из приличия обнять ее в ответ и сказать что-то, но с этим обострившимся нюхом и пустым желудком, думается только об одном.
Мам, ну, будет тебе, перетягивает ее внимание на себя младший. «Добруш», мысленно повторяю, пытаясь запомнить странное имя. Все хорошо, видишь. Целый и почти невредимый, окидывает меня взглядом, и теперь женщина обнимает нас обоих, да так крепко, будто ничего дороже на свете у нее и нет. А отец где?
На мельнице, где ж еще ему быть? сквозь слезы радости на глазах улыбается женщина. Еще на рассвете ушел. Извелся весь, пока вас не было, вот и занимает себя работой с утра до ночи.
Урчание в моем животе не остается незамеченным.
Сейчас, сыночек, сейчас, тянет нас женщина в дом. У меня все готово. Чуяло материнское сердце, что вернетесь. Вот с самого утра ваших любимых пирогов и напекла.
Войдя в дом по запаху иду в сторону кухни. Чужая мать, признавшая меня за своего сына, суетится, сразу усаживает нас с братом за добротный дубовый стол. Наливает молока в расписные чашки, достает еще теплые пироги из печи, прикрытые полотенцем.
Добруш первым набрасывается на еду, будто изголодавший зверь. Да и кто его знает, сколько он сил тратит на эти обращения и борьбу с мертвяками? Судя по аппетиту, больше, чем я на своих тренировках.
Вроде и жрать охота, да неловко как-то. Эта женщина с таким теплом на меня смотрит, как родная мать никогда не смотрела. А я ведь не он, не ее сын, только по какой-то причине занял чужое место, и самому от этого вранья тошно.
Ты что не ешь-то, Милош, неужто пахнет невкусно? Не обижай меня, сынок, все как ты любишь готовила.
Спасибо, выдаю все еще непривычным голосом и надкусываю мясной пирог. Все вкусно как обычно, продолжаю начатую игру, и вижу ее благодарную улыбку.
Наскоро набив живот, Добруш бежит на мельницу, позвать отца. Его мать в это время заваривает
какие-то травы и обрабатывает мое разодранное плечо.
Я знала, что ты вернешься, Милош. Молилась лесу, чтобы пощадил моего сына.
Там бы швы наложить, но вместо этого она со знанием дела накладывает на раны какую-то зеленую жижу и заматывает лоскутом ткани. Хрен с ними, со шрамами, которых при дневном свете и так оказалось предостаточно на этом теле, лишь бы рука после такого лечения не отвалилась.
Ты только на отца не серчай, он не со зла тогда накричал. Все эти дни ходил сам не свой, да в сторону леса поглядывал Где-то еще болит? окидывает меня заботливым взглядом, и я, между делом, рассматриваю ее в ответ.
Нестарая ведь еще совсем, глаза живые и ясные, почти такие же, как у Добруша. Лицо приятное, чистое, ни грамма косметики. Только голова под платком вся седая, будто жизнь в этих краях наложила на нее свой след.
На голове шишка ноет, а так нормально, отзываюсь я наконец, и женщина осматривает мою голову, что-то про себя причитая.
Ну что, набегался тяжелым шагом врывается в комнату грозный мужчина, невысокий, но широкоплечий, судя по всему, отец семейства. За ним следом входит Добруш. До гор хоть успел добраться, или как?
Или как, улыбается младший, подперев плечом дверной косяк, и я благодарен за его длинный язык, потому что мне не приходится врать ничего лишнего.
Что, все еще злишься, что в подмоге отказал, и брата с тобой не пустил?
Вовсе нет. Я ничего не помню.
Как это не помнишь? подходит ближе мужчина, внимательно ко мне присматриваясь, будто заподозрил неладное.