Амар прошел к низкому столику с напитками, взял стакан побольше, глотнул розового шербета, разжевал лепесток гибискуса. Когда-то он действительно пел. В хоре. В католической церкви в Париже. Два года, до ломки голоса. Можно было об этом и рассказать. Чем меньше лжи, тем лучше. По легенде, его семья вернулась добровольно за год до войны, в 2017. Забавно. При подготовке всю его реальную биографию, кажется, очень успешно подогнали под легенду, перебрали все умения и склонности, случайные и систематические знания, опыт а вот тут, оказывается, была дыра. Слон войдет. Караван верблюдов поместится.
- Я пел в церковном хоре, - честно признался Амар, и зачастил: Отец некоторое время питал иллюзии на тему интеграции, а хор был скорее клубом для мальчиков...
Хозяин усмехнулся.
- Вы хотите сказать, что я ошибся?
Амар приподнял брови, на всякий случай, допил шербет уж очень вкусно было, а мало ли, что следует за таким началом.
- Вы не проштудировали мою биографию от начала до настоящего времени, чтобы узнать побольше о начальстве и суметь к нему подольститься? Это просто оскорбительно, я считаю.
Гость передернулся. Он знал, что это шутка, понимал умом, чувствовал по логике ситуации; он видел ставшую привычной за месяц работы сухую иронию, быстрый удивленный выговор. «Вам не пришло в голову проверить, не ошибка ли это? Вы не запросили повторную расшифровку?»
Штааль смеялся не только над ним над собой, над службой, надо всеми обычаями.
- Проштудировал, а как же. Но вы же понимаете, у нас светское государство, но никогда не стоит давать ему лишнего повода придраться. Особенно в моем положении. Так что мои покойные родители, да будет доволен ими Аллах, не могли иметь на своей репутации такого пятна. Но оно было, - улыбнулся Амар.
И впервые за полтора десятка лет вспомнил собственный голос, частицу хора, возносившегося под белые своды в «Stabat Mater» Перголези. Оно было. Как была и женщина, которая пела песню о желающих жить вечно... и о памяти.
- В 2010 отца отправили на три года во Францию по делам его тогдашней фирмы, у него были связи в деловых кругах Парижа, дома мы всегда говорили по-французски из-за матери... Наверное, мы были больше французами, и совершенно светскими людьми, никакое возвращение к истокам нас тогда еще не касалось. Хотя вокруг уже начиналось. Мне было десять лет и мне не было никакого дела до проблем интеграции и идентичности. Мне нравилось петь, мне нравился Уэббер. С ума сойти, я же и забыл, это же вообще был другой мир...
Хоры. Покой. Напряжение в груди. Голос, рвущийся ввысь, пугал пылинки в солнечных лучах. Снаружи стояла ранняя осень, каштановые листья шуршали под ногами. Футбольный мяч в рюкзаке. Потасовка в раздевалке.
Амар закашлялся. Словно подавился памятью. Он чувствовал себя тем мальчишкой в клетчатых кедах, который заливал в новенький iPod «Призрака оперы» и доводил сверстников до драк своим зазнайством. Все, что случилось между тем днем и этим - какая-то ерунда, ошибка, зачем оно было?..
Хозяин смотрел внимательно, слегка повернув голову - так, словно
на левом виске у него располагался третий глаз. Как всегда казалось, что он не слушает, а созерцает - как музейный экспонат.
- Пойдемте-ка в столовую, - неожиданно поднявшись, сказал он.
Неожиданный конец разговора не принес облегчения. Напротив, теперь Амаром овладела мучительная неловкость, уже и привычная, и все так же раздражающая. Зачем он разговорился? Зачем стал вспоминать вслух? Как-то по-дурацки получилось.
Как всегда.
Очень понимаю Алленби... Я в молодости читал про Лоуренса и все никак не мог взять в толк - почему у этого милого человека были такие сложности с начальством. Теперь я считаю, что они были святыми. Начальство было. Вам никогда не доводилось получать отчет примерно следующего содержания: «На фронт не еду, устроился в контрразведку, сектор А, потому что не смог продать летягу»? Нет? Ну вот.
- Из приватной послевоенной переписки Дж. Хилла, сотрудника MI6
Субботний «завтрак с коллегами» без предупреждения оказался завтраком с шефом и его супругой. Коллеги должны были пожаловать к обеду. Гость узнал об этом уже за столом, и должно быть, как-то показал свое удивление, потому что хозяйка стрельнула глазами в супруга и лукаво усмехнулась. Оказалась она очень заурядной турчанкой, низенькой, круглолицей и пухленькой, к тому же глубоко беременной, но преобычное лицо было окружено такой роскошной рыжей косой, толщиной в предплечье Амара, что он аж задохнулся от восхищения. С подобной косой Сибель-ханымэфенди могла бы быть и вовсе верблюдицей два оборота каштанового великолепия сделали бы прекрасным любое лицо. Но она была просто очень уютной, неяркой, улыбчивой женщиной лет двадцати пяти, в широком двухслойном лазорево-алом платье с золотой вышивкой, типичном порождении фантазии модельеров «туранского ренессанса», и это неопределенно-этническое, не то турецкое, не то русское, творение замечательным образом ей шло.
Шеф в бежевой тенниске с непатриотичным крокодилом очередной аукцион, не иначе, - смотрелся подростком, вот только взгляд, под которым Амар подозревал, что в сектор А его взяли не на работу, а в обработку...